Шрифт:
Интервал:
Закладка:
1974
«Сначала было Слово печали и тоски…»
Сначала было Слово печали и тоски, Рождалась в муках творчества планета, — Рвались от суши в никуда огромные куски И островами становились где-то.
И, странствуя по свету без фрахта и без флагаСквозь миллионолетья, эпохи и века,Менял свой облик остров, отшельник и бродяга.Но сохранял природу и дух материка.
Сначала было Слово, но кончились слова. Уже матросы Землю населяли, — И ринулись они по сходням вверх ==на острова. Для красоты назвав их кораблями.
Но цепко держит берег — надежней мертвой хватки.И острова вернутся назад наверняка.На них царят морские — особые порядки.На них хранят законы и честь материка.
Простит ли нас наука за эту параллель, За вольность в толковании теорий, — Но если уж сначала было слово на Земле, То это, безусловно, — слово «море»!
1974
Очи черные
I. ПогоняВо хмелю слегка Лесом правил я. Не устал пока, — Пел за здравие. А умел я петь Песни вздорные: «Как любил я вас. Очи черные…»
То плелись, то неслись, то трусили рысцой.И болотную слизь конь швырял мне в лицо.Только я проглочу вместе с грязью слюну,Штофу горло скручу — и опять затяну:
«Очи черные! Как любил я вас…» Но — прикончил я То, что впрок припас. Головой тряхнул, Чтоб слетела блажь, И вокруг взглянул — И присвистнув аж:
Лес стеной впереди — не пускает стена, —Кони прядут ушами, назад подают.Где просвет, где прогал — не видать ни рожна!Колют иглы меня, до костей достают.
Коренной ты мой, Выручай же, брат! Ты куда, родной, — Почему назад?! Дождь — как яд с ветвей — Недобром пропах. Пристяжной моей Волк нырнул под пах.
Вот же пьяный дурак, вот же нáлил глаза!Ведь погибель пришла, а бежать — не суметь, —Из колоды моей утащили туза,Да такого туза, без которого — смерть!
Я ору волкам: «Побери вас прах!..» — А коней пока Подгоняет страх. Шевелю кнутом — Бью крученые И ору притом: «Очи черные!..»
Храп, да топот, да лязг, да лихой перепляс —Бубенцы плясовую играют с дуги.Ах вы кони мои, погублю же я вас, —Выносите, друзья, выносите, враги!
…От погони той Даже хмель иссяк. Мы на кряж крутой — На одних осях, В хлопьях пены мы — Струи в кряж лились, —Отдышались, отхрипелиДа откашлялись.
Я лошадкам забитым, что не подвели,Поклонился в копыта, до самой земли,Сбросил с воза манатки, повел в поводу…Спаси Бог вас, лошадки, что целым иду!
II. Старый домЧто за дом притих, Погружен во мрак, На семи лихих Продувных ветрах, Всеми окнами Обратясь в овраг, А воротами — На проезжий тракт?
Ох, устал я, устал, — а лошадок распряг.Эй, живой кто-нибудь, выходи, помоги!Никого, — только тень промелькнула в сеняхДа стервятник спустился и сузил круги.
В дом заходишь как Все равно в кабак, А народишко — Каждый третий — враг. Своротят скулу, Гость непрошеный! Образа в углу — И те перекошены.
И затеялся смутный, чудной разговор,Кто-то песню стонал и гитару терзал,И припадочный малый — придурок и вор —Мне тайком из-под скатерти нож показал.
«Кто ответит мне — Что за дом такой. Почему — во тьме, Как барак чумной? Свет лампад погас, Воздух вылился… Али жить у вас Разучилися?
Двери настежь у вас, а душа взаперти.Кто хозяином здесь? — напоил бы вином».А в ответ мне: «Видать, был ты долго в пути —И людей позабыл, — мы всегда так живем!
Трáву кушаем, Век — на щавеле, Скисли душами, Опрыщавели, Да еще вином Много тешились, — Разоряли дом, Дрались, вешались».
«Я коней заморил, — от волков ускакал.Укажите мне край, где светло от лампад,Укажите мне место, какое искал, —Где поют, а не стонут, где пол не покат».
«О таких домах Не слыхали мы, Долго жить впотьмах Привыкали мы. Испокону мы — В зле да шепоте, Под иконами В черной копоти».
И из смрада, где косо висят образа,Я башку очертя гнал, забросивши кнут,Куда кони несли да глядели глаза,И где люди живут, и — как люди живут.
…Сколько кануло, сколько схлынуло!Жизнь кидала меня — не докинула.Может, спел про вас неумело я,Очи черные, скатерть белая?!
1974
Памяти Василия Шукшина
Еще — ни холодов, ни льдин,Земля тепла, красна калина, —А в землю лег еще одинНа Новодевичьем мужчина.
Должно быть, он примет не знал, —Народец праздный суесловит, —Смерть тех из нас всех прежде ловит,Кто понарошку умирал.
Коль так, Макарыч, — не спеши,Спусти колки, ослабь зажимы,Пересними, перепиши,Переиграй, — останься живым!
Но, в слезы мужиков вгоняя,Он пулю в животе понес,Припал к земле, как верный пес…А рядом куст калины рос —Калина красная такая.
Смерть самых лучших намечает —И дергает по одному.Такой наш брат ушел во тьму! —Не поздоровилось ему, —Не буйствует и не скучает.
А был бы «Разин» в этот год…Натура где? Онега? Нарочь?Всё — печки-лавочки, Макарыч, —Такой твой парень не живет!
Вот после временной заминкиРок процедил через губу:«Снять со скуластого табу —За то, что он видал в гробуВсе панихиды и поминки.
Того, с большой душою в телеИ с тяжким грузом на горбу, —Чтоб не испытывал судьбу, —Взять утром тепленьким с постели!»
И после непременной бани,Чист перед Богом и тверез,Вдруг взял да умер он всерьез —Решительней, чем на экране.
1974
Баллада о детстве
Час зачатья я помню неточно, —Значит, память моя — однобока, —Но зачат я был ночью, порочноИ явился на свет не до срока.
Я рождался не в муках, не в злобе, —Девять месяцев — это не лет!Первый срок отбывал я в утробе, —Ничего там хорошего нет.
Спасибо вам, святители, Что плюнули да дунули, Что вдруг мои родители Зачать меня задумали —
В те времена укромные, Теперь — почти былинные, Когда срока огромные Брели в этапы длинные.
Их брали в ночь зачатия, А многих — даже ранее, — А вот живет же братия — Моя честна компания!
Ходу, думушки резвые, ходу!Слóва, строченьки милые, слова!..В первый раз получил я свободуПо указу от тридцать восьмого.
Знать бы мне, кто так долго мурыжил, —Отыгрался бы на подлеце!Но родился, и жил я, и выжил, —Дом на Первой Мещанской — в конце.
Там за стеной, за стеночкою, За перегородочкой Соседушка с соседочкою Баловались водочкой.
Все жили вровень, скромно так, — Система коридорная, На тридцать восемь комнаток — Всего одна уборная.
Здесь нá зуб зуб не попадал, Не грела телогреечка, Здесь я доподлинно узнал, Почем она — копеечка.
…Не боялась сирены соседка,И привыкла к ней мать понемногу,И плевал я — здоровый трехлетка —На воздушную эту тревогу!
Да не все то, что сверху, — от Бога, —И народ «зажигалки» тушил;И как малая фронту подмога —Мой песок и дырявый кувшин.
И било солнце в три луча, Сквозь дыры крыш просеяно, На Евдоким Кирилыча И Гисю Моисеевну.
Она ему: «Как сыновья?» «Да без вести пропавшие! Эх, Гиська, мы одна семья — Вы тоже пострадавшие!
Вы тоже — пострадавшие, А значит — обрусевшие: Мои — без вести павшие, Твои — безвинно севшие».
…Я ушел от пеленок и сосок,Поживал — не забыт, не заброшен,И дразнили меня: «Недоносок», —Хоть и был я нормально доношен.
Маскировку пытался срывать я:Пленных гонят — чего ж мы дрожим?!Возвращались отцы наши, братьяПо домам — по своим да чужим…
У тети Зины кофточка С драконами да змеями, — То у Попова Вовчика Отец пришел с трофеями.
Трофейная Япония, Трофейная Германия… Пришла страна Лимония, Сплошная Чемодания!
Взял у отца на станции Погоны, словно цацки, я, — А из эвакуации Толпой валили штатские.
Осмотрелись они, оклемались,Похмелились — потом протрезвели.И отплакали те, кто дождались,Недождавшиеся — отревели.
Стал метро рыть отец Витьки с Генкой, —Мы спросили — зачем? — он в ответ:«Коридоры кончаются стенкой,А тоннели — выводят на свет!»
Пророчество папашино Не слушал Витька с корешем — Из коридора нашего В тюремный коридор ушел.
Да он всегда был спорщиком, Припрут к стене — откажется… Прошел он коридорчиком — И кончил «стенкой», кажется.
Но у отцов — свои умы, А что до нас касательно — На жизнь засматривались мы Уже самостоятельно.
Все — от нас до почти годовалых —«Толковищу» вели до кровянки, —А в подвалах и полуподвалахРебятишкам хотелось под танки.
Не досталось им даже по пуле, —В «ремеслухе» — живи да тужи:Ни дерзнуть, ни рискнуть, — но рискнулиИз напильников делать ножи.
Они воткнутся в легкие, От никотина черные, Но рукоятки легкие Трехцветные наборные…
Вели дела обменные Сопливые острожники — На стройке немцы пленные На хлеб меняли ножики.
Сперва играли в «фантики», В «пристенок» с крохоборами, — И вот ушли романтики Из подворотен вóрами.
…Спекулянтка была номер перший —Ни соседей, ни Бога не труся,Жизнь закончила миллионершей —Пересветова тетя Маруся.
У Маруси за стенкой говели, —И она там втихую пила…А упала она — возле двери, —Некрасиво так, зло умерла.
Нажива — как наркотика, — Не выдержала этого Богатенькая тетенька Маруся Пересветова.
Но было все обыденно: Заглянет кто — расстроится. Особенно обидело Богатство — метростроевца.
Он дом сломал, а нам сказал: «У вас носы не вытерты, А я, за что я воевал?!» — И разные эпитеты.
…Было время — и были подвалы,Было дело — и цены снижали,И текли куда надо каналы,И в конце куда надо впадали.Дети бывших старшин да майоровДо ледовых широт поднялúсь,Потому что из тех коридоров,Им казалось, сподручнее — вниз.
1975
- До и после конечности: Критика чистой совести - Антон Александрович Волошин - Поэзия / Науки: разное
- Незнакомка (Лирическая драма) - Александр Блок - Поэзия
- Обстановочка (сборник) - Саша Чёрный - Поэзия
- Стихотворения - Семен Надсон - Поэзия
- Не говори, что время быстротечно… Лирика, размышления - Владимир Свердлов - Поэзия
- Петербург. Стихотворения - Андрей Белый - Поэзия
- Стихотворения - Николай Тряпкин - Поэзия
- Обратная сторона воды. Стихи - Оксана Коложвари - Поэзия
- Зеркало - Елена Крюкова - Поэзия
- Мы все с планеты одной - Сборник - Поэзия