Посылаю «Anno Domini» А. Ахматовой и две толстые книги Маяковского. У Маяковского Вы найдете много замечательного и очень современного (напр., «Мистерия Буфф», «150.000.000»), но не напрасно Чуковский соединил эти два имени. Оба поэта, при всем их различии, стоят на распутии. Или популярность, или дальнейшее творчество. Люди не терпят движения, остановки недопустимы в искусстве. Творчество требует постоянного внутреннего обновления, публика от своих любимцев ждет штампов и перепевов. Человеческая лень влечет к механизации чувств и слов, к напряженному сознанию творческих сил нудит беспокойный дух художника. Только тогда сердце по-настоящему бьется, когда слышишь его удары. Никаких привычек, никаких приемов, никакой набитой руки! Как только зародилось подозрение в застое, снова художник должен ударить в самую глубь своего духа и вызвать новый родник, — или умолкнуть. На безмятежные проценты с капитала рассчитывать нечего. И Маяковский, и Ахматова стоят на опасной точке поворота и выбора. Что будет с ними, я не знаю, я не пророк. Я слишком люблю их, чтобы не желать им творческого пути, а не спокойной и заслуженной популярности. Покуда шлю Вам их книги.

Вы, может быть, удивитесь, что у нас существует название пролетарских поэтов. Но ведь Вы же не боитесь слов. Их довольно много и среди них есть талантливые. Бодрость, воля к жизни, к будущему, любовь к природе и людям — их общий пафос. Поэзия это отнюдь не сословная (чем они отличаются от Кольцова и Никитина), как это можно было предполагать. Техническая неопытность, которая у некоторых из них была вначале, давно преодолена, и у лучших из них, как напр., у И. Садофьева, кроме значительного даровании и современного пафоса жизни — и технические достижения в области свободного стиха и строгих строчек очевидны. Упрекнуть можно разве только (это не касается Садофьева), — в недостаточном чувстве слова и в предрассудке, что есть слова специально «революционные». Предрассудок этот не более как воспоминание о газетных и митинговых штампах. Посылаю Вам несколько книг Садофьева и др., чтобы не исключить значительную область не только современной, но вообще поэзии.

Для полноты посылаю Вам книги Есенина и Клюева; Вы сумеете отличить там подлинную поэзию от моды и даже известного шарлатанства, к ним же присоединяю и книгу Кусикова.

Легко может случиться, что я что-нибудь и забыл. Дошлю в следующий раз.

Я помню, как Вы говорили, что включаете в свою библиотеку книги, которые не только нужно прочесть, но и можно перечитывать. Относительно современников трудно соблюдать подобный критерий, так как настоящей пробирной палаткой является только время.

Посылаю вам еще две книги как образчики иллюстраций и изданий; «Двойники» нашего любимого Гофмана в переводе Вяч. Иванова с замечательными иллюстрациями Головина и «Портреты» Ю. Анненкова. Вот, кажется, и все. Будьте здоровы и счастливы, мой друг, и шлите свои возражения и желания. Все, что в моих силах, я сделаю. Целую Вас.

P. S. Да, вы пишете, что у Вас есть знакомая молодая мать, обожающая своего ребенка и желающая соответствующего чтения, — посылаю ей (а не в вашу библиотеку) книгу Шкапской.

Относительно же коллекционера, собирателя фарфора, не знаю, как быть. Хотел было послать ему «Сады» Г. Иванова, но, пожалуй, более подходящими будут «Марки фарфора». Еще раз до свидания.

1922 г.

Голос поэта (Анна Радлова «Корабли»)

Анна Радлова избрала смело и гордо путь одиночества.

Может быть, впрочем, она следовала только внутреннему влечению, своему «демону» — и оказалась на суровом и сладостном пути настоящих поэтов.

Анна Радлова слишком поэтическое, внутреннее, значительное явление, чтобы идти таким путем, если бы даже сама этого захотела.

Теперь же мне предстоит говорить о поэте, поэзии, искусстве и внутренних достижениях живой и глубокой души, мне предстоит говорить о «Кораблях», которые привезут волнение и подлинный трепет и чистую радость всем имеющим уши, чтобы слышать.

Счастливая судьба дала мне возможность говорить о первенце Анны Радловой, о «Сотах». Какой путь прошел поэт с той недавней поры!

Голос поэта окреп, стал смел и гибок, значителен, не потеряв, а словно еще углубив, мужественную нежность. Кстати, саму Радлову преследует этот густой, тревожный голос.

Старые слова, новый голос (стр. 9).

Любви голос не дошел до дна (стр. 15).

Голос ясный, простой и певучий (стр. 21).

И рвется голос мой… (стр. 22).

А надо мной плывет глухой и нежный голос (стр. 31).

Голос зовущий и проклинающий (32).

Голос поднимается протяжный (39).

И этот голос, преследующий поэта, для читателя делается голосом самого поэта, поющим о значительном внутреннем мире, о жизни, о чувстве, о современности — словом, о всем, что изгоняет из поэзии новая, формальная и мертвая поэтика. Вспоминается определение какого-то наивного человека: «поэзия — это лучшие слова в лучшем порядке».

Сказать можно какую угодно глупость, но вся поэзия и поэзия Анны Радловой, как дочь настоящего творчества, протестует против этого.

Поэзия — вскрытие тайны и последняя пленительность, чаровница и пророчица. И Анна Радлова ищет окончательную полновесность слова и наиболее выразительный их распорядок, но это только средство для песен потрясенной нежной и вещей души, очень женской, несмотря на всю свою мужественность, и суровой при всей своей нежности.

Книгой «Корабли» А. Радлова вступила полноправно и законно в семью больших современных лириков, как Ахматова, Блок, Вяч. Иванов, Мандельштам и Сологуб.

Но при этом у Радловой, независимо от ее индивидуальности, есть еще черта, которой нет ни у кого из нас. Это — поэтическое отражение современности, «вселенской весны». Я нисколько не забыл «Двенадцать», удивительное и одно из лучших достижений А. Блока, но это совсем другое, чем песни А. Радловой. Блок революцию подчиняет своей стихии: снежной метели, анархизму, какому-то духовному нигилизму с налетом смутного и не очень обязательного христианства. Это — «блоказированная» революция, один из обликов Блока. Притом это произведение — полуэпическое, полудраматическое и лирическое лишь постольку, поскольку лиричны «Балаганчик» и «Незнакомка». У Радловой же наши грозные дни нашли поэтический отзвук, неожиданное преображение в душе поэта.

Конечно, даже самый нелепый и взбалмошный гений не может обойтись без родословной. Происхождение и влияние, связанные с именем Радловой, нетрудно указать. Это А. Ахматова, отчасти Маяковский и немного Мандельштам.

Первые два имени особенно характерны по противоположности, отмеченной К. И. Чуковским в его статье «Две России» (Ахматова и Маяковский). Грядущую русскую поэзию он мыслит в синтезе Ахматовой с Маяковским. Не первой ли ласточкой этой грядущей поэзии является книга Анны Радловой?

Крылатый гость, гербарий и экзамены

Я знал служащего при Ботаническом саде, который, торопливо и равнодушно проводя посетителей мимо прекрасных живых растений и цветов, все тащил их в гербарий, уверяя, что там гораздо удобнее изучать экземпляры растительного царства, так как можно наблюдать и продольные и поперечные разрезы, строение всяких клеточек, тычинок и пестиков и т. п. Может быть, он был и прав с точки зрения ученого[2]. Но для тех, в чью живую жизнь каким-нибудь образом входит живое растение, такое мнение может показаться только чудовищным и нелепым.

Что критики предпочитают подобный подход к произведениям искусства — неудивительно. Легче ткнуть пальцем в четвертый пэон, чем указать на веяние творческого духа, которое одно только и делает искусство живым и нестареющим. Но художники, в здравом уме и твердой памяти предпочитающие мертвое достоинство формального мастерства своему высокому и горькому жребию — или шарлатаны, или одураченные слабые люди.

Безумно думать, что в безвоздушном пространстве существуют вечные, чистые формы.

Безумно думать, что есть какие-то современные формы для формы, не вызванные органической, внутренней необходимостью.

Сегодняшние искания для исканий, завтра — устарелая ветошь.

Хлебников и Вяч. Иванов замечательные поэты, несмотря на символизм и футуризм, а не благодаря своей принадлежности к этим школам.

«Вообразили, что искусство, — как фонтан, тогда как оно — губка. Решили, что искусство должно бить, тогда как оно должно всасывать и насыщаться. Сочли, что оно может быть разложено на средства изобразительности, тогда как оно складывается из органов восприятия». (Б. Пастернак, «Несколько положений». «Современник» № 1. 1922 г.).

1 ... 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Условности (статьи об искусстве) - Михаил Кузмин бесплатно.

Похожие на Условности (статьи об искусстве) - Михаил Кузмин книги

Анатоль Франс - Михаил Кузмин - Критика
О искусстве - Валерий Брюсов - Критика
Русская поэма - Анатолий Генрихович Найман - Критика / Литературоведение
Искатель сильных ощущений. Сочинение Каменского - Виссарион Белинский - Критика
В области женского вопроса - Ангел Богданович - Критика
Ненужная правда - Валерий Брюсов - Критика
О литературе, революции, энтропии и прочем. Статьи и заметки - Евгений Иванович Замятин - Критика / Русская классическая проза / Языкознание
ОТКРЫТОСТЬ БЕЗДНЕ. ВСТРЕЧИ С ДОСТОЕВСКИМ - Григорий Померанц - Критика
Русский театр в Петербурге - Виссарион Белинский - Критика
Отечественная научно-фантастическая литература (1917-1991 годы). Книга первая. Фантастика — особый род искусства - Анатолий Бритиков - Критика

Оставить комментарий