Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не оборачивайся и иди. Не зови её.
Я боялась, что, если мы остановимся и начнем заманивать Рыжку в лес, она побежит обратно, к даче, и нашей прогулке конец. Мы уже отмахали половину косогора, медленней не получалось, когда я увидела, что Рыжка сделала первый неуверенный и осторожный шаг в мир, который до этой минуты был для нее совершенно чужим. Она сгорбилась, ощетинила шерсть, внимательно огляделась и только потом ступила на тропку. Мы остановились и стали наблюдать за ней. Это была очень странная картина: головой Рыжка была в лесу, а задними ногами стояла на дороге. Так, по крайней мере, мы себе представляем — лес начинается за дорогой, хотя у нас тут только и есть что река да лес. Рыжка подтвердила это, потому что кому же, как не ей, знать, что такое лес и где он начинается.
Ее тянуло в лес, но что-то и пугало. Она ерошила шерсть и посвистывала, словно что-то мешало ей припустить за нами. Ивча так переживала из-за этого, что даже сказала:
— Она не может за нами идти. Она никогда не поднималась в гору, понятно. Я вернусь и понесу ее.
Ивчу невозможно переспорить; скажи я ей сразу, что это вздор, она бы нарочно меня не послушалась. Поэтому я схитрила:
— Ивча, это отличная мысль. Пройдем еще немножко, и, если она в лес не войдет, ты вернешься и поднимешь ее.
Мы обе стали кряхтеть, сопеть и поднимать ужасный шум, но при этом уходили все дальше и дальше, а внизу у дороги следила за нами наша маленькая несчастная Рыжка, и, когда Ивча сказала: «Я дальше не пойду» — и я поняла, что Рыжка, конечно, вернется домой, она вдруг сделала прыжок, будто перепрыгнула какой-то барьер, и припустила за нами. На середине косогора она упала и, хоть быстро-быстро засучила ножками, все равно скатывалась назад. Но потом ей удалось-таки встать на свои четыре палочки-скалочки, и в один присест она была уже рядом с нами — все вываливала свой язычок и часто, прерывисто дышала. А мы ее хвалили, и гладили, и совали ей под самый нос травку, листочки и разные былинки, но она ничего не хотела и только изумленно оглядывалась в этом взаправдашнем лесу, где очутилась впервые и где все по-другому, совсем по-другому, чем внизу, у дачи. А потом она резко закинула голову и стала разглядывать кроны грабов и дубов — листву, которая шумела над нами и в которой трепетало солнышко.
Вдруг Рыжка задергалась, заперебирала ножками, так что листья разлетались, и бросилась от нас с такой прыткостью, что мы с Ивчей оторопели. А она только и мелькала между деревьев, устремляясь в гущу леса. Я подумала, что мы видим ее в последний раз. Но когда Рыжка исчезла из виду и Ивча открыла рот, чтоб закричать, она вдруг вынырнула из высокой травы между дальних пней и, плотно прижав к голове уши, помчалась прямо на нас, точно собака, решившая нас загрызть. Рыжка остановилась в нескольких метрах от нас, но делала вид, что не обращает на нас никакого внимания. Присела на корточки, помочилась, и было очень хорошо видно, как сильно она запыхалась и как у нее билось сердечко — шерстка так и дрожала между лопатками. Ивча хотела погладить ее, но Рыжка отпрянула. Она не давала к себе притронуться, и только то, что она приблизилась к нам, доказывало, что это наша Рыжка, которая на завтрак, обед и ужин ест кашу из розовой миски и спит в коптильне, которую смастерил дядюшка, чтоб было где коптить мясо. Должно быть, это происходило от великой радости косули: она ведь в лесу, неподалеку от того места, где родилась. Когда я была в своем первом пионерском лагере, мне там было очень хорошо, у меня было много товарищей и замечательная пионервожатая. Но когда поезд подошел к перрону и я увидела маму, я сразу обо всем забыла и понеслась к ней как дура, и обнимала ее, и не могла говорить, до того я была счастлива, что снова с мамочкой, что я дома.
Мы сели на пень. Отдыхая, Рыжка наклонилась и сорвала листик ландыша. Она сжевала его как бы нехотя, потом приковыляла к нам и дала себя погладить. Но все делала так, будто думала, что мы на нее злимся, и потому старалась помириться с нами, но при этом как бы показывала, что это перемирие особого значения для нее не имеет. Мы с Ивчей не могли опомниться от ее бега и, видя, как она прихрамывает, не могли поверить, что все это было на самом деле. А может, Рыжка немного рисовалась. Задик у нее покачивался, она едва удерживала равновесие, бродя вокруг пня, пока наконец не облюбовала местечко среди молодых дубков, раз-другой порылась копытцами в листве и залегла на отдых.
В конце концов мы вместо малины принесли из леса Рыжку. Она все время была какая-то странная, нам даже стало грустно, а как только мы пришли, она спряталась в папоротнике.
Когда мы рассказали об ее беге, нам никто не поверил; это Ивчу так разозлило, что она даже побагровела.
— Ну, будет тебе. Не сердись, — сказал ей папка. — Я верю, что она бежала быстро. Но как быстро?
— Жутко быстро, — ответила надутая Ивча.
— Как дядюшка, когда за ним гнались осы?
— Подумаешь! — фыркнула Ивча.
— Опять за меня взялись, — отозвался дядюшка. — Пожалуйста, я к вашим услугам!
— Она бежала как… как…
— Как косуля, — улыбнулся дядюшка.
— Да, — выкрикнула Ивча. — Как совершенно нормальная косуля, если хотите знать. Бежала так же, как та косуля, которую мы видели, когда собирали с мамой шишки в лесу. Совершенно так же. Только задыхалась больше. Устала ужасно, потому что еще маленькая. Но немного погодя дышала уже нормально. Рыжка бежала по крайней мере в три раза быстрее, чем едет Артур.
Ивча так вошла в раж, что, казалось, вот-вот взорвется. Поэтому я пошла с ней к маме, но Ивча злилась на дядюшку, хоть ничего плохого он ей не сделал, и только повторяла:
— Дядька — цыпки, Артур — цыпки.
Я даже рассердилась и сказала ей:
— Ты что все время злишься? Как бы тебе тоже когда-нибудь не сказали, что ты — цыпки. Успокойся и поешь лучше тертой морковки. Если о чем-нибудь не умеешь рассказывать, лучше помолчи. Послушайся я тебя, так ты бы вообще не увидела, как Рыжка бегает. Ты бы вернулась к Рыжке, а она бы убежала к маме.
— Все равно она любит меня больше всех, — сказала Ивча. — Когда она побегала, так пришла ко мне, чтоб я ее погладила.
Конечно, ты же единственная, и тебя все любят. Осы, ночные бабочки и летучие мыши.
Вот так из-за Рыжкиного бега мы еще и поссорились.
После обеда мама заметила, что по нас ползают клещи, и, когда сняла их, сразу же пошла проверить Рыжку. А у той в шерсти их было видимо-невидимо. Теперь Рыжка снова стала нормальной Рыжкой, какую мы все знаем и любим.
Но на чашечку левой задней ноги мама наложила ей тугую повязку. А так как повязку сделала мама, Рыжка не сорвала ее, она была очень ласкова с мамой и по-всякому к ней ластилась.
- По ту сторону костра - Николай Коротеев - Природа и животные
- Томек на Черном континенте - Альфред Шклярский - Прочие приключения / Детские приключения / Природа и животные / Путешествия и география
- Записки сахалинского таёжника - Валерий Маслов - Природа и животные
- Рассказы о животных - Виталий Валентинович Бианки - Прочая детская литература / Природа и животные / Детская проза
- Собачья площадка - Игорь Голубев - Природа и животные
- Натуралист на мушке, или групповой портрет с природой - Джеральд Даррелл - Природа и животные
- Таинственный чучуна - Илья Гурвич - Природа и животные
- Хозяева джунглей. Рассказы о тиграх и слонах - А. Хублон - Природа и животные
- Мама для журавлят - Светлана Славная - Природа и животные
- Свой среди волков - Шон Эллис - Природа и животные