Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Эти жалкие существа думали, что заклеили все камеры, – резкий грубый бас разорвал тишину и обращая экран планшета к людям. – Вот вам доказательства их антинародного святотатства.
– И в каком преступлении они обвиняются? – прозвучал вопрос из строя «судей».
– Сейчас сами всё увидите.
Экран запестрел изображениями того, как обвиняемые парень и девушка в одной из маленьких комнатушек парень и девушка милуются, но и этого хватит, чтобы обречь их на забвение и поругание. Два десятка глаз одномоментно обрушили осуждение и ярость во взгляде на крамольников.
– Несанкционированные отношения, способные вызывать появление такого антикоммунистического института, как семья, – вменил им Милош. – Они не захотели быть равными в безродстве, и грубо нарушили порядки равенства.
Всё как говорил Форос. Давиан смотрит на богато развёрнутое представление, где народу дали почувствовать на секунду себя властью, и спрашивает себя «Зачем?». Неужели союз между женщиной мужчиной настолько опасен для Партии, что она готова удушить тысячи судеб во имя идеи… или власти. Но зачем? Чем это будет мешать Партии, какую угрозу это несёт для неё? Зачем нести смерть тому, что с виду безобидно? Партия стоит на фундаменте из идей, а вытащи что-нибудь из идейной структуры, и она бы рухнула, ибо основа уже держит. Зачем нужна Партия, если она больше не выражает идеи, на которых воздвигнута власть.
Неожиданно Давиан ощутил фибрами души истину, что и народ, и Партия стали жертвами идейной гонки. В отчаянии прежних времён они искали истины, которые бы их привели к процветанию и, нащупав их в постулатах левого движения, ощутив сахарную правду о равенстве, создали Директорию – нечто жуткое, ставшее жертвой нового порядка и безумных амбиций, где всё извращено шрамами прошлого мира.
Давиан слышал мрачный приговор и безмолвно наблюдал за тем, как пистолет содрогается, приводя в действительность «народное правосудие!» и его мучает один вопрос – «Неужто всё это во имя равенства?».
Глава шестая. «Коммунизатор»
Десять часов утра.
– Всё как всегда, – печаль и скорбь по лазурному небосводу и яркому светилу донеслись в реплике, идущей от окна в небольшой комнатушке
Солнца снова нет и уныние, и удручающая обстановка снова погружает всё вокруг во власть однообразия, устилая бесконечные каменно-бетонные дали мрачностью и неприветливостью. Неподготовленного человека это вгоняет в грусть одним только видом и оттого Давиан смотрит в окно с и его глаза не могут скрыть подъедающей дух меланхолии.
Парень смущается сделать какое-либо движение в сторону, или же которое можно трактовать как неугодное, ибо сейчас, в этот момент на него взирают десятки глаз, посматривающих на его силуэт из вездесущих камер, понатыканных в каждом углу его комнаты, да и каждый житель общежития может подключиться к камерам, чтобы осуществить «народный надзор».
Даже сейчас юноша ощутил, как его дух встрепенулся, упомнив только что сказанную фразу, которую могут использовать против него, но не сделают этого. Он тот, кто говорит против Рейха, тот, кто отвращает людей от чужеземных краёв, он нужен Партии в деле пропаганды, создания атмосферы любви к ней. Впервые, за длительные и мрачные дни, Давиан ощутил себя инструментом для Партии, её техническим средством, которое она использует для создания нужной мысли и мнения, для славы её и очернения «врагов народа».
«Но Партии ли?» – спрашивает себя Давиан, пытаясь нащупать, кто стоит во главе всего, что произошло сегодня.
После прожитого судебного заседания его сознание будто прояснилось, и в тоже время остаётся в потёмках идейных заблуждений. На душе тяжёлым якорем лежит чувство, что это было несправедливо. Убийство двух человек, которые делали то, что Партии ну никак не могло навредить, но ведь их казнь – воля её, а значит и народа, ибо первое вбирает в себя второе. Давиан хотел бы увидеть того гада, который отдал приказ об их казне, но это было решение народного суда и исходя из этого получается, что весь народ оскотинился. Да и трудно искать истину, когда сам рассудок обременён любовью к организации, которая его туманит, набрасывая покров равенства между своими действиями» и волей многих людей.
«Кто же это может быть?» – вопрос обращён к себе и Давиан пытается докопаться до истины, кто же истинный бенефициар выстроенной системы, кто получает выгоду от того, что хоть народ и Партия составляют тождественные явления, но есть малая группка тех, кто парит над законом и людьми. Этого не видно, нигде явно не прослеживается, но есть ощущение, сам разум взывает к тому, что есть элита, для которой сложившийся миропорядок – сущая выгода, хоть и путь к ней выстлан телами диссидентов и украшен вырванными из остальных людей душами.
«Партия наше всё» – говорит себе Давиан, чтобы не сбиться в мыслях с пути, который ему указал Форос. Парень не желает, не хочет видеть Партию как организацию виновной в том, что он видел ранним-ранним утром. Те, кто его тут любят, те, кто холят и лелеют, ему сказали, что он здесь нужен и важен, что без него здесь никак и тем более они ему здесь подчеркнули его важность, но, а могут ли такие хорошие люди творить подобное зверство? В уме Давиана рисуются далёкие картины недалёкого, по его мнению, будущего где он один из самых могущественных иерархов Партии, направляющий одним своим словом десятки тысяч людей на подвиги трудовые и каждая буква, сказанная им обретает по истине божественную праведность и силу. И представляя, как новая жизнь вознесёт его на самые верхи, юноша не желает видеть Великую Коммунистическую Партию олицетворением всего нечеловеческого и плохого, что тут есть.
«Она спасла эту часть мира… она подарила этому обществу бесклассовость и даровала свободу… она создала самую настоящую конфедерацию коммун, где каждый живёт по собственной уникальности… она вдохнула жизнь в Директорию. Может ли быть Партия плохой, если только ей выпила святая миссия спасения праведного коммунального народа от фашизма Рейха или капиталистического хищничества «Республики»? Нет, нет и ещё раз нет». – Оправдал для себя Давиан Партию, вконец утвердившись в мысли, что нужно отягощать бременем вины кого угодно, кроме рупора воли народной.
По комнате пробежалось глухое звучание стука, достигая ушей Давиана и отрывая его от размышлений и наблюдений за улицами Улья рукой металлического бренчания. Кто-то стучится в толстенную металлическую дверь, и Давиан отходя от окна, цепляется в кармане пальцами за края карты и на ходу прикоснулся пальцем к панели, заставляя металлическую преграду тяжко и постанывая отодвинуться.
На пороге стоит высокий парень, в алом плаще, капюшон которого аккуратно скрывает в тени половину лица, оставляя только худой
- Дорогой скорби: крушение Ордена - Степан Витальевич Кирнос - Боевая фантастика / Героическая фантастика / Периодические издания
- Поражающий фактор. Трилогия (СИ) - Михаил Гвор - Социально-психологическая
- Ультиматум [сборник] - Василий Головачев - Боевая фантастика
- Путь в тысячу ли (цикл) - Степан Вартанов - Социально-психологическая
- РОЗА И ЧЕРВЬ - Роберт Ибатуллин - Социально-психологическая
- Русская фантастика 2008 - Юрий Нестеренко - Боевая фантастика
- Терион. Сага о чести и долге - Александр Кипчаков - Боевая фантастика
- На осколках чести - Роман Куликов - Боевая фантастика
- Правосудие королей - Ричард Суон - Боевая фантастика / Героическая фантастика / Фэнтези
- Мечник из забытой земли - Пол Андерсон - Боевая фантастика / Героическая фантастика / Фэнтези