взгляд и смотрит за тем, как я обкусываю губы. Наверное, это выглядит глупо? Я тут же прекращаю, а он снова награждает меня странным взглядом.
— Ты говорил, у твоего папы аллергия на кошек? — выпаливаю поспешно.
— Да. И, вроде бы, вообще на любую шерсть. На собак тоже.
— Вообще, это странно.
— Почему?
С облегчением я потихоньку выдыхаю, потому что Ваня снова похож на себя и просто разговаривает со мной, как обычно. На этой территории я чувствую себя более безопасно.
Говорю:
— Мы с Бо как-то тайком притащили на дачу котенка, и он жил у нас две недели. Это было как раз на наш день рождения. Я помню, потому что ты с родителями приехал к нам, чтобы отметить, и кот выскочил в зал в разгар застолья.
— Чего?
— Ну, мы, наверное, неплотно закрыли дверь, и он сбежал. Я поняла это, уже когда он терся об мои ноги под столом. Ты бы знал, какую тайную многоходовочку нам пришлось применить, чтобы вернуть его на место, — заключаю со смехом, но Ване совсем не весело.
Я замолкаю, и какое-то время мы идем молча. А потом я не выдерживаю и аккуратно трогаю Ваню за рукав:
— Эй. Ты как?
— Он, получается, врал мне?
— Ну, не знаю. Может, у этого кота шерсть была какая-то… — я сбиваюсь и шумно перевожу дыхание.
— Геля.
— Ну, скорее всего, врал. Родители часто врут, Вань.
— Обычно, чтобы защитить, — горько усмехается он.
— Ну да.
— Но это не тот случай.
Я смотрю на обиженно поджатые губы, на брови, то и дело хмуро сходящиеся на переносице. И вижу нового Ваню. Уязвленного. Задетого.
— Ты бы знала, — он кривит губы и качает головой, — в каких красках отец описывал, как у него отекает горло, если рядом окажется хоть одна кошачья шерстинка.
— Или собачья, — подсказываю, потому что не знаю, что еще могу сказать.
— Да пофиг.
— Вань, я не хотела тебя так расстроить. Ну хочешь, мы пойдем прямо сейчас разоблачим твоего отца? Купим кота и сунем прямо ему под нос, хочешь?
Громов вдруг смеется, откинув голову назад, и останавливается, взяв меня за плечо:
— Хочу, Гелик. Но это было бы несправедливо по отношению к коту. Мы ведь в ответе за тех, кого приручили?
Да. А что насчет тех, кого мы приручили, сами того не ведая, Ваня Громов? Я смотрю ему в глаза, и картинка немного плывет. Почему он сейчас со мной? Не будет ли мне слишком больно, когда это закончится?
А Ваня смещает руку мне на спину и рывком прижимает к себе. Я обхватываю его за талию и чувствую, как он опускает нос мне в волосы и шумно вдыхает. Нравится запах моего шампуня? Или…или мой?
Так мы и стоим посреди липовой аллеи. Я — влюбленная дурочка. И он — парень, который зачем-то нюхает мои волосы.
Громов сжимает меня обеими руками, а я чувствую, как мои ноги стремительно теряют силу и устойчивость, подгибаясь в коленях. Пошатываюсь, но Ваня держит, еще сильнее прижимая к себе.
Я почти умираю от его тепла. Чувствую каждую мышцу напряженного пресса, слышу его сердце, чувствую запах его тела и лаймового шампуня так близко.
Я таю стремительно и так высоко душой лечу куда-то к небу, от чего только больнее и страшнее мне слышать знакомый высокий голос:
— Гром! Ты почему мне не отвечаешь, кот?!
Глава 26
Я практически отпрыгиваю от Громова, потому что у меня полное ощущение, что нас застали за чем-то непотребным. Мы друзья, он просто меня обнимал, в этом нет ничего ужасного. Казалось бы, да? Но я чувствую, что вся эта сцена — сильно неловкая.
Но самое главное, что причиняет мне особую боль, это то, что и Ваня меня отталкивает. Не сильно, но само движение, которым он стремится отстранить меня в сторону, рушит всю мою хлипкую самооценку и призрачную надежду на его симпатию.
Конечно, это же его девушка. А мы почему-то сбежали из школы вместе. Еще и обнимались у нее на глазах. Отвратительно.
Машинально опускаю взгляд вниз и очень внимательно изучаю собственные кроссовки.
А потом думаю — разве я в чем-то виновата? У меня-то нет парня.
Гордо вскидываю голову и смотрю на Алену Зайцеву. Да, ей принадлежит человек, которого я люблю. Но сейчас ведь он ушел со мной, так?
Громов тем временем демонстрирует странную мешанину эмоций. То смотрит на меня, будто бы с мукой во взгляде, то на Алену, и будь я проклята, если это не неприязнь в его глазах.
И это зажигает во мне ту безрассудную сторону, которую я обычно показываю только близким. Я смотрю на Алену и чувствую, как уголки моих губ ползут вверх. На обоих моих плечах сидят чертята, определенно подбадривая.
Громов молчит, и она повторяет:
— Кот, что за игнор? Я же тебе писала, ты не видел?
— Ален, давай отойдем?
— Это еще почему?
— Отойдем.
— Чтобы что?
— Чтобы поговорить, Ален.
— Я не поняла, — ее голос становится еще выше, чем обычно, — ты теперь с ней? Или что? Гром?!
Запоздало понимаю, что моя улыбка теперь выглядит почти издевательски. Закусываю щеки изнутри и отвожу взгляд.
— Алена, — говорит он жестко, — я же попросил, давай отойдем.
— Ради чего?! Защишаешь ее?!
— Черт, да давай поговорим нормально!
— Да?! Чтоб ты меня бортанул и с этой, — она взмахивает рукой и задыхается от эмоций, но продолжает, — дальше трахался?!
Я не нежный цветочек, но почему-то последнее ее слово выбивает меня из колеи. Звучит так грубо и неуместно, что мои глаза округляются, дыхание сбивается. Она так характеризует то, что между ними происходило? Или просто говорит из обиды?
— Алена, последний раз прошу, давай поговорим.
— Пошел ты! — Зайцева толкает его в грудь обеими руками, разворачивается, взметнув в воздух свои гладкие волосы и уходит.
Громов остается стоять посреди аллеи, беспомощно раскинув руки в стороны. Я замерла тоже в какой-то идиотской позе, закусив уголки губ, от чего они вытянулись трубочкой.
Проходит, кажется, вечность, прежде чем Ваня поворачивается ко мне. Я приподнимаю брови и пожимаю плечами, склоняя голову на бок. Хочу выразить сочувствие, хотя на самом деле не особенно печалюсь из-за их ссоры.
— Это значит, что мы расстались? — озадаченно выдает Громов, нахмурившись.
Я насмешливо фыркаю, не сдержавшись:
— Вряд ли. Думаю, это квалифицируется, как ссора.
— Точно?
— А что? Хочешь ее вернуть?
— Скорее наоборот, — бормочет Ваня, и в моей груди распускаются огромные теплые цветы.
Я улыбаюсь. И мне плевать, что он это увидит. Сдерживать эмоций
