Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я, морщась, терплю новый приступ схваток.
— Было бы лучше, если бы все это уже закончи-лось.
Он улыбается мне. Для парамедика/пожарного нормальные роды в больнице — это нечто такое, по поводу чего можно только пожать плечами. Вот если бы у меня отошли воды из-за аварии на железной дороге, или я рожала на заднем сиденье в такси…
— Я знаю, о чем ты думаешь, — прерывает мои мысли муж, хотя я не произнесла вслух ни слова, — и ты ошибаешься. — Он подносит к губам мою руку и целует костяшки пальцев.
Вдруг внутри меня начинает разматываться с катушки якорная цепь толщиной в кулак, она складывается кольцами внизу живота.
— Брайан, — выдыхаю я, — зови врача.
Входит акушер и протягивает руку к моей промежности. Он смотрит на часы.
— Если вы потерпите минутку, ребенок родится знаменитым, — говорит он, но я качаю головой:
— Доставайте ее! Сейчас.
Врач бросает взгляд на Брайана и высказывает предположение:
— Налоговый вычет?
Я бережлива, но сейчас мне не до налогов. Головка ребенка выскальзывает из промежности. Врач придерживает ее рукой, снимает с шеи и разматывает с плеч прекрасную загогулистую пуповину.
Я с трудом приподнимаюсь на локти — посмотреть, что там происходит.
— Пуповина, — напоминаю я акушеру. — Будьте осторожны.
Он перерезает ее и торопливо выходит из палаты, чтобы отнести бесценную ношу туда, где из нее извлекут прекрасную кровь, криогенно законсервируют и сохранят до момента, когда она потребуется Кейт.
День икс подготовки к трансплантации начинается для Кейт утром после рождения Анны. Я спускаюсь из родильного отделения и встречаюсь с дочкой на радиологии. Мы обе одеты в желтые больничные ночные сорочки, и Кейт смеется:
— Мама, мы с тобой одинаковые.
Ее напоили детским успокоительным коктейлем, и при любых других обстоятельствах это выглядело бы забавно. Кейт не справляется со своими ногами. Каждый раз, пытаясь встать, она падает. Меня пронзает мысль: ведь так Кейт будет выглядеть, когда впервые напьется какого-нибудь персикового шнапса на вечеринке в старшей школе или колледже. Но я тут же напоминаю себе, что Кейт может до этого и не дожить.
Когда приходит врач, чтобы забрать ее на радиационную терапию, Кейт цепляется за мою ногу.
— Малышка, — говорит Брайан, — все будет хорошо.
Она мотает головой и жмется ко мне. Я сажусь на корточки. Кейт бросается в мои объятия.
— Я не отведу от тебя глаз, — обещаю я ей.
Комната просторная, на стенах нарисованы джунгли. В потолок и в углубление под процедурным столом встроены лучевые ускорители. Сам стол — раскладушка с холщовым основанием, накрытым простыней.
Радиолог кладет на грудь Кейт свинцовые бляхи, по форме напоминающие фасолины, и велит не двигаться, обещая дать ей наклейку, когда процедура закончится.
Я смотрю на Кейт сквозь защитную стеклянную стенку. Гамма-лучи, лейкемия, обязанности родителей. Это вещи, сталкиваясь с которыми вы подсознательно отгораживаетесь от грозящих смертью последствий.
В онкологии действует закон Мёрфи, нигде не записанный, но широко известный среди больных: если вас не тошнит, то вы и не поправитесь. Следовательно, если от химиотерапии вам очень плохо, а радиация сжигает вам кожу — это только к лучшему. С другой стороны, если вы переносите терапию легко, испытывая лишь незначительную тошноту или боль, есть вероятность, что лекарства выводятся вашим организмом и не выполняют свою работу.
Судя по таким критериям, Кейт, конечно, должна была бы уже поправиться. В отличие от прошлогодней химии, этот лечебный курс превратил маленькую девочку, у которой даже из носа не капало, едва ли не в калеку.
Три дня радиационной терапии привели к непрекращающемуся поносу, пришлось даже снова надевать ей подгузники. Сперва она стыдилась этого, но сейчас ей так плохо, что уже ни до чего нет дела. От последовавших пяти дней химиотерапии горло у нее покрылось слизью, что заставляет ее хвататься за аспирационную трубку, как за спасательный трос. Когда она не спит, то беспрестанно плачет.
С шестого дня, когда число белых клеток и нейтрофилов в крови Кейт стало резко падать, девочку перевели в изолятор. Теперь любой микроб мог ее убить, поэтому мир устранили, пусть держит дистанцию. Посещать больную может лишь строго ограниченный круг людей, а те, кого пускают в палату, надевают халаты с масками и похожи на космонавтов. Книжки с картинками Кейт читает в резиновых перчатках. Здесь нельзя иметь никаких цветов или растений, потому что на них могут оказаться смертельно опасные для Кейт бактерии. Любые игрушки, которые ей приносят, сперва обрабатывают антисептиком. Она спит с медвежонком Тедди, запечатанным в пластиковый пакет на молнии, который шуршит всю ночь и иногда будит малышку.
Мы с Брайаном сидим за дверями изолятора, ждем. Пока Кейт спит, я практикуюсь — делаю уколы апельсину. После трансплантации дочке нужно будет вводить стимулятор роста, и эта работа достанется мне. Я протыкаю шприцем толстую кожуру, ловя момент, когда под иглой начинает ощущаться мякоть фрукта. Лекарство нужно будет вводить подкожно. А значит, я должна набить руку, чтобы делать укол под правильным углом и не давить слишком сильно. От скорости, с которой игла пронзает ткани, зависит, насколько это болезненно. Апельсин, конечно, не плачет, когда я ошибаюсь. Но медсестры говорят, что делать уколы Кейт — это примерно то же самое.
Брайан берет второй апельсин и начинает его чистить.
— Положи на место!
— Я есть хочу. — Он кивает на плод в моих руках. — А у тебя уже есть пациент.
— Ты ведь знаешь, это чей-то апельсин. Бог знает, какой дурью его накачали.
Вдруг из-за угла появляется доктор Чанс. Донна, медсестра с отделения онкологии, идет следом за ним, покачивая пакетом с алой жидкостью для внутривенного вливания.
— Барабанная дробь, — произносит она.
Я откладываю в сторону апельсин, прохожу вслед за ними в предбанник и облачаюсь в костюм, который позволит мне оказаться на расстоянии десяти футов от дочери. Не проходит и нескольких минут, как Донна подвешивает мешок на стойку и присоединяет капельницу к центральной вене Кейт. Все происходит так незаметно, что девочка даже не просыпается. Я стою по одну сторону ее кровати, Брайан — по другую. Я задерживаю дыхание. Смотрю на бедра Кейт, на ее подвздошную кость, где производится костный мозг. Каким-то чудом стволовые клетки Анны попадут в кровоток Кейт через грудь, но найдут для себя правильное место.
— Ну вот, — говорит доктор Чанс, и все мы неотрывно глядим на соломинку безумной надежды — тонкую прозрачную трубку, по которой медленно двигается кровь.
Джулия
Проведя вместе с сестрой два часа на одной территории, я начинаю удивляться,
- Если бы ты был здесь - Джоди Линн Пиколт - Русская классическая проза / Современные любовные романы
- (не)свобода - Сергей Владимирович Лебеденко - Русская классическая проза
- Записки из подполья - Федор Достоевский - Русская классическая проза
- Девять жизней Роуз Наполитано - Донна Фрейтас - Русская классическая проза
- Дас Систем - Карл Ольсберг - Киберпанк / Русская классическая проза / Триллер
- Каждая сыгранная нота - Лайза Дженова - Русская классическая проза
- Желание - Mutaru Scriba - Психология / Русская классическая проза
- Архив потерянных детей - Валерия Луиселли - Русская классическая проза
- Сорок третий - Иван Яковлевич Науменко - Русская классическая проза
- О том, что в Духе познаётся, но лишь в уме не отзовётся - ММВ - Русская классическая проза