Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Опять вспомнились мне давние сны детских лет о смерти и теснотах перехода в вечность. Плоть, немощная, стенает; дух же восхищается, молитвенно припадая к стопам иноков безымянных, чуя здесь смиренным смущением неизъяснимую сладость о Сладчайшем Иисусе и высоту подвигов предивных и преславных.
Иисусе Сладчайший, спаси нас!..
Непередаваемо странно чувствовалось, когда вышли из пещер к жаркому июльскому солнцу, а оно делает свое дело, все выше подымаясь, все жарче припекая.
Возвращаемся снова к Успенскому собору. Архиерейская служба долго длится. Много исходили, а вернулись перед чтением Евангелия.
Вокруг собора еще люднее стало; частью прибыли, частью истомленные духотой в храме высыпали на воздух… Много нужно сил, чтобы, побеждая тесноту, трудность дыхания и сдавленность во всех членах, устоять в храме. Силы ослабли в трудностях пути без сна и отдыха. А оставаться наружи, быть, хотя около, но в отдалении службы, становится грустно как-то, словно из-за стеклышка смотришь на праздничный свет… С детства крепко это чувство потускнелости цветов праздничного дня, когда не случится попасть к обедне… Как будто все так; заигравшись, забудешься, а в душе нет-нет, да потускнеет все вдруг, недостает чего-то, пропущено и уже не вернуть.
После окончания литургии и молебна торжественный крестный ход со святыми Мощами Преподобного Серафима вокруг Успенского собора… Великое и славное торжество Саровской обители бывает однажды в год… Ждут его, приготовляются, заранее умиленные, растроганные. Многие пришли из деревень и томятся, не попав в храм, длинную службу на солнечном припеке, чтобы только увидать одно это. И вот высочайший момент праздника приближается… Архиерей в слове своем, житейски-деловом, призывал к смиренному упорядочению благочестивой горячности, указывал на многотысячную толпу, просил хранить порядок… При выходе сам руководит движением толпы из храма, приказывая словами и рукой одной стороне богомольцев направляться к выходу, другой оставаться на месте. Могучим голосом своим уверенный, властный владыка, на самом деле, ведет молящихся. И видный, строгий, величавый вырисовывался в толпе истинным владыкою ее, вокруг него мужички, тамбовки нарядные, — доверчивые, предавшиеся. Преосвященный, такой близкий им, народный и вместе торжественно строгий, церковно-величественный, легко управляется с народом, упорядочивает движущиеся массы…
Вот из толпы женщины бросают чистые полотенца, должно быть, свои самотканые, на покрывало святых Мощей, полотенца развиваются в воздухе, иные попадают на место назначения, другие попадают под ноги движущимся массам. По ним проходит процессия, но и это не плохо для обладательниц их. Некоторые ловят полотенца в толпе и заботливо передают дальше… Движутся волнующиеся толпы молящегося люда, красиво возглавляемого духовенством, богато представленным, с образами и хоругвями, с торжественным пением, а над всей этой пестро-красочной, узорчато-плотяной массой земной, но устремленной к небесному, подняты святые Мощи Чудотворца Серафима; святая плоть над плотью нашею при ярком солнце, под лазурью небес, — разве об этом можно сказать какими-то словами: слов не подыскать — нет таких слов…
Александр Глинка-Волжский
1912 г.
А.Карташев. Историческая рама образу преподобного Серафима
реподобный Серафим выделяется многими особенностями среди наших святых. Особенная черта великих людей — от Господа Бога. Античная латинская поговорка гласила: "ораторы вырабатываются, поэты рождаются". Конечно, надо было родиться Прохору Мошнину с задатками святости. Пресвятая Богородица в видении сказала о нем: "Этот — нашего рода". И все-таки историку есть что исследовать в личности Святого, чтобы приблизить к своему пониманию некоторые характерные черты его облика через указание: под какими влияниями и в какой обстановке они так раскрылись?
Преподобный Серафим — это русский "учительный старец", через затвор и "умное" молитвенное делание обретший дар прозорливости для духовного врачевания душ человеческих. Тип "учительного старца" известен от начала русского монашества. Таковы: сам преподобный Феодосий Печерский, Исаакий Печерский, Авраамий Смоленский в домонгольское время. Позднее: преподобный Сергий и его ближайшие и отдаленные ученики — Кирилл Беяозерский, Нил Сорский, Димитрий Прилуцкий, Пафнутий Боровский, Филофей Псково-Елеазаровского монастыря. В этой "учительности" нужно различать две струи: учительность, простирающуюся на руководящие круги общества, заинтересованную национально-государственными вопросами, и учительность, избегающую суеты мира сего, интимно-аскетическую. Как известно, на этой почве у нас в XV веке развернулся спор глубочайшего общего значения: обладать ли русским монастырям земельными населенными имуществами, хозяйствовать ли на них, чтобы служить государству, или отречься от них, нищенствовать, но жить ради внутренней аскезы? Спор так называемых осифлянской и заволжской, или стяжательской и нестяжательской партий, повисший до сегодня теоретически неразрешенным над русским богословием. Истощенное в этом споре и потрясенное Смутным временем, русское иночество в XVII веке не выдвигает крупных учительных фигур. Отток живых и пламенных сил русского благочестия в старообрядческое движение также ослабил силы церковного монашества. Параллельно со старообрядчеством оживилось и подспудно влачившееся по монастырям богомильское еретическое предание. Эта зараза перенята была нами вместе с славянскими книгами из Болгарии с самого начала нашей Церкви в Х веке, вспыхивала затем в связи с ересью стригольников (XIV–XV вв.) и, наконец, запылала пожаром хлыстовщины с половины XVII века и скопчества в XVIII веке и захватила некоторые русские монастыри. Вследствие всего этого получилась в учительной деятельности нашего монашества с конца XVI до конца XVIII века полоса упадка, преодоленная только новым духовным оживлением и, можно сказать, возрождением его в XIX веке. Тогда как бы заново родилось, не столько для простого верующего народа, но особенно для русских культурных классов, так называемое "старчество", в исторической раме какового и выступает светлый учительный старец Серафим. Как это случилось?
Русская Церковь — верная дочь восточного греческого православия. Русское благочестие горячо полюбило принятые от греков святоотеческие заветы, оживило и украсило их в духе своего национального темперамента. Но не дерзало вносить ни единой своей новой богословской мысли, никаких новых установлений. Через славянскую Болгарию и в особенности через Святую Гору Афон русское благочестие питалось традицией греческой.
В Византии после появления так называемых ареопагитских писаний (конца VI в.) медленно, но с возрастающей мощью и упорством развивается мистическое монашеское богословие. В Х веке оно представлено выдающимся творцом-писателем, св. Симеоном Новым Богословом, а к началу XIV века через св. Григория Синаита передается в руки гиганта эллинской богословской метафизики, св. Григория Паламы, митрополита Фессалоникского, и становится громко известным и прорекаемым не только на Востоке, но и на схоластическом Западе под именем "исихиазма". "Исихия — молчание, тишина", то есть духовная сосредоточенность в молитве, созерцаниях, мистических переживаниях и откровениях. Исихиазм соборно канонизован восточной Церковью, и в знамение этого св. Григорию Паламе посвящена 2-я неделя Великого Поста. Вскоре, в XV веке Флорентийская уния греков с латинянами (1439 г.) и затем падение Константинополя (1453 г.) ослабили, почти прервали связь русской Церкви с греческой. Но до этого момента вся указанная линия развития греческого аскетического богословия естественно имела отражения и в настроениях и идеологии русского монашества.
Неметафизические по природе славянские головы русских иноков, конечно, далеки были от изощренных теорем Симеона Нового Богослова и Григория Паламы и потому в первый период в Печерском монастыре проявляли свою ревность главным образом в жестоких подвигах физической аскезы. Но с XIV века уже вся Болгария и Афон полны были увлечениями исихиазмом и среди славянского монашества. Святитель Московский Алексий и любимый им игумен Троицкий преподобный Сергий были сторонниками этого исихастического настроения. Ему покровительствовал и митрополит Киприан, как греко-болгарин. Но уже определенную исихастическую доктрину под именем "умного делания" в конце XV века в московские пределы принес с Афона и насадил преподобный Нил Сорский. Заволжская, "нестяжательская" точка зрения на все текущие вопросы тогдашней русской церковной жизни корнем своим имеет эту византийскую доктрину и практику. Она с падением Византии и почти истреблением там монашества захирела, из реки превратилась в едва журчащий по афонским ущельям ручеек и на своей родине. А у нас это совпало со Смутой, прервавшей совсем более слабую, ибо заимствованную, традицию, пока она же, эта самая греческая традиция, не воскрешена была в XVIII веке. Тут оправдалась русская пословица "нет худа без добра", или "не бывать бы счастью, да несчастье помогло". Несчастье в виде собственного государственного гонения на монашество. Разумеются те утеснения жизни монашеской по ее организационной и материальной стороне, которые введены были Петром I и его преемниками, вплоть до окончательной конфискации в 1764 году Екатериной II всех земельных церковно-монастырских имуществ с полной ликвидацией многих монастырей. Произошла временная эмиграция монашества с севера России в Малороссию, где секуляризация была отсрочена на 14 лет. Но от наступившей и здесь в 1778 году секуляризации твердому в своих обетах монашеству пришлось отступать за кордон, в придунайскую, еще тогда церковнославянскую по Зогослужебному языку Молдавию и на Святую Гору. В это время у монашества нашелся сильный духовный вождь, сын полтавского священника, впоследствии игумен Паисий, прозванный Величковским. На Афоне он воспринял древнюю исиастическую традицию, перевел и составил из цитат греческих аскетических писателей целую энциклопедию библиотеку аскетического любомудрия, известную под именем "Добротолюбия" (греч. "Филокалия"), и воспитал около себя целую дружину учеников и последователей этого учения об умной молитве и молитве Иисусовой, под руководством старцев. Ученики Паисия сами стали возвращаться на родину с этим драгоценным духовным капиталом, отчасти их прямо приглашали и выписывали мудрые игумены российских монастырей и архипастыри, как митрополит Санкт-Петербургский Гавриил (Петров) — "муж резонабельный", по характеристике Екатерины II. Валаамская обитель вскоре сама прославилась как рассадница искусных духовников, водителей совести — старцев. Но особенно прославилась системой старчества калужская Оптина Пустынь. Все среднерусские (курские, тамбовские, воронежские) обители пронизаны были монашеским движением, распространявшим "Добротолюбие" и "старчество". В этом потоке чистого монашеского возрождения и очутился курянин Прохор Мошнин — будущее светило русского старчества с его настольной книгой — "Добротолюбием".
- Поучения Серафима Саровского - Елена Елецкая - Религиоведение
- Конспект по истории Поместных Православных Церквей - профессор КДА протоиерей Василий Заев - Религиоведение
- Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х – 1918 гг.) - Сергей Фирсов - Религиоведение
- Настоящая помощь в трудный час. Помощь тех, кто всегда помогал людям! Энциклопедия самых почитаемых святых - Анна Чуднова - Религиоведение
- Священная книга Тота: Великие Арканы Таро - Владимир Алексеевич Шмаков - Религиоведение / Науки: разное / Эзотерика
- Человек и Церковь. Путь свободы и любви - Этери Чаландзия - Религиоведение
- Имам Махди – спаситель человечества - Сборник статей - Религиоведение
- Московская Знаменская церковь на Шереметевом дворе и Романов переулок - Сергей Выстрелков - Религиоведение
- История веры и религиозных идей. Том 3. От Магомета до Реформации - Мирча Элиаде - Религиоведение
- Великий обман. Научный взгляд на авторство священных текстов - Барт Эрман - Религиоведение