Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Скажите, а мы не можем их догнать?
— Не тянет… И разве их найдешь? У них служба секрет.
Я невольно смотрел ему в рот — все зубы словно специально расшатаны вкривь и вкось, клык слева рос почти горизонтально, оттопыривая губу, потому с лица и не сходила гримаса улыбки.
— А его за что… увольняют его за что, Степанова?
— Прокуратура, — улыбнулся Цапля. — По делу проходит. Ага? А мы с Саней свидетели… Моя фамилия Егоров… Егоров… а его Ковалев… С Саней проезжали тогда вечером, когда Назарова… Ага?.. Егоров Петр Матвеевич. Тысяча девятьсот сороковой. Беспартийный. Вы запишите. Свидетели по делу об убийстве рыбного инспектора Назарова. Вам и следователь Бугровский скажет. — Взглянув на лиман, он выправил лодку и снова повернулся ко мне.
— Значит и Степанов под следствием? — крикнул я.
Голый скривился и, чуть приподнявшись, сплюнул за борт.
— Мы вас, товарищ, на Ордынку везем, а пресс-конференцию объединенных наций вам даст прокурор, если сами не понимаете, что так просто освобождать человека от служебных обязанностей в нашей стране не будут. Потерял на посту доверие. Не щадил народного богатства. — И, подавив меня своим превосходством, он тут же забыл обо мне. — Подкрути еще, Петя.
В общем-то, можно попить из лимана, вода пресная… А Костя, выходит, не только не преувеличивал, когда говорил, что Степанов попал в историю и его уже затаскали, а скорее недооценивал ситуацию. Тут, кажется, было не просто плохо, а, если судить по тому, что об этом знал здесь первый встречный, тут все, наверное, уже было закручено до упора, как это бывает в маленьких городках. Согласовали, решили, исполнили. Отзвонили и положили трубки. И только теперь, только в эту секунду я вдруг осознал, нет, почувствовал, что ведь здесь же случилось убийство. Убийство! Не украли там что-нибудь, не пропили чужое добро, не оклеветали ни за что ни про что, а физически уничтожили человека.
— А за что же его убили — Назарова? — спросил я.
Цапля выдержал мой взгляд.
— Назарова? Его? А за рыбу. Ага? — Он посмотрел на меня, улыбнувшись. — Он же не человек был. Милиционер. А ему чего — из его кармана? Ни себе, ни другим, Степанов хоть сети не рвал. Тут весь берег на рыбе. Еще-то чего? Рыба — всем харч. А лиманам все равно хана. Вот и наелся за рыбу. Убрали.
Я не мог прочесть, что у Голого на ноге. Из-под трусов виднелись только кончики букв.
— Ну, а вы-то, ребята… сами кто же такие?
Голый взглянул на меня, оценивая и прищурившись. Потом скривился и снова сплюнул в лиман:
— А мы не рыбаки. Мы ее только кушаем. Косари мы. Тростник здесь косилочкой косим, чтобы лиманы не зарастали. А ее кушаем, если понимаете.
— Ну да, — закивал Цапля. — Косари мы. Косари. А ее кушаем. На острове живем. В шалаше… Ордынка вон там. А убили тома, в той стороне.
На руке у Голого тоже татуировка: пронзенное стрелой сердце, под которым стояло: «В — 1965». Я подумал, что это следы тюрьмы. Стрижка короткая, а брови лохматые. На пальце толстое серебряное кольцо. Всем телом я ощущал на себе его тяжелый, давящий взгляд, и у меня возникло желание устроиться в этой лодке как-то так, чтобы одновременно видеть сразу двоих. Пока я прикидывал, как мне сесть, Голый приподнялся, и я увидел у него на ноге нижнюю строчку: «…МАТЬ РОДНУЮ…»
Я сел верхом на скамейку, достал ручку и записал в блокнот:
«НАЧАЛЬНИК ПРИЕМНОГО ПУНКТА СИМОХИН. БРИГАДИР ПРОХОР КРИВОЙ. СВИДЕТЕЛИ ЕГОРОВ И КОВАЛЕВ. КОСАРИ».
— Ну а вас в чем же обвиняют, если честно? — спросил я потверже.
— Меня?
— Вас, — повторил я.
Вода переливалась, и лучше всего было сидеть, опустив голову, и смотреть только вниз. Воздух вдруг показался мне бронзовым, погустевшим.
— Нас? А потому, что ракетницу нашу у него… у Назарова… когда тело нашли… Ага? В плаще. А мы, значит, после работы, как сегодня, в Темрюк ехали… На субботу и воскресенье каждый раз уезжаем…
«…УЖЕ ПОЛМЕСЯЦА ТАСКАЮТ. ТУТ НЕ КАЖДЫЙ ДЕНЬ РУБЛЬ ЗАРАБОТАЕШЬ. У НАС БЫЛА СВОЯ РАКЕТНИЦА, ЧТОБЫ НОЧЬЮ НЕ ЗАБЛУДИТЬСЯ. МЫ НЕ МЕСТНЫЕ. Я ИЗ АХТАРЕЙ. А САНЯ ИЗ ЕЙСКА. ТАМ РАБОТЫ НЕТУ…»
Голый не спускал с меня глаз и только время от времени вертел на пальце свое кольцо.
«…РУЖЬЕ В ТОТ ВЕЧЕР ОСТАЛОСЬ В ШАЛАШЕ…»
— Мы сперва по лиману шли, а потом уже гирлом, где карава стоит. Ага? Гирло у нас — то же самое, что ерики: соединяют лиманы. А карава — сеть большая колхозная… Но мы сперва по лиману. Дождь пошел…
«…ДОЖДЬ…»
— …Смотрим: лодка, а там Симохин — начальник пункта. У камыша… Мы рубашку увидели белую. Он модный. Стиль… Нейлон.
Голый приподнялся на локте и не сказал, а крикнул так, что его голос вонзился в меня:
— Ты… лопоухий… чего разбрехался?
— Про Назарова, Саня, — икнул Цапля. — Я и говорю: нас обрехали, а мы с тобой, значит, после работы ехали. Ага? Мы рыбой не торгуем, у нас зарплата идет… Нам рыба зачем?.. А Прохор Назарова еще весной на лимане избил. Все знают.
Голый закрыл глаза, как будто заснул.
«…КРОМЕ НИХ В ТОТ ВЕЧЕР НА ЛИМАНЕ БЫЛ СИМОХИН… СИМОХИН… (СТРАННО, В БЕЛОЙ РУБАШКЕ ВЫЕЗЖАТЬ НА ЛИМАН.)»
— А следователь говорит: почему у Назарова была ваша ракетница? А где его собственная ракетница? А мы-то что? Он, может, свою утопил… А за это таскают. Ага? Вы запишите.
Я перевернул страницу:
«…В ТОТ ЖЕ ВЕЧЕР НА ЛИМАНЕ БЫЛ ШОФЕР КИРИЛЛОВ…»
— Вон он и сейчас на пол-литру удит — Кириллов, — показал Цапля на какую-то непонятно изогнутую тонкую фигуру словно выраставшую из воды.
Голый по-прежнему лежал неподвижно и как будто отсутствовал.
— Ну а Степанов-то где был? — спросил я.
Голый открыл глаза, и Цапля, застыв, уставился на него.
Из уток по-прежнему чаще всего нырки. Они подпускали нас очень близко.
Цапля вздохнул, улыбнувшись мне, и чуть повернул лодку. И кажется, он успел произнести монолог перед тем, как у них едва не началась драка.
— Назаров, значит, у нас ракетницу отнял. Не положено. А с ним чего говорить? Подавись. Мы с Саней дальше, в Темрюк. Мотор то у нас… Ага? Барахло. Списанный. Дождь к тому же. Тут опять лодка. Кто? Прохор сидит. А нам чего? Мы, значит, мимо. Соображения-то нет. Нам то еще далеко. А как отъехали порядком — выстрел! Трах! Трах по лиману. Я — на моторе. А Саня — так. Думаем, что такое? Но Назаров-то влево, как будто к нашему шалашу, а стрельнуло-то вроде там, где мы бригадира Прохора видели. А мы уже в гирле как раз, где карава колхозная. Но мы караву не трогали, у нас своя сеть есть. А возле каравы лодка. Инспекция!.. А там, смотрим, Степанов. Мы ему крикнули, а он в лодке под брезентом. Увидел нас и с перепугу — бамц — ракету! Кто, говорит, стрелял?..
«…СТЕПАНОВ ДАЛ РАКЕТУ… У КОСАРЕЙ ЕСТЬ СЕТЬ…»
— …Еще — бамц! Потом мотор завел и тикать. Ага? А у нас рыбы не было. Нам рыба зачем? Мы не колхозники. Мы и следователю на очной…
— Так Степанов-то?.. Он в чем виноват — Степанов?
— А как же? — удивился Цапля. — Назарова убивают, а Степанов спит. Они же вместе дежурили. Вот Назарова и убили. Только мы с Саней видели, а то бы ему сошло. А может, он специально спал? Прохор Назарова подстерег, а Степанов проспал на дежурстве. Дружки? Да? Собутыльники. Какой же он инспектор?
И тут Цапля привстал, потянулся за спичками, нажал рукой на весло, торчавшее из-под тростника, и среди зеленой подстилки я вдруг увидел широкий серебристо-красный сазаний хвост. Он был почти прозрачный, упругий и, мне показалось, вздрагивал. Приглядевшись, я различил еще несколько больших рыб, укрытых тростником, тростником замаскированных.
Я поднял голову, услышав крик Голого.
Сперва пошевелилась меченая нога, потом другая, левая рука на борту, изо рта ругань, и он взлетел, подняв эту свою проштемпелеванную ногу — НЕ ЗАБУДУ МАТЬ РОДНУЮ, — и закрыл своим телом воду и солнце.
Лодка качалась.
— Ну, чего, Саня? Чего? — закрылся руками Цапля.
— Дешевка… — обрушилась на него матерщина.
— А я же говорю: косари мы. Косари, говорю, Саня. Мы-то ни при чем. Ага?
Это «косари» звучало у него почти как алиби.
— Павидла… паровозом пойдешь на суде… Главным пойдешь…
Поднимаясь, Голый разбросал ногами тростник, и я увидел, что рыбы под ним гораздо больше, чем я предполагал. Лещи, судаки и сазаны…
Мне пришлось взяться за борт, так нагнулась лодка, едва не зачерпнув воды.
Цапля, прикрываясь руками, шагнул ко мне, точно искал защиты. И все же не увернулся.
— А я, Саня, ага? Все как надо. У нас мотор-то, куда уйдешь. Ведь не мы же, Саня… Назаров, может, свою ракетницу утопил…
— Оторва!
— Я, Саня… Мы ж, Саня… — Он сплюнул кровь. — Ага?
И я увидел, что он смотрит на мой блокнот.
Я встал перед Голым, рискуя перевернуть лодку.
- Разбуди меня рано [Рассказы, повесть] - Кирилл Усанин - Советская классическая проза
- Юность, 1974-8 - журнал «Юность» - Советская классическая проза
- Характеры (Рассказы) - Василий Макарович Шукшин - Советская классическая проза
- Три поколения - Ефим Пермитин - Советская классическая проза
- Остановиться, оглянуться… - Леонид Жуховицкий - Советская классическая проза
- Мы вместе были в бою - Юрий Смолич - Советская классическая проза
- Зубр - Даниил Александрович Гранин - Советская классическая проза
- Твой дом - Агния Кузнецова (Маркова) - Советская классическая проза
- На войне как на войне - Виктор Курочкин - Советская классическая проза
- Каменный фундамент - Сергей Сартаков - Советская классическая проза