Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сакина, ты передала мое заявление? — спросил он у секретарши директора.
— Нет, его забрал Дадаш-муаллим.
— Дадаш? А при чем здесь Дадаш?
— Он сказал, что говорил с директором, и просил, чтобы ты обязательно зашел к нему. То есть к Дадаш-муаллиму.
— Успокойся, пожалуйста, — сказал Дадаш и покосился на сидящего в углу Курбана, — твое заявление у меня, вот оно.
— Но я писал его не вам.
— Знаю, знаю, сейчас мы с тобой поговорим, — и он еще раз выразительно посмотрел на Курбана, но тот делал вид, что ничего не замечает. — Вот твое заявление, ты в любой момент можешь отнести его директору. Но могу я попросить тебя об одном? Мне надо с тобой поговорить, а потом — пожалуйста, директор никуда не убежит, он будет здесь до конца работы. — И Дадаш уже прямо обратился к Курбану: — Курбан, извини, у нас с Зауром конфиденциальный разговор.
Курбан молча, с нескрываемым неудовольствием, встал, долго собирал свои бумаги, укладывал их в ящик, возился с замком и ключом и наконец вышел из комнаты.
— Заур, я знаю, что ты меня недолюбливаешь. Догадываюсь и о причинах, начал Дадаш. — Но поверь, я желаю тебе только добра, и со временем ты в этом убедишься. И взял я твое заявление по просьбе твоей матери. Она случайно узнала о нем и позвонила мне. Дело в том, что твой Отец болен.
Заур встрепенулся.
— Нет, нет, ничего серьезного, не беспокойся. Давление подскочило, но я говорил с врачом, ничего опасного. Нервы. Нет, я не упрекаю тебя, просто хочу попросить, чтобы ты повременил с этим заявлением, ну хотя бы три-четыре дня. Отец узнает, и это будет для него еще одной травмой. Пусть поправится — и тогда пожалуйста.
— А он лежит? — спросил Заур.
— Нет, Зивяр-ханум говорит, что дома ходит, но на работу врачи пока не пускают. Я навещу его завтра. Оставь пока заявление. Ну, хотя бы до понедельника. Я уже говорил с начальством, ты вчера немного погорячился, но и наш милый зам, как ты знаешь, несколько… м-м-м… партизанистый. Он и вообще-то не умеет разговаривать с людьми, а тем более с молодым человеком, когда надо все учитывать: и возраст, и характер…
— А при чем здесь возраст? — спросил Заур.
— Ну, я и говорю, что нельзя так, с бухты-барахты лезть в чужую душу. И вообще я не понимаю, как сугубо личное дело можно решить методами грубого административного давления.
Круглые слова, заученно доверительный тон — что-то в этом человеке было глубоко неприятное. «Какие у него короткие руки, — впервые заметил Заур, просто удивительно!»
— Хорошо, — сказал он и поднялся. — Я подожду до понедельника.
— Садись, — сказал Дадаш. — Еще несколько слов. Только выслушай, пожалуйста, меня до конца. Я вчера говорил с Тахминой, — выложил он на одном дыхании, как бы боясь, что Заур все-таки встанет и уйдет и разговор не состоится. — Мы вчера весь вечер провели вместе. Только не подумай, ради бога, ничего дурного. (Заур думал о его руках — о его коротких руках: «Неужели такими руками можно обнимать Тахмину?») Ну, тебе, собственно, известны наши с ней отношения, продолжал Дадаш, — истинно дружские, потому что я, несмотря ни на что, ценю ее. В ней много хорошего, и она, конечно, человек незаурядный. («Странные руки. Прямо как ненастоящие!») Так вот, я вчера сам позвонил ей, мы встретились и долго говорили. Заур, поверь мне, между вами все уже кончилось. Она это поняла, и ты скоро поймешь, но, может быть, ты поймешь это чуть позже, будешь мучиться сам и мучить других: и ее, и своих родителей. Только, ради бога, выслушай меня до конца. Все может быть в жизни. Ну, встретились, ну, потянулись друг к другу, привязались, ну не знаю: хотите называть это любовью — называйте, страстью — вам виднее. Вы оба молоды, красивы, полны сил и жизни. Я знаю, вы были вместе в Москве и сейчас вот вместе в Баку. Но все иссякнет, даже самая пылкая страсть, и, когда она иссякнет, если людей ничто другое не связывает — семья, дети, долг, какие-то общие интересы, — отношения превращаются в такую пытку, ты даже сам не представляешь.
Заур понимал, что вся эта наигранная сердечность служит одному — сломать его, добиться того, что не удалось никому другому. Но страшно было то, что в глубине души Заур знал, что все — правда. Не знал он одного — догадка ли это самого Дадаша или действительно ему об этом сказала Тахмина, потому что в самом факте их вчерашней встречи он не сомневался.
— Не надо излишне драматизировать, — сказал Дадаш. — Надо все это воспринимать не как конец жизни, а как один из ее эпизодов. Ведь жизнь — она такая длинная. И поверь, лучше расстаться добрыми друзьями и с добрыми воспоминаниями, чем осточертеть и возненавидеть друг друга. Лучше недоесть, чем переесть, — улыбнулся Дадаш, и Заур отчетливо вспомнил, как тот ел курицу в жаркую погоду и жир стекал куда-то за воротник.
И когда он понял, что разговор окончен, и, не сказав ни единого слова, встал и направился к двери, Дадаш сказал ему вслед:
— Навести отца. Сегодня или завтра. Это сразу поставит его на ноги.
Выйдя из издательства, он медленно брел по улицам. Ему не хотелось идти домой. «Домой, — с иронией подумал Заур. — Куда домой? Домой», — повторил он про себя и еще несколько раз повторил с расстановкой: «Домой… домой», — и удивился тому, что получилось новое сочетание — «домой», причем словно нарочно дразнящее его, нарочито издевательское по отношению к его теперешнему положению. «Дом мой, мой дом» — бывшая квартира Манафа.
Он попытался думать о чем-то другом и обнаружил, что очень голоден. Зауру тут же представилась кухня Тахмины и то, как она станет разогревать ему обед, если, конечно, она дома, и как они станут молча есть, потому что каждое слово будет подразумевать еще неначатое объяснение. А объяснение — он знал наверняка — может иметь теперь единственный финал: разрыв.
Он не сел в троллейбус, свернул к бульвару. Бульвар был безлюден, хотя стояла довольно теплая погода, и если бы не оголенные деревья и не ранние сумерки, можно было бы подумать, что это вечер ранней осени.
Заур шел по бульвару, где уже горели огни шашлычных, кутабных, рыбных ресторанов, кафе, чайных. В этих прозрачных, как аквариумы, павильонах сидели посетители, не столь многочисленные, как в разгар летнего сезона, но зато склонные дольше сидеть в тепле стеклянного уюта. В нем было нечто манящее ощущение присутствия людей и вместе с тем свободы от них. В них создавалась возможность не чувствовать себя одиноким, заброшенным и одновременно не тяготиться необходимостью поддерживать разговор, улыбаться, отвечать на вопросы.
Из трубы шашлычной поднималась белая струйка дыма и вкусно пахло поджариваемым на углях мясом. Заур свернул вправо и вошел в шашлычную.
Посетителей было немного. Четверо подвыпивших мужчин громко доказывали друг другу, что Ахмедов, конечно, негодяй, но Агаев еще хуже.
Заур сел в стороне, спиной к дверям. За стойкой бара буфетчик настраивал приемник и наконец поймал какую-то станцию, которая передавала концерт. Заур просидел достаточно долго, прежде чем к нему лениво подошел один из официантов, заказал шашлык и водки. Через некоторое время официант принес зелень, сыр, бутылку минеральной воды, хлеб с зернышками мака и водку в небольшом грушевидном графинчике.
Водка, выпитая на голодный желудок, подействовала сразу — уют маленькой, хорошо освещенной и хорошо согретой электрокамином шашлычной, отгороженной стеклом от ночного моря, показался Зауру необыкновенно приятным, и его охватило какое-то умильное чувство. Он уставился на стенку рядом с буфетом, сплошь заклеенную репродукциями из «Огонька», фотооткрытками Зейнаб Ханларовой, Муслима Магомаева, большим групповым снимком команды «Нефтчи». Была еще фотография актрисы, которую Заур помнил по итальянским фильмам, но забыл ее имя. Он всматривался в нее и вдруг услышал над головой:
— Вот так встреча! — И Заур увидел рядом улыбающегося Мухтара Магеррамова. — А я как раз собирался звонить вам, — сказал Мухтар.
— То есть Тахмине, — уточнил Заур. Мухтар слегка улыбнулся:
— Нет, именно вам. Я говорил с Тахминой по телефону, и она сказала, что вы еще не пришли с работы, но вот-вот должны появиться.
«Как она уверена, что я вот-вот должен появиться», — подумал Заур.
— А вы, оказывается, прожигаете жизнь в шашлычной, — сказал Мухтар, кивнув в сторону графинчика с водкой.
Заур усмехнулся и налил водки себе и Мухтару.
— Да ничего, — сказал Мухтар, — я сейчас тоже закажу. Ариф, — позвал он официанта, — Надир здесь?
Официант кивнул, и тотчас в дверях кухни появился человек низенького роста с огромным пузом. Человек этот радостно улыбнулся, обнаружив сплошной ряд золотых зубов, и подкатился к ним.
— О, Мухтар-муаллим, добро пожаловать! Давно не видно вас.
— Познакомься, — сказал Мухтар. — Это Заур, мой друг. Он работает в издательстве.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Семь месяцев саксофона - Миша Ландбург - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Другие голоса, другие комнаты. Летний круиз - Капоте Трумен - Современная проза
- Океан - Альберто Васкес-Фигероа - Современная проза
- Ярость - Салман Рушди - Современная проза
- Остров Невезения - Сергей Иванов - Современная проза
- Поздний звонок. 1995 - леонид Юзефович - Современная проза
- Поздний хлеб - Владимир Топорков - Современная проза
- Одлян, или Воздух свободы - Леонид Габышев - Современная проза