жадные до прерванных снов. Стоит очнуться, и ты уже добыча, и тебя едят тонкими сильными хоботками. Хуже этих гостей только люди, трущиеся в темноте под чужими окнами. Вот как сейчас – шарк, шарк, а потом скрип и слабый короткий кашель.
Зачем он пришел? Он, он, Алина точно слышала, что кашель мужской. Зашторено, и внутрь заглянуть нельзя, но этаж-то первый. Если он встанет на цыпочки, то дотянется до стекла, и тогда… дребезг, брызги осколков, сорванные занавески. И хриплое «здравствуй» из кривого, пахнущего гнилью рта.
Тук-тук-тук. Одеяло стало тяжелым, и Алина сбросила его на пол. Села на постели, прижав колени к груди, прислушалась. Ничего, даже мамин храп за стенкой стих. И вдруг вернулось – тук-тук-тук, и стекло заныло под чьим-то скребущим пальцем.
Алина схватила со стула халат, прикрылась, спустила с кровати одну ногу. Тук-тук-тук. Задышала часто, хотела крикнуть «Мама!», но голоса не было, и рот разинулся впустую. Брошенное одеяло казалось спящим сторожевым псом. Шагни через пса, и уже ничто не спасет тебя. Не спасет от того, кто стоит внизу в грязно-желтом облаке лещины.
Тук-тук-тук. Алина на цыпочках подкралась к окну. Просто сдвинуть край занавески и посмотреть. Телефон рядом, и если что, можно набрать ноль-два. За ним приедут, его заберут, и кошмар закончится навсегда. Она шевельнула легкую ткань и заглянула в щель. Оттуда, подсвеченные дальним фонарем, смотрели чьи-то темные глаза.
– Зяблик! – ахнула Алина и чуть не расплакалась.
Нырнув под занавеску, она дернула крючок шпингалета и приоткрыла тяжелую створку. Ночь, вязкая как смола, влилась в комнату.
– Что… тебе… надо, – выдавила Алина и добавила обиженно, – идиот!
– Ты хотела поговорить – давай поговорим.
– Вот самое время сейчас, ага!
– Ну как знаешь. – Зяблик пожал плечами и отвернулся.
– Нет, нет, – испугалась Алина, – не уходи!
– Тогда впусти меня в дом.
В дом?! Через окно, ночью, когда приличным девочкам полагается мирно сопеть в подушку? Когда мама спит совсем рядом и одновременно бдит – так, как это умеет только она?
– Ладно, через двадцать секунд.
Алина надела халат и прыгнула обратно в постель. Натянула одеяло до подбородка, стала ждать. Зяблик влез почти бесшумно и прикрыл за собой окно.
– Стульчик подставил, – ответил он на удивленный взгляд, – летать не умею. А ты умеешь?
– Какой стульчик? – звонко спросила Алина, ее вдруг затрясло – сильно, до клацающих зубов.
– Красненький, с выбитой спинкой. – Зяблик скинул ботинки и куртку, забрался с ногами на кровать. – Ты что, и стульчиков боишься?
– Я всего боюсь! – Алина ткнулась мокрым носом в пододеяльник. – Боюсь, что ты исчезнешь. Боюсь, что мама проснется, а мы тут сидим. Боюсь, что под кроватью морра. Мне очень страшно… одной. Почему тебя так долго не было?
– Потому что зяблик – птица вольная. Хочу прилетаю, хочу пою на рябинке. Не был – значит, не хотел.
Мама в соседней комнате забурчала во сне. Диван под ней поскрипел басом и умолк. Алина отмерла, разжала кулаки, но зубы ее продолжали мелко стучать.
– Сказать секрет? – Зяблик облокотился о спинку кровати.
– Скажи! – оживилась Алина.
– Только это будет не мой секрет, а твой.
– Ты не можешь знать. – Алина свернулась клубком и выставила ухо.
Он зашептал на низких нотах:
– Ты в меня влюбишься. Скоро. Если сегодня, здесь, вздохнешь восемь раз. Я, пожалуй, буду считать.
Алина засмеялась. Ноги начали теплеть, и горло перестало быть осклизлым.
– Вообще-то я уже влюблена. Тебе без шансов, ясно?
– Ух, ты! – В темноте сверкнули белые зубы. – Расскажи-ка, что за тип.
– Игорь? Он красивый, умный, сильный. И мы уже почти целовались.
– Один.
– Кто один? – не поняла Алина.
– Ты вздохнула первый раз. Я веду счет. А парнишка твой – хлыщ, поиграет и бросит. Срок вам – до Нового года, не дольше.
– Сам ты хлыщ, – обиделась Алина, – не знаешь человека, а говоришь.
– Ну ладно, ладно, – Зяблик толкнул ее ногой, – не злись. Два.
За окном кто-то побежал, потом завозился, чертыхаясь, и припаркованная рядом машина гневно завопила. Алина выскочила из-под одеяла, проскользила по полу, приникла ухом к двери – как там мама. Крик сирены оборвался, и из маминой комнаты донеслось глухое хр-р-р.
– Не проснулась, – выдохнула Алина и тут же стыдливо оправила халат. Но Зяблик на нее не смотрел – то ли смущать не хотел, то ли думал совсем о другом.
– Три. Залезай обратно, замерзнешь.
– А ты в какой школе учишься? – Алина села на краешек и укрываться не стала. Ноги ее наконец согрелись, а зубы успокоились и перестали плясать.
– Ни в какой. Четыре.
– Подожди, – она напряглась, – сколько тебе лет?
– Шестнадцать, я же говорил.
– Почему тогда не учишься?
– Не хочу. – Зяблик вытянул из кресла плед и набросил ей на плечи. – Пять.
– Ну хватит уже! – Алина хохотнула и кинула в Зяблика подушкой. – Сказала же, люблю другого.
Дзынь! За стенкой проснувшаяся мама уронила ложечку. Нашарила ногами тапки, встала, поплелась в кухню.
– А если она зайдет? – одними губами спросила Алина.
– Нет, – так же, губами, ответил Зяблик и устроился поудобнее.
Зашумел, отплевываясь, кран, забулькала в стакане вода. Мама попила, откашлялась и налила еще немного. Что-то сказала, кажется, назвала время и двинулась обратно. Алина, схватив Зяблика за руку, ждала – пройдет мимо или все-таки заглянет? Прошла. Скинула тапки, забралась в постель, утихла.
– Фу-ух! Я чуть с ума не сошла! – Алина вытерла взмокший лоб.
– Уверена, – хмыкнул Зяблик, – что не сошла? Шесть.
– Послушай, – вскипела она, – я столько не вздыхаю!
– Вздыхаешь, разумеется. Кстати, так обычно и влюбляются – ничего не замечают, а потом – раз, и восемь вздохов. И привет. Осталось два.
– Ну тебя, – Алина ткнула его в плечо и почему-то всхлипнула опять, – не пропадай теперь, слышишь?
– По обстоятельствам. Мне найти кое-что надо, занят буду позарез.
– А ты бери меня с собой!
– Поглядим. Если решу, дам знать.
– Как? Ты есть в какой-то соцсети? – с надеждой спросила Алина.
– В сети бывают рыбы, – усмехнулся Зяблик. – Вы – рыбы, я – нет. Семь. Ложись-ка, спать давно пора.
Он кинул обратно подушку, и Алина пристроилась на бочок как маленькая. Одеяло было холодным, будто полежало на льдине, но уютным. Глаза закрылись, и захотелось сию минуту, разом, нырнуть в глубокий сон.
– А я знаю, кого ты боишься, – сказал негромко Зяблик.
– Отстань, – улыбнулась Алина.
– Ты боишься Хасса Павла Петровича, человека и свинью.
– Что?! – Она хотела подняться, но не хватило сил.
Голос Зяблика вел ее по узкому коридору и спрашивал: «Почему боишься? У него большие уши? У него большие зубы? А копыта? Ты копыта его
