Форма входа
Читем онлайн Чешежопица. Очерки тюремных нравов - Вячеслав Майер
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Зона неделю не работала, потом собрали завхозов и сказали: «Мамрука взяли живьем, сейчас он при смерти, порванный собаками подыхает в лагерной больнице на Вихоревке. От нас, известно, запомните, не уйдешь!»
На ловца и зверь бежит. Около Илимска ребятишки-рыбаки и в самом деле обнаружили утопленника. Вызвали для опознания и офицера из зоны, и тот, кривя душой, или спасая начальственную честь, заявил: «Это зэк Мамруков Николай Степанович: опасный преступник». В эти же дни освободили и братьев, неожиданно подвергшихся приводу в КПЗ. Они поняли: из-за Николая. Освобождая, мент сказал: «Мамрук из лагеря бежал, был пойман и порван начисто собаками». Братья, выйдя из каталажки, посетили родителей, пригласили дружков и сделали отходную-отпевную по давнему обычаю сибиряков, а когда изрядно перепились, стали петь «Бродяга Байкал переехал», «Далеко в стране Иркутской», «Ох, ты горе, мое горе, злая мачеха Сибирь» и другие песни тайги. Дружки не ушли дальше крыльца, их, обблеванных, аккуратно облизали, отмыв шершавыми языками, балаганские псы-бродяги. Не пропадать же хмельному добру. Это, при размышлении и толковании примет, посчитали за хорошее предзнаменование и, опохмелившись самогончиком, закусили огурчиками.
Мамрук через месяц пути вышел в долину Лены. Тут и кедры были другие, однобокие, как облезлые при линьке петухи, но разнотравье бурно клокотало в жарковом оперенье. Спал Мамрук по-боярски — в кедровых и сосновых лапах. Разжигал костер и, когда он прогорал, убирал и тушил дымящиеся головешки и на прогретую землю в пух-золу клал душистые охапки веток — получался здоровый, теплый ночлег с подогревом. От вшей и подобной зэковской нечисти он отделался по давнему обычаю бурят-путешественников к святым местам Тибета. Нашел хороший, крепкий муравейник и, сам, прогуливаясь голышом по опушке, всю одежду туда засунул. Мураши начисто ее дезинфицировали от паразитов. Пищи хватало — попадались прошлогодняя брусника и клюква, кедровая падалка, часто пил терпкий брусничный чай. Из кедровых орехов он умудрился делать молоко, давя и размешивая их в ключевой воде. Из иголок Мамрук понаделал крючков, и рыба шла на личинки короедов и даже шерстяные обрывки. Хлеба хотелось до смерти и рыбу он ел с растертой берестой, так питались в древности русские первопроходцы Сибири. Попадалось много черемши — сладкогорькие коренья ее бодрили и сбивали пот. Что удручало, так это одежда; как он ее ни латал — она трепалась и расползалась. Сукно неизвестно от чего гнило, сапоги от мокроты рассыпались и держались, как говорится, на соплях. Он их и берестой вареной обкладывать пробовал, наступал осторожно, но кожа разбухала. В таком виде Мамрук пробился, вышел на селение.
Советская шпиономания довела людей, забывших не только свою национальность, но и вообще кто они и где живут, до того, что селения стали безмолвными и безымянными. Все объявления и верстовые столбы поубирали. Не ведаешь, где въезд, а где выезд. То же самое сделали и с мостами — не поймешь, через какую они реку. Но надо сказать, что все, кто учился у историка Терентия Тонких, помимо истории Сибири знали ее географию и по вкусу могли бичуринский хлеб отличить от бийского. Ведал о ней и Мамрук. Набредя на селение, он ночью, продув себя вениками полыни для ликвидации «чужого» запаха, что так чувствуют собаки, прошел к большому зданию — дореволюционному правлению какого-то товарищества. Это оказался сельсовет, совмещенный с дирекцией совхоза. Но какой сельсовет и какая дирекция, было неведомо.
«Черт с ними, с названиями, надо приодеться, хоть в собачьи шкуры. Только как?» — подумал Мамрук. Люди так обнищали, девушки и женщины трусы проволокой прикручивали, ноги мешками обворачивали, — а груди крест-накрест старыми тряпками перетягивали. Белье сушили под присмотром во дворе, отвязывая для страховки собак. Только на третью ночь Мамрук заприметил висевшие на кольях широченные байковые рейтузы. Он уже разбирался в домах — этот, рейтузный, принадлежал директору совхоза. Сидя в кустах, по обрывкам речи он узнал, что в совхозе живут сибиряки и спецпереселенцы. Комендант ходит в военной форме, да и все остальные мужики «под Микояна» — в гимнастерках. Никогда не воровал Мамрук, а тут пришлось утырить рейтузы. Что с этой парой делать, он не знал.
Голод он утолял овсянкой. Коллективизация научила его бабушку и он вспомнил и по ее опыту выбирал непереработанный желудком лошади овес из конского помета, промывая его. Помет приходилось тоже воровать и искать на пастбищах, наблюдая за полетами воробьев. Пришлось также придушить парочку бродячих шавок, ему доверившихся. Мамрук видно в рубашке родился: ни разу не натыкался на людей, проживая на чердаке таежного амбара в стороне от села. Выяснил, что недалеко расположен большой поселок Качуг. Он мечтал верхом Лены пройти и достичь ее истоков, а там Байкалом спуститься до Онгурена — бурятского селения. По-бурятски он говорил и надеялся пристроиться к людям и попасти там скот. Буряты крепкий народ — своих и чужих властям не выдают. А там видно будет.
Как все же раздобыть одежду? Случай с рейтузами прошел незаметно, жена директора побоялась огласки. Как ни разглядывал, ни мял рейтузы Мамрук, но применения им не находил. Не будешь же в них разгуливать по тайге. Позор даже перед зверьем! Однажды ночью, пробираясь селом, он приметил в дупель пьяного, который брел в неизвестном направлении. Им оказался начальник спецкомендатуры. Мамрук подошел к коменданту, взял его под мышки. Пьяный мент лез целоваться, обниматься. Была ни была, Мамрук завлек его в кусты, осмотрел: одежда — гимнастерка, брюки, сапоги, нательное белье — что надо. Но заметят, поднимут шум, начнут прочесывать лес. Что делать? Пьяного мента-забулдыгу он привязал его же ремнем к дереву и сбегал за рейтузами, по пути прихватив кострового уголька. Раздел коменданта, не особо церемонясь, мент не сопротивлялся, считая, что его раздевает в постели жена. И напялил на него вальтом рейтузы — внизу вместо штанов, вверху вместо гимнастерки, затянул крепко резинки, а лицо и рейтузы разрисовал под черта и оголенную даму, конечно, второпях-впопыхах. Живи, мурло, и радуйся!
Добыча была солидная — деньги, ножевой набор, спички, швейцарские часы, два ремня, нательное белье. Под утро, уничтожив улики, Мамрук перемахнул на другой берег Лены и пошел вверх по течению к Байкальскому хребту.
Не надо обладать большой фантазией, чтобы представить события наступившего дня. Захмелевшего коменданта обнаружили не рабочие, а один шустрый бычок. Он от неожиданности аж подпрыгнул, все стадо встрепенулось и окружило коменданта. Поднялся горе-выпивоха и не соображая, босиком пошел по направлению к дому. Спецпереселенцы литовцы и немцы, эстонцы и персы, бывшие кулаки и подкулачники так зашлись в интернациональном смехе, что досмеивались дома, катаясь кто по полу, кто на кровати. Комендантша оторопела при виде своего в облике черта-русалки. Муж, даже опохмелившись, ничего сказать не мог вразумительного. Вскоре пришла толстушка-директорша и строго потребовала вернуть ее, ею прописанные рейтузы — дорогой подарок мужа в честь пятидесятилетия. Поселок смеялся, а мент на несколько дней лишился речи, и сник, став тихим, покладистым комендантишкой. Это всех успокоило и слух, судя по всему, не дошел до высших инстанций. Шла молва, что директор по пьянке избивает подругу жизни и товарища по партии за разбазаривание подарков, но жена на это не обижалась, а даже гордилась, считая это проявлением ревности, что есть тоже любовь. Комендант от выпивок не отказался, только стал пригублять в одиночку дома, прося жену предварительно крепко-накрепко привязывать его за талию к потолочному качальному крюку.
Уже два месяца продолжались бега Мамрука, парик он сжег, бороду подправил ножницами, оказавшимися в ножевом наборе коменданта. Разогрев горячими камнями в брошенной лодке воду, Мамрук набросал туда баданьих кореньев, сам омылся и покрасил всю ворованную одежду, которая стала серо-коричневой. Из голенищ зэковских сапог сшил калоши-накидки на комендантские сапоги, чтобы их подольше сберечь. Донимали частенько начавшиеся июльские дожди и нехватка хлеба. Хлеб мучил, стоило только о нем подумать, снился его запах, вид, горбушки маячили, как золотые купола иркутских храмов. Мамрук боялся, что сорвется, нападет на человека, ограбит. В Качуге зашел на понтонный мост, изображая рыбака, разговорился с пацанами, попросил как бы невзначай купить ему хлеба и соли. Пацаны тотчас же принесли. Он отдал им всю пойманную рыбу, ушел в тайгу и стал есть кусочками хлеб, смакуя, растирая его по языку.
Он почувствовал, что к нему нет настороженности, что его принимают за геолога и тут подвалило настоящее счастье: подошел мужик и попросил помочь погрузить при наличии свободного времени баржу. Грузили мукой, салом, сахаром для слюдяных приисков Мамы. Ему заплатили, не спросив ни фамилию, ни имя. Спал он прямо на баржах. Но вдруг утром на рассвете что-то кольнуло в бок: надо рвать когти. Мамрук встал и сказал не то себе, не то спавшим вповалку грузчикам, что его ждут дома, и исчез. Решил продолжить поход к бурятам или пробираться в Иркутск. Кругом шел покос — на островах, берегах, в падях. С едой все было в норме — была мука, которую он перемешал с американским лярдом — свиным салом, была соль, хорошо шел предрассветный клев рыбы, только стала очень донимать мошка и комарье. В Качуге к нему привязался шаловливый щенок, который прямо на глазах, питаясь рыбой, превращался в пса. Много ли надо собаке — погладь, покорми, перенеси через студеный ручей и друг на всю жизнь, только вольную. За деревней Бирюлькой, в тайге Мамрук обнаружил зимовье. Он стал думать и решил, что лучше перебраться в Иркутск и там раствориться.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Чешежопица. Очерки тюремных нравов - Вячеслав Майер бесплатно.
Похожие на Чешежопица. Очерки тюремных нравов - Вячеслав Майер книги
- Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 1 - Балинт Мадлович - Прочая документальная литература / Политика / Науки: разное
- Вячеслав Мосунов Битва за Синявинские высоты. Мгинская дуга 1941-1942 гг. - Вячеслав Мосунов - Прочая документальная литература
- Секреты самураев. Боевые искусства феодальной Японии - Оскар Ратти - Прочая документальная литература
- Накануне 23 августа 1939 года - Арсен Мартиросян - Прочая документальная литература
- Сталинградская битва. Тайный фронт маршала Сталина - Вячеслав Меньшиков - Прочая документальная литература
- Жизнь вопреки - Олег Максимович Попцов - Биографии и Мемуары / Прочая документальная литература
- Хроника одного путешествия или повесть о первом луноходе - Владимир Губарев - Прочая документальная литература
- На заре красного террора. ВЧК – Бутырки – Орловский централ - Григорий Яковлевич Аронсон - Биографии и Мемуары / Прочая документальная литература
- ЛЮДИ СОВЕТСКОЙ ТЮРЬМЫ - Михаил Бойков - Прочая документальная литература
- Изобретение прав человека: история - Хант Линн - Прочая документальная литература
