Запрещаю…
Москаленко вдруг замечает через окно почему-то оказавшиеся во дворе фольварка пушки и вызывает к себе командира.
Через минуту вбегает командир батареи, рапортует чётко, но с несколько излишней громкостью.
– Почему вы здесь? – спрашивает Москаленко.
– Мы были здесь на огневых…
– Где на огневых?
– В двухстах пятидесяти метрах отсюда.
– А почему вы здесь?
– Мы сейчас переходим на новые позиции.
– Я спрашиваю, почему вы здесь?
– Мы… сейчас мы… уже идём. Остановились только на три минуты.
Москаленко говорит спокойно, не повышая голоса:
– Вам сейчас не на три минуты, а даже на одну минуту нельзя задерживаться, вас пехота ждёт! Идите!
Он снова берётся за телефон, слушает чей-то доклад и, оторвавшись от телефона, говорит:
– Просят немедленно прекратить огонь по Голосовицам. Говорят, что уже захватили их! – Потом добавляет с улыбкой: – Тут уж сведения точные, тут они быстро докладывают, когда знают, что по ним могут огонь открыть.
И снова говорит в телефонную трубку:
– Уточните продвижение своих частей, чтобы через каждые десять минут знать перемены в обстановке. И сами меняйте своё КП, переезжайте вперёд, в Голосовицы, раз захватили их.
Иду в комнату, где сидят разведчики.
Появилась первая ласточка, первый немец. Немец стоит посреди комнаты. Он в белых штанах поверх форменных, в шинели поверх белых штанов и в белой маскировочной куртке поверх шинели. Кроме того, на ногах у него галоши. Он находится на той грани испуга, когда начинает казаться, что этот человек совершенно спокоен.
Он две недели назад переведён из пекарни. Оказывается, что, по солдатским слухам, был перебежчик с русской стороны, командование ожидало, что русские начнут наступление, поэтому из их роты на переднем крае было оставлено только два отделения, остальные ушли назад. Он сам был в составе одного из двух этих отделений, залез во время артподготовки в подвал и был вытащен оттуда русскими солдатами.
Сам по себе пленный не представляет интереса, но сведения, полученные от этого бывшего пекаря, важные и невесёлые.
Возвращаюсь от разведчиков.
Перед Москаленко стоит только что приехавший с передовой офицер связи. Присутствие многочисленного начальства взволновало его, и он заплетается и путается.
– Не мельтешитесь и не волнуйтесь, – спокойно говорит ему Москаленко. – Не путайте запад и восток. Докладывайте нормально.
После того, как офицер заканчивает доклад, Петров обращается к нему:
– Вы на чём, майор, на “виллисе"?
– Да.
– Так вот, снова садитесь на свой «виллис» и поезжайте прямо по дороге до передних порядков пехоты. В общем, доезжайте, докуда сумеете доехать. Не ищите по дороге никаких штабов, а просто догоните пехоту. Определите, где она сейчас. И немедля возвращайтесь назад. Всё дело в быстроте вашего доклада!
Майор уходит.
По телефону докладывают, что танки упёрлись в болото и сейчас им придётся возвращаться на дорогу и разминировать проход прямо на дороге. Докладывают, что немцы подорвали мост, переброшенный через выемку железной дороги, и у нас там сейчас образовалась большая пробка – стоят и артиллерия, и танки.
А пока всё это докладывают одно за другим, невдалеке от нас, невидимые, где-то, должно быть за шкафом, медленно тикают часы-ходики, отсчитывая время.
Москаленко с усмешкой говорит по телефону:
– Вы докладывайте точнее. Проходят через рощу или только ещё подходят к роще? А то мы как раз хотели вам помочь, дать по этой роще огонь двух полков эрэсов… Значит, действительно не подходят, а проходят через рощу? Ну, тогда хорошо.
Инженер докладывает, что материал для восстановления взорванного немцами моста уже подготовлен и его везут сейчас туда, к выемке.
– Володин, не будьте таким нерасторопным, как прошлый раз, – обращается Петров к инженеру. – Я вами в прошлый раз был крайне недоволен. Сегодняшний день я вас снова проверю, способны ли вы поддержать порядок на дорогах.
Москаленко приказывает по телефону, чтобы дивизион стодвадцатидвухмиллиметровых орудий ударил по Фриштадту.
– Бейте по центру. Ориентир – в самом центре – башня или колокольня. Выпустите сто – сто пятьдесят снарядов.
Он кладёт трубку и заговаривает с Петровым о вводе мехкорпуса. Заговаривает уже не в первый раз, чувствуется, что ему хочется ввести. Петров уклоняется, замечает:
– Здесь-то всё более или менее ясно, но нам надо ещё выяснить положение у Боровецкого леса, как дела там. Тогда можно будет пустить и мехкорпус.
Новый телефонный звонок.
– Это уже старо, – говорит Москаленко. – Не может быть, чтобы у вас всё осталось, как было. Не верю, что пехота залегла, вы просто не имеете с ней связи… Сообщайте, немедленно сообщайте, где у вас кто находится. И за отставание от событий, и за преждевременно радужные сведения мы будем платить жизнями. Вы должны точно знать, где сопротивление, чтобы заранее подавить его.
Телефонный разговор с командиром дивизии Пархоменко:
– Почему вы развернули два полка, когда вам приказано было развернуть всего один полк, а второй полк, не развёртываясь, должен был пройти через прорванный участок? Зачем прорывать два раза в двух разных местах, смотрите, какая вам дана сила и как неверно вы её используете!
Во всех своих разговорах по телефону Москаленко ни разу не матерится, почти не кричит, а когда ругает, так главным образом упрекает и взывает к порядочности.
– Да вы просто непорядочный человек, – негодует он, – вы просто мне лжёте!
Петров почти всё время сидит молча, изредка связывается по телефону с армией Гречко, где, кажется, примерно такая же картина наступления, как и здесь. В происходящее здесь, у Москаленко, он почти не вмешивается, только иногда, время от времени вставляет несколько слов по ходу телефонных разговоров командарма с его подчинёнными.
У меня такое ощущение, что стиль работы Петрова – предоставление возможно большей инициативы командармам. Он вносит поправки деликатно, видимо, никак не желая давить своим присутствием на действия Москаленко.
– Надо вводить мехкорпус, а то опаздываем, – говорит Москаленко.
Петров на этот раз молчит, ничего не отвечает, как будто этих слов не было. Он, видимо, не согласен с предложением Москаленко, но внешне ничем это не выражает, просто молчит. И Москаленко уже не возвращается к сказанному…
Тем временем выясняется, что впереди натолкнулись на непреодоленную немецкую оборону и залегли. До сих пор, по крайней мере, мне так казалось, всё шло более или менее по плану. Сейчас наступил момент, когда в план начинают вносить первые коррективы, сделанные под давлением обстоятельств.
Москаленко вновь говорит с тем же командиром дивизии, с Пархоменко:
– Чего вы в лоб лезете? Вам же было приказано идти в затылок за Матусевичем и, пройдя, разворачиваться резко на юг. На вас же сейчас десять минут подряд триста стволов работало! Скажите, откуда вы в прошлый
