Форма входа
Читем онлайн Из сборника «Девушка в тюрбане» - Антонио Табукки
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Короче говоря, в эти летние послеобеденные часы мама полулежала в кресле, прикрыв глаза платком, и, если слышала, что Нена насвистывает «Банановую лодку», вздыхала, и больше ничего. Оставь бедняжечку в покое, слышал я голос тети Ивонны, когда же и быть счастливой, как не в ее возрасте! Мама кивала, стиснув руки, и в глазах у нее блестели слезы.
В начале мая тетя Ивонна приехала проститься с нами; к обычной ее рассеянности добавилось теперь какое-то виноватое выражение, когда она говорила: родная, ты должна нас понять, мы не можем поступить иначе, что ж делать, если у Родольфо нет больше сил оставаться здесь, все на него набросились как шакалы, целыми днями он просиживает над этими платежными документами, ну можно ли так жить, да будь он даже директором Итальянского банка, и то бы не выдержал, а в Швейцарии ему предлагают престижную должность, детей нам бог не дал, не могу же я препятствовать его карьере, это было бы бесчеловечно. У него ведь только это и осталось в жизни, и потом, Лозанна же не край света, правда? По меньшей мере раз в год будем видеться, да что там — раз в год, уже в сентябре мы непременно приедем, а если вы захотите нас навестить, наш дом всегда для вас открыт. Это было в воскресенье утром. Мама в черной вуалетке неподвижно сидела в гостиной на стуле, глядя прямо перед собой и не видя ни маячившую у нее перед глазами тетю Ивонну, ни буфет за спиной тети Ивонны — ничего она не видела, а только тихонько покачивала головой с грустным и смиренным видом.
Без тети Ивонны по воскресеньям в доме стало еще тоскливее. Она со своей суматошностью вносила хоть какое-то разнообразие в наш быт: сваливалась всегда как снег на голову, телефонные звонки не умолкали даже после ее ухода; к тому же было ужасно смешно смотреть, как она напяливает передник на свои роскошные наряды (тетя Ивонна вечно щеголяла в длинных шелковых юбках, шифоновых блузках, шляпках с камелиями из органди) и заявляет, что намерена побаловать нас каким-нибудь французским лакомством, скажем муссом по-версальски, потому как мы питаемся «на редкость заурядно». В конце концов маме все-таки приходилось вмешиваться и готовить что-нибудь «на редкость заурядное» — ростбиф с лимонным соком и зеленый горошек с маслом, поскольку тетя Ивонна, то и дело отвлекаясь на телефонные разговоры, возилась с муссом часов до четырех, а мы с Неной изнывали на кухне, таская из шкафа галеты и ломтики сыра. И хотя мама после всей этой суеты вынуждена была отмывать штук шесть или семь кастрюль, все же было весело, и мусс, съеденный на следующий день, оказывался потрясающе вкусным.
Май и часть июня пролетели довольно быстро. Мама была целиком поглощена своими азалиями: они в ту весну почему-то очень долго не расцветали, должно быть, переживали вместе с нами; цветы все чувствуют, заверяла мама, копаясь в земле, ну буквально все, что вокруг них происходит, они необычайно восприимчивы; я же с головой ушел в латынь: никак мне не давалось третье склонение, хоть убей — не мог запомнить, какие существительные оканчиваются на — um, а какие на — ium; у вашего мальчика с самого начала не заладилось, он путает все склонения, и ничего тут не поделаешь, синьора, латынь — язык точный, тут, как в математике, нужны способности, а у вашего сына их нет, зато у него хорошо получаются сочинения на свободную тему, а с латынью уж как-нибудь справится, если поднажмет. Вот я и «нажимал» весь месяц, впрочем без особого успеха.
Июнь с грехом пополам прошел. Азалии наконец расцвели, хотя и не так пышно, как в прошлом году; маме взбрело в голову устроить для них маленькую оранжерею с циновками, потому что, не приведи господи, попадет на них солнце — завянут в мгновение ока, поэтому она расставила вазоны в глубине сада, у самой изгороди, куда солнце заглядывало только после пяти. Бедняга Томмазо работал как проклятый: хоть силы были уж не те, что прежде — и руки тряслись, и ноги подкашивались, — а все же старался, как мог, — косил траву серпом, выкрасил в красный цвет горшки с лимонами на террасе и даже хотел опрыскать серой виноград от вредителей. Но от него было больше вреда, чем пользы, он и сам это чувствовал, к вящему своему ужасу, надо сказать, совершенно неоправданному, однако убедить его в том, что эти страхи напрасны, никто не мог, целыми днями он донимал маму, чтоб не отправляла его в богадельню ради светлой памяти господина лейтенанта, которого он любил как родного сына; ведь в богадельне-то его из постели не выпустят, и даже мочиться заставят в утку, так его двоюродный брат сказал, когда он ездил к нему в воскресенье, нет, уж лучше смерть, ведь он и женат никогда не был, а мать последний раз видела его голым в четырнадцать лет, разве он переживет, чтоб какая-нибудь молодая сиделка ставила ему утку?! У мамы наворачивались слезы. Томмазо, говорила она, не болтай ерунды, это твой дом, и ты умрешь здесь, тогда старик кидался ей руки целовать, а мама отстранялась: ну хватит нюни распускать, и без того ужасно тошно, выполи-ка лучше сорняки под бирючиной, смотри, как разрослись, того и гляди задушат несчастное растение.
Конец июля обернулся настоящим адом: такой жары, по слухам, не было уже много лет. Утром, когда солнце еще не так палило, я надевал ролики и катался по мощеной аллейке, ведущей к воротам; мама возилась на кухне с обедом, порой даже включала радио (добрый знак), но слушала только новости или «по письмам слушателей», а если передавали легкую музыку, тут же переключала на другую программу, но после обеда мы задыхались от зноя, все цепенело в унынии, стихал даже отдаленный городской шум, казалось, дом и сад накрыли запотевшим стеклянным колпаком, под которым выжить могли разве что цикады. Мама сидела в гостиной, закрыв лицо влажным платком и откинувшись на спинку кресла, я в передней за своим письменным столиком зубрил nix-nivis и strix-strigis[67], готовясь к предстоящей переэкзаменовке в сентябре, и время от времени вытягивал шею, чтобы поглядеть на маму; отсюда мне было слышно, как Нена в своем убежище напевает «Банановую лодку» или шлепает по аллее, таща на прогулку своего несчастного Белафонте: пойдем, мой маленький, посмотрим на мир, — как будто за воротами нашего сада ей откроются бог весть какие чудеса. Улица в эти часы словно вымирала, да она никогда и не была особенно оживленной. По ту сторону улицы за небольшими виллами уже начинался город, дрожащий в знойном мареве, а слева дорога уходила в желтые поля с редкими вкраплениями деревьев и сельских домишек. Около пяти иногда — не каждый день — прикатывал мороженщик с тележкой в форме гондолы с намалеванным собором Святого Марка и надписью ВЕНЕЦИАНСКИЕ ЛАКОМСТВА. Этот низкорослый человечек с трудом крутил педали, дудел в медный рожок и во всю глотку зазывал покупателей: две трубочки — пятьдесят лир! Больше ничто не нарушало гнетущей тишины на нашей улице.
После всего случившегося мама стала запирать на ключ ворота — ни войти, ни выйти, и с этих пор мы ждали каждого появления мороженщика: все же какое-то новое лицо. Моя учительница посоветовала ей нанять для меня репетитора, но мама воспротивилась: мы живем очень замкнуто, надеюсь, вы понимаете, нам даже продукты доставляют на дом, я только для этого и еще на случай чьей-либо болезни держу телефон, впрочем, большей частью он отключен, звонки меня ужасно раздражают. Мамины опасения были, наверно, излишни: кто бы стал нам звонить, после того как тетя Ивонна переехала?
Нена от этого затворничества мучилась гораздо больше, чем я, ведь в начальной школе переэкзаменовок не бывает, поэтому ей не выпало счастья после обеда заниматься зубрежкой склонения существительных на — ium, и она, бедняжка, не знала, куда себя деть: покрутится немного в своем убежище, поглядит на мир из-за ограды, дотащив туда на поводке своего Белафонте, — вот и все развлечения; от скуки у нее даже пропадало желание петь «Банановую лодку», и тогда она подкрадывалась к моему окошку и канючила: мне скучно, пошли в мой уголок, поиграем в гости, я буду дамой, а ты архитектором, и ты как будто за мной ухаживаешь. Я шепотом, чтобы не разбудить маму, прогонял ее, а если она не отставала, говорил: strix-strigis, strix-strigis, это ее дико оскорбляло, и она уходила в ярости, показывая мне язык.
Вообще-то я знал, что мама не спит. Порой я замечал, как из-под платка выползают две слезинки, а по сплетенным пальцам пробегает едва уловимая дрожь. Тогда я закрывал латинскую грамматику, некоторое время тупо созерцал Минерву цвета сепии, изображенную на обложке, потом выскальзывал в сад через кухню, чтобы Нена опять не прицепилась ко мне со своими дурацкими играми в даму и архитектора. С этой стороны сад зарос высокой травой (Томмазо не сумел ее выкосить), мне было приятно погружаться в липкую жару и чувствовать, как стебельки щекочут мои голые ноги. Я добирался до металлической ограды, граничившей с полями, выискивал глазами ящериц, которые, распластавшись на камнях и выпучив глаза, нежились под лучами солнца, будто совершали некий загадочный обряд. При желании я мог бы даже соорудить аркан из травинок, как научил меня школьный приятель, и поймать ящерку, но мне больше нравилось просто наблюдать за этими забавными тварями, пугающимися любого шороха. Часто из глаз у меня начинали катиться слезы — сам не знаю почему, но не из-за латыни, уж это точно, потому что третье склонение я теперь знал наизусть; мама оказалась права: не стоило бегать по репетиторам, достаточно было посидеть дома и позаниматься. И все же мне почему-то хотелось плакать, тогда я взбирался на каменный столбик ограды и, глядя сверху на ящериц, думал о том, как мы проводили лето в прежние годы. Особенную тоску нагоняло на меня одно воспоминание. Мы с папой катили на тандеме — он спереди, я сзади, а мама с Неной тоже на тандеме, кричат: подождите нас, за нами темнеет сосновая роща Форте-дей-Марми, перед глазами расстилается голубизна моря, папа в белых брюках, тот, кто раньше доедет до купальни «Валена», первый полакомится черничным мороженым. Вот тут я уже не мог сдерживаться и зажимал рот, чтобы мама не услышала моих сдавленных всхлипов, — наверно, они были похожи на жалобное мяуканье Белафонте, когда его волокли на поводке к забору; я засовывал в рот носовой платок, он тут же намокал от слюны и слез, я начинал в отчаянии кусать себе пальцы, и тогда происходила странная вещь, вроде умопомрачения: я вдруг начинал явственно ощущать во рту неповторимый вкус черничного мороженого.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Из сборника «Девушка в тюрбане» - Антонио Табукки бесплатно.
Похожие на Из сборника «Девушка в тюрбане» - Антонио Табукки книги
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Утверждает Перейра - Антонио Табукки - Современная проза
- Явление чувств - Братья Бри - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- Бессердечная - Сара Шепард - Современная проза
- Путешествие во тьме - Джин Рис - Современная проза
- Я пел прошлой ночью для монстра - Бенджамин Саэнс - Современная проза
- Школа беглости пальцев (сборник) - Дина Рубина - Современная проза
- Измена. Тайна моего босса - Нэнси Найт - Проза / Современная проза
