Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В них, конечно, заложена разная информация: кто, где и как.
Но «душевная зрелость» все равно – одинакова.
13
До середины XIX века коньяки из Франции экспортировались в бочках. Далее все происходило по месту назначения: и розлив, и этикетки. При такой схеме судьба коньяка зависела от вменяемости перекупщика. В России и особенно в ее провинции она была довольно невысокой, эта вменяемость. Самопальных напитков продавали настолько много, что некоторые из них даже попали в литературу: см. «Бесприданницу» с фальшивыми этикетками на помолвке.
Чтобы не связываться с посредниками, русские монархи засылали своих людей в Коньяк напрямую. Чтобы те отбирали и привозили только лучшее (так, например, возник дом «Меуков» – по фамилии поставщиков-братьев).
Но речь не об этом. Путешествуя, коньяк менялся. Два одинаковых напитка в двух одинаковых бочках, одна из которых осталась на берегу Шаранты, а другая отправилась в Англию, имели «на выходе» разницу во вкусе. Настолько заметную, что в истории коньяка возник термин early landed cognac. Тот, что провел на земле Англии – до розлива по бутылкам – время в бочках. А стало быть, имел контакт со знаменитым английским климатом. И уже не таков, что прежде.
Особенно это касалось коньяков дома «Хайн», который числился поставщиком английского двора. Самая вдумчивая дегустация была у меня именно в этом доме. И благодаря Бернару Хайну я смог оценить разницу двух «одинаковых» коньяков, оказавшихся по разные стороны пролива.
Но речь, опять же, не об этом.
Коньяк – напиток исторический, но одна из особенностей его «историчности» – в том, что коньяк потакает вашим собственным историям. Большая история коньяка тормошит вашу личную память, выуживая из нее для рифмы забытые эпизоды.
И вот один из них.
Дело было за полгода до моей поездки: Москва, зима и никаких виноградников. Я зашел в гости к друзьям в Литературный музей. Это старый особняк в Трубниках между Арбатом и Поварской, где есть уютный полуподвал, в котором по вечерам выпивают реставраторы и литературоведы, милейшие люди.
Хорошая компания плюс колумбийские девушки – что еще надо «однажды путнику зимним вечером»?
Музейщики в Трубниках люди очень небогатые. Однако напитки пьют исключительно дорогие, благородные. Я долго не мог понять природу этого феномена, пока наконец один из них не объяснил мне, что дорогие напитки – это единственная форма неофициальной благодарности, которую они принимают.
В тот вечер на столе красовалась початая бутылка коньяка «Готье».
Так сотрудников музея отблагодарил один небезызвестный поэт, решивший подшить к литературной славе лавры художника. Выставку его каракулей только что открыли на верхних этажах особняка.
А тут, внизу, шло свое застолье.
Рядом с бутылкой, прислоненная к вазочке, стояла картинка. Тушь, картон, какой-то романтический замок в облачных клубах – рисунок из разряда «ничего особенного», но вот автор, автор... «Теофиль Готье» – разобрал я подпись.
Они, музейщики, любили выпивать со знаменитостями.
Вечер еще гудел в подвале, когда заполночь я вышел на воздух. В кругах фонарей валил мокрый тихий снег, какой случается под оттепель ночью, когда люди, собираясь спать, задергивают шторы и замечают: снег, красиво. И вот им уже не до сна.
Москва задергивала занавески, а в Трубниках полыхали огни. Я выглянул из-за угла – в переулке снимали кино. Вдоль особняка рысцой бежал артист Меньшиков в роли Фандорина, а следом катилась камера на салазках. Из-за камеры на меня гаркнули.
Чтобы не мешать, я сунулся во двор большого доходного дома. Здесь тоже что-то снимали. Массовка, огни, кофе с бутербродами на приступке. Собственно, ради киношников двор и открыли.
Я прошелся по камню, осмотрелся. Обычный киношный бардак: провода, лампы, суета. Приметив дверь в углу, я спустился вниз. Она вела в подвал. Сыро, затхло, вода под ногами. Романтика, полный бред: зачем я сюда полез? В кармане отыскалась колумбийская зажигалка, и я щелкнул огнем.
Что тут увидел я! Из подвальной тьмы на свет разом выперли черные бока огромных деревянных бочек в два человеческих роста как минимум. Их было много, очень много. Десятки пузатых мамонтов рядами уходили в перспективу и терялись во мраке. И я, завороженный, пошел вдоль деревянных шеренг.
Они были пустыми и, скорее всего, принадлежали купцу, который выстроил дом. Стало быть, этот купец – этот умница, имевший вкус и дерзость устроить итальянское патио в центре Москвы, – занимался виноторговлей. Тут, в подвале, бочки и «собрали», поскольку целиком такую в дом не затащишь. И тут же хранили – вино, мадеру?
Я дошел до задней стены и увидел другие бочки – небольшие, в обхват. Штук десять, не больше: деревянные обручи. Цифры с буквами мелом еще можно было разобрать на боках. Но что значили эти цифры и буквы?
Сейчас, побывав в коньячных подвалах «Готье» и «Хайна», «Фрапэна» и «Полиньяка», я понимаю – ну конечно же! – это были самые настоящие коньячные бочки, доставленные из Коньяка на продажу в России. Те самые early landed, но только на русский манер и образ.
Сколько лет этим бочкам? И какой дом их поставлял в Трубники? Кино про Фандорина сняли, ворота наглухо задраили. И мне ничего не остается, как вспоминать о чудесах, которые нам иногда подкидывает Москва.
Правда, все реже.
14
Самое веселое место в Коньяке – это фабрика, где делают бочки.
После помпезных офисов и званых ужинов – после глубокомысленных дегустаций с многозначительным выражением лица – этот фабричный гвалт, этот ритм и, главное, этот запах свежих обожженных бочек, которые стоят, как матрешки, рядами, – вот настоящий карнавал в предбаннике адской кухни.
Если подбирать настоящий символ коньяку, это будет, конечно же, бочка. На коньячных этикетках встречаются пчелы и петухи, лошади и олени, минотавры, чайки и пантеры: то есть «люди, львы, орлы и куропатки». И ни один дом до сих пор не использовал в качестве своей эмблемы бочку.
Коньяк, составленный мастером, можно разгадать, расшифровать. Но как поймешь чудо рождения там, в темноте и тишине дубовых стенок?
Серые невзрачные штабеля дубовых досок – тот самый лес из Лимузена и Тронсэ (расщепленный, а не распиленный, чтобы не нарушать структуры!) – так вот, эти самые серые доски лежат на улице под ветрами и дождями, которые годами выхолащивают из древесины агрессивные танины – и ждут своего часа, когда будут они отструганы должным образом и собраны бондарем под стальное кольцо, а потом обожжены изнутри, поливаемые водой снаружи, и стянуты понизу стальным шнуром так, чтобы сошлись клепки намертво без гвоздя и клея, и окольцованы (отсюда и перестук – кольца заколачивать), и составлены, еще теплые, в ряды длинные: вот, подойдешь к одной такой свежеиспеченной бочке, снимешь крышку, а внутри – чудо! – пахнет ржаным хлебом и русской баней с дубовыми вениками.
По закону дуб годен под бочку после сорока лет роста, но для лучших коньяков берут дубы, которым по два века от роду.
Тронсейский дуб мелкозернист, танины и лигнины здесь мягче, спокойнее. Идеально подходит для выдержки «на короткую дистанцию», но и «на длинную» тоже годится.
Дубовые доски из Лимузена более пористы, но и танины тут жестче, ярче. Бочки из них хороши для длительной выдержки спиртов из Фин Шампани.
Манипулируя бочками – перемещая спирт из одного типа в другой – мастер раскладывает пасьянс, который (в зависимости от опыта) – на выходе сходится.
Или нет.
15
1888 г. – приняты первые меры по борьбе с катастрофическим нашествием тли на виноградники Франции. Из Техаса в Шаранту для привоя привезли лозу, устойчивую к филлоксере, и первые опыты скрещивания дали положительный результат.
1889 г. – между тем общий объем производства в Коньяке неукоснительно падает и вскоре достигает плачевных цифр: всего 307 758 гектолитров. В тот же год в Париже проходит выставка, на которой золотыми медалями награждены коньячные дома «Курвуазье» и «Фрапэн».
90-е гг. – в связи с упадком производства коньяка в Европе начинается бум виски, а на международном рынке все чаще появляются некачественные бренди, произведенные за пределами Франции, на этикетке которых значится «Коньяк».
1890 г. – пока опыты с подвоем продолжаются, общая площадь всех виноградников в Шаранте сокращается с 285 тысяч гектаров (до нашествия филлоксеры) до 46 тысяч. В тот же год установлено, что на коньячном рынке по продажам с большим отрывом лидирует дом «Хеннеси».
1891 г. – в Мадриде принята Конвенция, защищающая права производителя на наименование напитка по происхождению. То есть коньяк отныне не просто «тип» напитка, а напиток, который может быть произведен только в Коньяке. Однако многие страны до сих пор игнорируют основные положения этой Конвенции.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Город "Ё" - Глеб Шульпяков - Современная проза
- Случайные мысли - Любовь Тильман - Современная проза
- Ароматы кофе - Энтони Капелла - Современная проза
- КС. Дневник одиночества - Юлия Зеленина - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Другое море - Клаудио Магрис - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- Роман с пивом - Микко Римминен - Современная проза
- Женский хор - Мартин Винклер - Современная проза