Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А может, и немцы тоже готовятся к этой дате? — высказал предположение наш командир роты Анисимов. — Обрушатся на нас, вот каша будет!
— Если немцы готовятся, тем лучше! — заметил на это комиссар Гришин. — Дадим отпор! Как в прошлом году, врасплох, они нас не застанут.
Политрукам дано указание: разъяснить всем, что в наступление мы не пойдем. Ограничимся стрельбой. Постреляем, и на этом все! Но разъяснение мало кого успокоило. Если мы не пойдем в наступление, пойдут немцы. Что тогда? Появилась тревога, пулеметчики заметно приуныли. Мы с Таракановым всячески подбадриваем их. Дескать, пойдет немец, встретим своей силой, проявим мужество и храбрость!
И вот наступил этот день, 22 июня, 4 часа утра. Ждем, что предпримут немцы. А они молчат: ни выстрела, ни шума моторов, ни человеческих голосов. Могильная тишина.
А наш батальон? Не только батальон, но и весь полк нацелил свои орудия в сторону немцев. И ровно в четыре часа минута в минуту, прозвучала команда: «Огонь». Заработала наша артиллерия, застучали пулеметы, забухали винтовки. Не знаю, что подумали немцы, но в ответ они не сделали ни единого выстрела. Может, ждали нашей атаки и хотели подпустить нас поближе, чтобы бить наверняка? Но мы команды «Вперед!» не получили, оставались все на своих местах. Но свои, по крайней мере огневые, возможности немцам показали. И правильно сказал в конце этого дня мой заместитель сержант Тараканов:
— Здорово придумали! Доказали немцам, что мы не те, какими были год назад.
Любопытно, что и после нашего огневого налета, когда все стихло, и потом до самого вечера немцы не проявили никакой активности. Зато, по дошедшим слухам, они перешли в наступление в районе Харькова. В газетах об этом писали мало. Да и получали мы их нерегулярно. Случалось, по целым неделям я оставался без газет. А газета для политрука — хлеб. Выручал меня один красноармеец, москвич. Родные присылали ему почтой «Известия» и «Правду». Он бегло их просматривал и приносил мне. А я уж с ними шел к пулеметным расчетам. Обсуждали каждую интересную статью, запоминали фамилию автора. Особенно полюбился всем Илья Эренбург: пишет коротко, но емко.
Когда все узнали, что наступление немцев на юге провалилось, солдаты мои приуныли. Противник контратаковал и развивал наступление на Сталинград, рвался к главной водной артерии страны — Волге. В сводках Совинформбюро стали появляться удручающие фразы: «После ожесточенных боев наши войска оставили город такой-то». Всех потрясло известие о падении Ростова-на-Дону.
А на нашем фронте — тишина. Столько времени ждем наступления немцев, а они и из окопов не показываются. В сводках только и читаешь: «Бои местного значения».
Наконец командир дивизии полковник Перерва принимает решение — от обороны перейти к наступлению. И все в нашей жизни разом поменялось. То сидели, как кроты, в земле, а теперь придется подниматься, идти во весь рост на пули врага, взламывать его оборону. А она за эти месяцы сделалась, наверное, неприступной.
Мне невольно вспомнился Карельский фронт, наши безуспешные попытки взять эту окаянную Великую Губу...
Как-то сидим на своем КП: я, Анисимов и Тараканов. Говорим о немцах, об их силе, умении отбивать наши атаки... Лица у моих собеседников невеселые. Я и сам подавлен, но стараюсь скрыть смятение. Но где там! Разве его скроешь!
Наступление назначено на пятое июля. Июль — середина лета, самый жаркий месяц. Уж сколько дней солнце палит нещадно. В траншеях и окопах наконец-то сухо, земля от жары потрескалась. Пыль тучами носится в воздухе, то тут, то там завиваются вихревые столбики. Еще с вечера все мои пулеметчики приготовились к предстоящей битве. В вещмешке уложен провиант — сухой паек на трое суток, фляжка наполнена водой, на месте ложка и котелок.
На рассвете мы с Таракановым прошлись по всей роте, поинтересовались настроением бойцов. Настроение у всех было боевое. Даже Игнатьев, постоянно засыпавший на посту, и тот, увидев нас, спросил:
— Ну как там решили? Наступать? Или...
— Наступать, наступать, — ответил ему Тараканов. А командир взвода Лобанов слегка улыбнулся. Но и сквозь улыбку я уловил волнение. Его не скроешь, ни один бой не обходится без потерь (К счастью, в предстоящем бою нам не пришлось участвовать: батальон получил приказ оставаться на своем рубеже, быть готовым к отражению возможных контратак противника.)
Первой в назначенный час заговорила наша артиллерия. Воздух наполнился гулом пушек, грохотом рвущихся на переднем крае противника снарядов и мин. Появились и два наших самолета. Они сбросили на немецкую оборону бомбы и тут же повернули обратно.
Артподготовка длилась примерно час, потом орудия смолкли. До нас стали доноситься ружейная стрельба, шум моторов: по-видимому, наша пехота пошла в атаку, ее поддерживают танки и самоходки. Мы ликуем: наконец-то противника отбросят, на новых рубежах закрепиться ему не дадут. И будет он драпать до самой границы. Но была и настороженность: вдруг противник устоит? Отобьет атаку и обрушится на наш батальон. Выдержим ли мы его удар?
К счастью, никто на нас не обрушился. Наступал соседний батальон, там рвалось и грохотало. А противник, державший оборону перед нами, молчал.
Вскоре там, где шел бой, появилось черное облако дыма. Неподалеку от него — другое. Слышатся выстрелы пушек, разрывы снарядов. Анисимов все понял, сказал удрученно:
— Танки горят. Наши танки...
Тем не менее в успехе соседнего батальона мы не сомневались.
Бой продолжался весь день. С наступлением темноты он стих, до нас стали доноситься только редкие выстрелы да отдаленный стрекот автоматов. А на другой день все повторилось. Продолжилась стрельба и на следующий день. И только 8 июля на всем участке обороны нашего полка воцарилась тишина. Анисимов пришел от командира батальона хмурый:
— Три дня мы глаз не смыкали — и все напрасно: провалилось наше наступление. Сколько ни бились, сколько ни рвались вперед, а немцы все наши атаки отбили. Вот так.
Все это для нас уже не было новостью, мы и без Анисимова знали: наступление сорвалось. Горько, обидно было. Анисимов лег на дощатый настил, укрылся шинелью и скоро заснул. Мы с Таракановым ушли в роту.
* * *После неудачного наступления нашей дивизии настроение у моих пулеметчиков тягостное. Придешь к бойцам, видишь, как они ждут от тебя приятных новостей, а тебе и сказать нечего. Единственное, что я мог сделать, это оставаться с ними и днем и ночью, вместе есть, вместе спать, вместе наблюдать за противником. На КП, в погреб к Анисимову, я наведывался теперь редко и ненадолго. Тараканову приказал постоянно находиться во взводе сержанта Лобанова. Сам пребывал я у Кузнецова. Но мы ежедневно встречались, обменивались мыслями и наблюдениями. Чаще стали выпускать теперь боевые листки. Находкой для меня стал рядовой Дорофеев: он хорошо рисовал, особенно карикатуры на немцев. Увидят их бойцы, за животы от хохота хватаются. А смех — первое лекарство от тоски и уныния.
Командир роты предпочитал чаще находиться на своем КП. Был у него связной Сергей Опрятов из города Сапожка. Исполнительный, безотказный, умный. Анисимов гордился им. И этот связной, или, как его еще можно назвать, ординарец, берег нашего командира. Как-то вскоре после неудачного наступления дивизии я шел на КП Анисимова. Встретил меня Опрятов. Я спросил его: «Где Анисимов?» — «Лег отдыхать. Вы уж не тревожьте его. Он за эти дни так нанервничался. Сказал: “Сил больше никаких нет”. Мечтал: в эти дни мы продвинемся далеко вперед, будем где-то за Болховом. А мы все на том же месте, все в этом сыром погребе. Готов был волосы на себе рвать, сейчас успокоился, уснул. Вы уж не тревожьте его, товарищ политрук».
— Что ж, пусть отдыхает, — сказал я, выслушав Опрятова. И в душе позавидовал своему командиру: таких ординарцев поискать.
* * *Получил письмо от мамы. Сперва, конечно, обрадовался, а когда прочитал, загрустил. Какие же неимоверные тяготы выпали на долю матери. Было у нее четыре сына, и все мы жили рядом с нею. И вдруг осталась одна: сыновья ушли защищать Родину. Младший, Михаил, 24-го года рождения, но и его призвали в армию. А ему 18 исполнится только в ноябре. Как-то ему будет служиться? Застенчивый, никуда из дома не отлучался и дела никакого еще толком не познал. Кроме книжки, в руках ничего не держал. И вот держит винтовку, должен убивать немцев. Справится ли он с этой задачей? Вряд ли. Был бы он смелее, решительнее, сорвиголова, как Славка Олюнин, за него и беспокойства было бы меньше. Но он — как красна девица... Чует мое сердце: не вернуться ему обратно. Не увижу я его больше. И в памяти останется то, как я проверял его тетради, как он спрашивал меня, что ему читать, что выучить наизусть.
- Записки террориста (в хорошем смысле слова) - Виталий "Африка" - О войне
- Алтарь Отечества. Альманах. Том 4 - Альманах Российский колокол - Биографии и Мемуары / Военное / Поэзия / О войне
- Полет орла - Валентин Пронин - О войне
- Родина-мать - Александр Владимирович Хвостов - О войне
- «Мы не дрогнем в бою». Отстоять Москву! - Валерий Киселев - О войне
- Сквозь огненные штормы - Георгий Рогачевский - О войне
- Генерал Мальцев.История Военно-Воздушных Сил Русского Освободительного Движения в годы Второй Мировой Войны (1942–1945) - Борис Плющов - О войне
- Последний бой - Павел Федоров - О войне
- Летом сорок второго - Михаил Александрович Калашников - О войне / Шпионский детектив
- «Максим» не выходит на связь - Овидий Горчаков - О войне