Вскоре после приезда дядя устроился кладовщиком в какую-то кустарную артель и весь день проводил на работе. А по вечерам, в темноте, к нему приходили какие-то люди. Лежа в постели, Володя прислушивался к таинственным звукам, доносившимся со двора или из дядиной комнаты. Ночные посетители говорили осторожными, секретными голосами, как будто подсказывали дяде урок, который он не успел выучить.

Выслушав все, что ему подскажут, дядя начинал бубнить тоже очень секретно, так что слов невозможно было разобрать, только и слышалось:

— Бу-бу-бу…

Словно, засунув голову в печную трубу, дядя пугал в темноте своих таинственных собеседников.

А если дело было днем, то прибегал Васька. Мотнув в сторону двери своими огненными вихрами, он залихватски подмигивал дяде, как мальчишке, и говорил только одно слово:

— Ожидают…

И дядя, надев свою тяжелую, похожую на чугунную сковородку кепку, поспешно уходил.

Темный человек, и дела у него темные. Володя всеми силами стремился проникнуть в таинственный мир дядиных дел, напрягая слух, он старался поймать хоть одно слово, но ничего из этого не получалось. Спросил у Васьки. Скучающе сплюнув себе под ноги, тот ответил:

— Какие у них могут быть дела? Соображают, как бы выпить.

И смешно дергал своей репкой.

Но дядя возвращался скоро, очень озабоченный и совершенно трезвый.

Володя презрительно отворачивался от Васьки:

— Брехун ты, оказывается.

Васька только посмеивался:

— Ну, значит, сорвалось.

Итак, Володя учит уроки, а дядя сидит на сундуке и соблазняет Володю перспективой легкой наживы. Один раз он так привязался, что Володя нарисовал голубя. Капитан вырезал трафарет, и на его коврах вместо лебедей появились разноцветные голуби.

Но на этот раз ему не удается высказаться до конца. Во дворе раздался сиплый голос Капитона, призывающий дядю в его таинственный мир.

— Иду! — бухнул дядя, срываясь с места, и в прихожей испуганно охнула Еления.

— Ох, чтоб тебя!..

— Извиняюсь, — громовым шепотом ответил дядя.

— Таким голосом невозможно разговаривать, — гудела Еления, — таким голосом только рыбу глушить…

— Обратно извиняюсь и учитываю ваше ценное замечание.

ГОРЬКАЯ ОБИДА

Дождавшись, когда за дядей захлопнется дверь, Володя выглянул в прихожую. В большой холодноватой комнате уже никого не было.

Серенький зимний свет скупо сочился сквозь цветные стекла овального окна над парадной дверью. И всё в прихожей: и стены, и пол, и большой желтый ларь, и все, кто проходил через прихожую, — всё казалось измазанным разноцветными пятнами. Словно какой-то, очень озорной маляр, израсходовав все свои краски, расплескал здесь остатки.

Володя прислушался, голоса доносились из коридора, но слов разобрать было невозможно. Тогда он слегка приоткрыл дверь. В щель просочился злой запах Капитоновых сигарет и его сиплый с одышкой голос:

— …Ваське будет сказано. А ты у себя тут поглядывай. Как они?

— Худоумные они все, — сдувая пепел с папиросы, проговорил дядя. — Одно слово — жильцы.

— Это как понимать — жильцы?

— Так и понимай…

— А ты кто?

— А я буду житель, вот кто.

— Чудишь ты все. Какая же разница? Дядя обстоятельно разъяснил:

— Вот тут тебе и будет разница: житель — человек постоянный, крепкий; а жилец — временный. Вот сестрицу мою возьми. Кто она? Домовладелка! Ты это пойми. Дом-то каков? Такому дому да хозяина бы настоящего! Шесть комнат — шесть жильцов. Доход. А она день и ночь на работе. Вот теперь в Москву собралась. Обучаться. На три месяца. Вот тебе и выходит, что она жилец в собственном доме…

Он еще что-то говорил, но Володя уже не слушал. Мама уезжает в Москву! А он ничего и не знает. Стоял в прохладных сенях, прижавшись лбом к холодным доскам, от которых пахло пылью. На его лицо упал голубой Цвет. Голубая слеза дрожала на щеке.

А в это время появилась Тая. В своем пальтишке с сероватым кроличьим воротником и в пушистом колпачке она вбежала в прихожую, размахивая зеленой авоськой с хлебом. Она была похожа на озябшего воробья, сдуру залетевшего в открытую форточку.

— Ой, студено! — зачирикала она, прыгая около двери, чтобы отряхнуть снег с валенок. — Чего ты тут стоишь на холоду?

— Хочу и стою, — проговорил Володя, отвертываясь.

Но разве от нее можно что-нибудь скрыть. Она сразу разглядела голубую слезу на голубой щеке.

Отвернувшись, он быстро стер эту улику немужской слабости и грубым голосом пригрозил:

— Проходи, а то получишь.

— Как же, бегу, тороплюсь, аж взопрела.

Володя давно заметил, что Тая никого не боится, и если ей начинают угрожать, то делается совсем уж отчаянной. И еще была у нее одна особенно денная с мальчишеской точки зрения черта: если ей все-таки попадало, она никогда не жаловалась и не плакала.

Раскачивая авоську с хлебом, она сказала:

— А я знаю, отчего ты переживаешь…

— Ну и знай про себя.

— Мама уезжает. Да?

— Тебе сказано: проходи!

— Да? На три месяца? Да, да, да!..

Володя трудно вздохнул и, оттолкнув Таю, бросился к двери. Он бежал, презирая себя за малодушие: надо же так раскиснуть перед девчонкой, так распуститься! А вдогонку ему неслось торжествующе:

— Все мальчишки ревут и толкаются!..

В своей комнате он забился в темный угол между спинкой маминой кровати и старым комодом. Здесь, в стороне от жизни, тихо стойл его конь и печально вспоминал о бурно прожитой жизни. Совершенно необычная для лошадиного рода тигровая окраска напоминала о последнем безумном приключении.

Володя провел рукой по остаткам седла и вздохнул: с прошлым было покончено навсегда. Отлетело безмятежное детство на легких своих крыльях, пришли сомнения и заботы.

Рука его задержалась на том месте, где когда-то были уши. Кода залихватски изогнул гордую шею и блеснул стеклянным глазом. Напрасно. Никого этим не обманешь. Исчезла пламенная мальчишеская вера, а без веры какая же может быть жизнь? Какая же может быть игра?

Как бы подтверждая это, Володя не вскочил на коня, не ринулся вперед, нет, он просто уселся на коня, как на скамейку, свесив ноги в одну сторону. Ого, как, оказывается, он вырос: ноги не висят, как прежде, а просто стоят на полозьях, раскачиваясь на которых, он совсем еще недавно кидался в атаку и крушил врагов.

Где они теперь, эти враги? Они тоже исчезли, но появились другие, и какие же они могущественные и неуловимые! Нет, атакой их не сломишь. Не пойдешь с боем против того, что вдруг ожило у тебя в голове, в сердце; против того, что еще даже не имеет названия.

Эта боль, эта обида, нечаянно нанесенная рукой матери, опаснее всякой другой боли и обиды.

Сидя на спине коня, Володя тихонечко покачивался из стороны в сторону в такт своим невеселым и непривычным мыслям: «Почему ты не сказала мне первому, мама моя дорогая? Я бы все понял. Я бы не стал удерживать тебя. Знаешь, как мне обидно; все знают — и дядя, и Тая, и, наверное, Еления знает. И даже Ваське все расскажут. А мне ты не сказала, не посоветовалась со мной. Ты хочешь уйти потихоньку, как будто мы играем в прятки, уйти, пока я стою, закрыв глаза, и считаю: „Раз, два, три, четыре, пять — я иду искать“. Открыл глаза и… никого нет! Ты так хочешь уехать? Даже сердце замирает от обиды. Значит, ты мне не веришь? Как же нам теперь быть?»

Когда мама пришла, Володя стоял у окна и смотрел на улицу сквозь синие просветы между белыми морозными папоротниками на стекле.

У нее всегда не хватало времени, и она всегда все делала как-то на ходу. По дороге с работы она забегала в магазины, покупала все, что надо, и только дома немного успокаивалась.

— Володя! — позвала она, кладя сумку на сундук. — Ты где?

Не дождавшись ответа, она быстро вошла в спальню, на ходу снимая свое нарядное темно-вишневое пальто, которое Володя очень любил за то, что мама в нем казалась ему особенно красивой.

— Ты что насупился?

Бросив на комод свою пушистую шапку и красные варежки, она теплыми губами поцеловала его лоб и щеку. Нет, температуры не было. Тогда начались поиски причин внешних.

— Какие отметки?

— Две четверки.

Повесила пальто, убрала шапку и рукавички.

— Ну, что ты надулся? Обидел кто-нибудь?

И она еще спрашивает!

— Никто.

Глядя в зеркало, она сняла прозрачную розовую блузку. Ее смуглые плечи блеснули, как два тугих мячика.

— С кем поссорился?

На этот вопрос Володя ничего не ответил, а она, расчесывая короткие волосы, задумчиво разглядывала в зеркале свое румяное от мороза лицо. Все было так же, как всегда, но во всем, что она делала и говорила, появилось что-то новое, еще непонятное Володе.

1 ... 24 25 26 27 28 29 30 31 32 ... 44

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Океан Бурь. Книга первая - Лев Правдин бесплатно.

Похожие на Океан Бурь. Книга первая - Лев Правдин книги

Океан Бурь. Книга вторая - Лев Правдин - Советская классическая проза
Бухта Анфиса - Лев Правдин - Советская классическая проза
Мгновения счастья - Лев Правдин - Советская классическая проза
Россия, кровью умытая - Артем Веселый - Советская классическая проза
Хлеб (Оборона Царицына) - Алексей Толстой - Советская классическая проза
Характеры (Рассказы) - Василий Макарович Шукшин - Советская классическая проза
Это случилось у моря - Станислав Мелешин - Советская классическая проза
Человек, шагнувший к звездам - Лев Кассиль - Советская классическая проза
Свет мой светлый - Владимир Детков - Советская классическая проза
Любовь и хлеб - Станислав Мелешин - Советская классическая проза

Оставить комментарий