Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Даже у собак есть определенные нормы поведения. Каковы же они у меня? Как я веду себя, или, хотя бы, как я осмысливаю свое поведение?
«Представление должно продолжаться». Я всегда верил в это и жил этим... Но почему оно должно продолжаться? Особенно когда ты знаешь, что некоторые из них просто ужасны? А потому, что ты дал согласие участвовать в нем, потому что этого ждет публика, она заплатила за развлечение и вправе ждать, что ты выложишься на всю катушку. Ты обязан сделать это ради нее. Ты обязан сделать это также ради режиссера, менеджера, продюсера и остальных членов труппы, ради тех, кто учил тебя ремеслу, ради тех, кто бесконечными вереницами уходит в глубь веков — к театрам под открытым небом с сидениями из камня, и даже ради сказочников, которые, сидя на корточках, изумляли своими рассказами разношерстную толпу на рыночных площадях. Благородное происхождение обязывает.
Я пришел к выводу, что то же самое справедливо для любой профессии. «Око за око». «Строй на ровном месте и на должном уровне». «Клятва Гиппократа». «Поддерживай команду до конца». «Честная работа за честную плату». Такие вещи не нуждались в доказательствах; они были составной частью самой жизни — и доказывали свою справедливость, пройдя сквозь множество столетий, достигнув отдаленных уголков Галактики.
И вдруг я понял, что имел в виду Бонфорт. Если существовали какие-то основополагающие этические знания, которым оказались не страшны пространство и время, то они должны быть равно справедливы как для людей, так и для марсиан. Они оказались бы справедливыми на любой планете, вращающейся вокруг любого из солнц — и если люди не поведут себя в соответствии с ними, им никогда не завоевать звезды, потому что какая-нибудь более развитая раса низвергнет их за двурушничество.
Ценой экспансии являлась добродетель. «Не уступай ни в чем ни на йоту» было слишком узкой философией, чтобы она могла оказаться действенной на широких космических просторах.
Но Бонфорта никоим образом нельзя было назвать слепым поклонником мягкости и доброты. «Я не пацифист. Пацифизм — это сомнительного свойства доктрина, согласно которой человек пользуется благами, предоставленными ему обществом, не желая за них платить — да еще и претендует за свою нечестность на терновый венец мученика. Господин Спикер, жизнь принадлежит тем, кто не боится ее потерять. Этот билль должен пройти!» С этими Словами он встал и пересел на другое место в знак одобрения возможного применения силы я выяснении позиций и урегулирования разногласий, которое его собственная партия на съезде решительно отвергла.
Или еще: «Признавайте свои ошибки! Всегда признавайте ошибки! Ошибается каждый — но тот, кто отказывается признавать собственную ошибку, будет неправ всегда! Упаси нас бог от трусов, которые боятся сделать выбор. Давайте встанем и сосчитаем, сколько нас». (Эти слова прозвучали на закрытом собрании партии, но Пенни все же записала их на свой минидиктофон, а Бонфорт сохранил запись — у него вообще было очень сильно развито чувство истории — он тщательно сохранял все материалы. Если бы не это его свойство, мне почти не с чем было бы работать над ролью).
Я пришел к заключению, что Бонфорт — человек моего склада. Или, по крайней мере, такого склада, который я считаю присущим себе. Он был личностью, и ролью этой личности я гордился.
Я помню, что ни минуты не спал во время полета с тех пор, как пообещал Пенни, что появлюсь на аудиенции, если сам Бонфорт к моменту нашего прибытия не сможет быть там. Я, естественно, собирался спать — какой смысл выходить на сцену с опухшими от бессонницы глазами — но потом так заинтересовался тем, что мне предстояло изучить, а в столе у Бонфорта хранилось столько стимулирующих средств, что спать уже не стал. Удивительно, сколько можно сделать, если работать по двадцать четыре часа в сутки, когда никто не мешает, а наоборот, все стараются помочь, чем только можно.
Но незадолго до прилета на Новую Батавию ко мне в каюту явился доктор Кэпек и заявил: — Закатайте-ка левый рукав.
— Зачем? — спросил я.
— А затем, что мы не хотим, чтобы вы, представ перед императором, шлепнулись в обморок от переутомления. После укола вы будете спать до самого приземления. А потом я вам дам стимулятор.
— Что? То есть я так понимаю, вы уверены, что он не придет в себя до аудиенции?
Кэпек ничего мне не ответил, сделал укол. Я попытался дослушать речь, которую поставил незадолго до того, но заснул; должно быть, в считанные секунды. Следующее, что я услышал, был голос Дэка, который с уважением повторил:
— Проснитесь, сэр. Пожалуйста, проснитесь. Мы совершили посадку в Липперши.
Глава 8.
Поскольку наша Луна не обладает атмосферой, в принципе, межпланетный корабль способен совершать на ней посадки. Но «Том Пейн», будучи межпланетным кораблем, обречен всегда оставаться в космосе и обслуживаться на орбитальных станциях; сажать его на поверхность спутника можно только в колыбели. Я спал, когда это произошло, потому что слышал, будто поймать яйцо тарелкой гораздо легче. И Дэк был одним из дюжины пилотов, которые только и могли совершить такую посадку.
Мне даже не удалось взглянуть на «Томми» в его колыбели; все, что я смог увидеть, — это внутренние стенки пассажирского туннеля-рукава, который сразу же подсоединился к шлюзу нашего корабля, а позже — пассажирскую капсулу, стремительно умчавшую нас в Новую Батавию. Эти капсулы развивали такую скорость, что при небольшой лунной гравитации где-то в середине пути появлялась невесомость.
Сначала мы направились в покои, отведенные главе лояльной оппозиции — официальную резиденцию Бонфорта до тех пор, пока он не станет после грядущих выборов Верховным Министром. Их роскошь так поразила меня, что я даже вообразить не мог, какой же должна быть резиденция Верховного Министра. Мне кажется, как это ни удивительно, что Новая Батавия — самый пышный столичный город, когда-либо известный в истории; просто стыд и срам, что его почти невозможно заметить снаружи. Правда, это сравнительно небольшой недостаток, если вспомнить, что столица — единственный город во всех Солнечной системе, способный выдержать прямое попадание фузионной бомбы. Возможно, следовало сказать «эффективно противостоять», потому как, конечно, кое-что пострадало бы — в основном, немногочисленные надстройки, находящиеся на поверхности. В покоях Бонфорта имелась одна верхняя комната, расположенная на склоне горы, и с ее балкона, прикрытого полусферическим прозрачным защитным колпаком, были отлично видны звезды и сама матушка-Земля; но чтобы попасть в спальню и кабинеты, нужно было на специальном лифте спуститься вниз сквозь тысячефутовую толщу скал.
Не хватало времени подробно осмотреть покои; меня сразу же стали одевать для аудиенции. У Бонфорта не было лакея даже на Земле, но Родж настоял на «помощи» (хотя только мешал), чтобы навести окончательный лоск. Одежда представляла собой древнее придворное платье для официальных приемов: бесформенные брюки с трубообразными штанами, глупый, если не сказать резче, камзол с раздвоенными фалдами на спине, напоминающий молоток-гвоздодер, причем и брюки, и камзол отвратительного черного цвета; сорочка, состоявшая из твердого накрахмаленного нагрудника, воротничка с крылышками и галстука-бабочки белого цвета. Сорочка Бонфорта хранилась целиком, в собранном виде, потому что (так я думаю) он не пользовался при одевании ничьей помощью. А вообще-то по правилам следовало надевать каждый элемент по очереди, и галстук следовало завязывать так, чтобы видно было, что он завязан от руки — но трудно ожидать, чтобы один и тот же человек хорошо разбирался в политике и в старинной одежде.
Хотя одеяние было весьма уродливым, оно создавало прекрасный фон для ленты орденов Вильгельмины, разноцветной диагональю пересекавшей мою грудь. Я посмотрел в высокое зеркало и остался доволен: яркая полоса на фоне мертвенно-черного и белого цветов выглядела очень впечатляюще. Этот мрачный наряд придавал человеку достоинство, что-то вроде неприступного величия метрдотеля. Я пришел к выводу, что своим внешним видом вполне могу рассчитывать доставить удовольствие монарху.
Родж Клифтон вручил мне свиток, который должен был содержать имена тех, кого я собирался назначить в новый кабинет — во внутренний карман моего камзола он вложил обычный лист с нормально отпечатанными фамилиями будущих министров, а оригинал был заранее послан Джимми Вашингтоном в Императорский Государственный секретариат сразу же после того, как мы приземлились. Теоретически цель аудиенции состояла в том, что император должен был выразить мне свое глубокое удовлетворение тем фактом, что именно я буду формировать новый кабинет, а я должен был верноподданейшим образом представить свои соображения насчет его состава. Считалось, что названные мной кандидатуры должны оставаться в секрете до тех пор, пока не будут милостиво одобрены монархом.
- Чужой в стране чужих - Роберт Энсон Хайнлайн - Социально-психологическая
- Дорога в сто парсеков - Советская Фантастика - Социально-психологическая
- Убик (сборник) - Филип Дик - Социально-психологическая
- Дело совести - Джеймс Блиш - Социально-психологическая
- Золотой человек - Филип Киндред Дик - Космическая фантастика / Научная Фантастика / Социально-психологическая
- Звездный десант [= Звездные рейнджеры; Звездная пехота; Космический десант; Солдаты космоса] - Роберт Хайнлайн - Социально-психологическая
- Путеводная звезда - Коллектив авторов - Научная Фантастика / Социально-психологическая
- Удачная охота - Филипп Андреевич Хорват - Боевая фантастика / Киберпанк / Социально-психологическая
- Мечтают ли андроиды об электроовцах? - Филип Дик - Социально-психологическая
- День гнева (сборник) - Александр Бачило - Социально-психологическая