Рейтинговые книги
Читем онлайн Вокруг света - Олег Ермаков

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 24 25 26 27 28 29 30 31 32 ... 77

Но связывал с этим местом я почему-то вообще далекого и древнего человека, китайского отшельника-крестьянина, уже упоминавшегося Тао Юаньмина. Я любил читать чаньские притчи, книгу Чжуан-цзы и стихи Ли Бо, Ван Вэя и особенно Тао Юаньмина:

С самой юности чужды      мне созвучия шумного мира,От рожденья люблю я      этих гор и холмов простоту.

Напомню, что Тао Юаньмина называли Господином Пяти Ив: в том месте, где он жил росло пять ив. В Белкине тоже росли ивы, но я насчитал больше пяти – семь ив. Выходило, что здесь когда-то жил некий Господин Семи Ив. Фигура еще более мифическая, нежели римский князь Меркурий в услужении у смоленского князя. Достаточно ли для определения местности как счастливой земли по древнему реестру?

Я пытался представить Господина Семи Ив.

Однажды отдыхал после марш-броска через речку Ливну на Васильевские холмы, у родниковой чаши с несколькими ниточками чистейшей и холодной воды, сливавшимися в светлый ручей, и услышал характерное шарканье бруска по косе. Пошел посмотреть. На ручье в тени громадного серебряного тополя косил мужик. Вообще с Васильевских холмов открываются синие дали, отсюда пол-Смоленщины видишь. И еще оглядывая горизонты, я неожиданно сказал себе, что эта земля без поэта немыслима. А обернувшись к востоку, где громоздились кручи облаков, освещенных солнцем, помыслил так: вот наши Гималаи.

…И это было прозрением, предчувствием.

Мы разговорились с косцом. Я вынул карту и попросил его кое-что уточнить. Свернув из газеты и самосада цигарку, мужик щурился от дыма, водил желтым прокуренным ногтем по карте и называл давно исчезнувшие деревни, урочища, ручьи и родники. На современной карте ничего этого не было. Мужик выступал в роли настоящего картографа: на моих глазах исчезали белые пятна, терра инкогнито наполнялась смыслом.

Правда, тут нам помешал подлетевший трактор, из него выпрыгнул такой же сухой и невысокий, как мой косец, мужик в кепке и майке, с черными от солнца руками и шеей, и между ними произошла крепкая перебранка. Они наскакивали друг на друга, того и гляди пустят в ход кулаки или что-нибудь похуже. Спор был о луге, покосе у серебряного тополя и родникового ручья.

– Это моя деляна! – восклицал тракторист, топая кирзовым сбитым сапогом.

– С каких это таких пор? – в тон ему кричал косец.

– С тех самых!

– С каких?

Они наступали друг на друга, размахивая руками.

– У меня есть решение!

– Ха, решение! Я здесь сызмала косил! С батькой косил! А ты косил?

– Ну, гляди! – крикнул тракторист, снова запрыгивая в кабину и грозя оттуда корявым пальцем. – Боком тебе обернется то сено!

– А ты не пугай! Сам кругом гляди, как бы чего…

Трактор укатил, подпрыгивая на кочках. Косец усмехнулся, достал жестяную коробку из-под монпансье, газету и свернул новую цигарку. Так это все он смачно делал, что и мне, бросившему года два назад курить, захотелось попробовать домашнего табака. Косец охотно угостил меня. Еще немного поматюкавшись и обсудив злой характер и жадность тракториста, он вернулся к карте.

Одно урочище он назвал Плескачами и добавил, что была и такая фамилия Плескачевские, и мать поэта из них, из Плескачевских, короче, отсюда.

– Какого поэта? – тихо спросил я.

Косец взглянул на меня сквозь газетный самосадный дым, как на инопланетянина:

– Ты ж говоришь, с детства здесь блукаешь.

Я вновь подтвердил, что хожу здесь с четырнадцати лет. Косец уже взглянул на меня с некоторой подозрительностью, как и в самом начале разговора, когда я подсунул карту и объяснил, что люблю эти места…

И тут-то я узнал, что совсем недалеко Сельцо, а возле него Загорье, вот как раз там, где вставали вершины и зияли ущелья кучевых облаков: Гималаи

Не знаю, чем объяснить мою дремучесть. Может быть, тем, что Васильевские родники и холмы, похожие на загривки вепрей, уже на южной границе нашей местности. И долгое время мы вообще туда не поднимались. И пришел я сюда только во второй раз.

Загорье на карте отмечено не было. Мы считали, что это где-то совсем рядом с Починком.

И вот, оказывается, дом поэта поблизости.

Я был удивлен и обрадован. Но радовался больше собственной «проницательности», убедившись, что чтение пейзажа приносит плоды, вопреки, кстати, реплике Сократа о том, что «местности и деревья ничему не хотят меня научить, не то что люди в городе».

Но проверять все знания приходится действительно в городе.

Вернувшись, я пошел в библиотеку – до эпохи Интернета еще было далеко. Сведения, которые удалось раздобыть, удивили меня еще больше.

В начале двадцатого века появился в Белкине – в Белкине! – молодой кузнец Трифон Гордеевич Твардовский, снял кузню у поляка и зажил. Прибыл он откуда-то из Краснинского уезда, где держал кузню. И вот занялся тем же на новом месте.

Неподалеку, на хуторе Плескачи, жила семья обедневшего дворянина Плескачевского, у него были дочери, средняя – Мария. Ее кузнец и увидел, когда пришел в гости. Мане, как звали младшую Плескачевскую домашние, исполнилось шестнадцать, на выданье была другая дочь, но кузнец, как новый Иаков, запасся терпением…

Здесь это все происходило. Под этим небом. Эти окрестности, стена черной и серой ольхи, березняки отражали эхо наковальни. В Белкине все начиналось. Кузнец был хотя и малорослый, но жилистый, ухватистый. Слухи о нем шли благоприятные, как замечает брат поэта Иван Трифонович.

В 1906 году Мария Плескачевская стала Твардовской, в Белкине молодые зажили. Вскоре родился первенец – Константин. То есть в Белкине. А в 1910 году Трифон Гордеевич купил в рассрочку участок пустовавшей земли, вошедшей впоследствии в деревню Загорье. Там и родился Александр: «…на опушке еловой, – / Минута прошла – далеко до постели». В поле Мария Митрофановна его и родила. Мне, конечно, хотелось бы, чтобы это произошло в Белкине, а то и в Воскресенске или даже прямо на холме над Днепром, красном летом от цветущих диких гвоздик.

Мечта кузнеца выделиться, взять свой участок земли понятна. Он действительно хотел стать настоящим хозяином. Барские усадьбы, как правило, располагались поодаль от деревень. Да и желание увеличить расстояние между собою и тестем – в прямом физическом смысле – здесь было. Перебраться подальше от хутора Плескачи – за горы. То есть за Васильевские холмы. Наверное, это название и дали жители равнинного Белкина. С Васильевской высоты открываются далекие горизонты. Косец говорил, что, когда пахал здесь, видел, как в Смоленске трамвайные дуги сверкают. А до города километров пятьдесят будет. Слова эти вспомнились, когда наткнулся на разочарованный отклик Константина Симонова о Смоленщине: нет обзора, ничего не видно.

Постоять бы ему на Васильевских загривках. Или на соседнем холме Славажского Николы.

Отношения с тестем Митрофаном Яковлевичем Плескачевским у кузнеца Трифона не сложились, обыденно говоря.

История рода Плескачевских связана с этим краем и прослеживается по «Родословным доказательствам дворян Смоленской губернии» 1861 года. Зачинатель рода Григорий Плескачевский служил шляхтичем, и в 1628 году ему было «отказано поместье Смоленского уезда Долгомостского стана в пустоши Полуэктовой». Где именно находилась пустошь, трудно найти. Стан – административно-территориальная единица. Следовательно, Долгомостье было крупным населенным пунктом. Сейчас Долгомостье – крошечная пустеющая деревенька на железной Риго-Орловской дороге (герой Бунина Арсеньев по ней и ехал в свое короткое путешествие в Белоруссию, в Смоленске вышел покурить и увидел охотников с добытым кабаном). От Долгомостья до Белкина три часа шагать налегке, и Белкино входило в этот стан. Сыну Григория Плескачевского было отдано поместье в Долгомостском стане – пустошь Горовичи. А местонахождение этой пустоши уже можно установить – с помощью карты, составленной в конце девятнадцатого века и выпущенной в 1915 году в Петрограде. На ней указана деревня на Ливне – Гаравичи, это уже в двух шагах от имения Плескачи, где родилась и жила Мария, и совсем рядом с Белкином. Так что можно всю эту местность называть Долгомостьем.

Пустошь, где кузнец построил новый дом, скорее всего, входила в этот стан или находилась на его границе.

Уместно привести толкование Даля о стане: «Место, где путники, дорожные стали, остановились для отдыху, временного пребывания, и все устройство на месте, с повозками, скотом, шатрами или иными угодьями; место стоянки и все устройство. Стать станом в поле, обозом, табором. Стан в отъезжем поле, охотнич. сборное место и ночлег. Военный, ратный стан, бивак, лагерь. Выезжая пахать, косить, мужик выбирает стан свой близ воды, пристанище, где повозка со скарбом стоит».

Судьба выбрала эту стоянку для поэзии.

Так что, оказывается, вся местность связана с именем матери Твардовского, это родовая земля Плескачевских. Таков был итог моих бумажных расследований.

1 ... 24 25 26 27 28 29 30 31 32 ... 77
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Вокруг света - Олег Ермаков бесплатно.
Похожие на Вокруг света - Олег Ермаков книги

Оставить комментарий