Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вот это звучит правдиво. И друзья ваши во многом вас оправдывают. — Сазонов покосился на Голубева. — Впрочем, не будем повторяться. Мы уже приняли решение. С этой минуты вы можете считать себя свободной. Обвинения с вас снимаем. Надеемся, что со своей политической слепотой вы покончите.
Софья облегченно вздохнула и заплакала.
— Ничего, ничего. Вы сильный человек, товарищ Пухова. Не то вынесли, справитесь и с этим. — Сазонов сел рядом с Софьей. — Послушайте моего совета. Придется вам провести еще одну ночь в этом здании.
— Почему?! — встрепенулась Софья. Глаза ее округлились.
— Шайка, с которой водился Кондрат Пухов, не сомневается, что его убийство — дело ваших рук. Вы не проживете и суток на воле. Поверьте нам.
— Но сутки пройдут, а разве что-нибудь изменится?
— Изменится. Полонский, учитель ваш и друг, приглашает вас на работу в посольство, за рубеж. Это его представитель гонял вас по трем языкам.
— Но он же не в восторге. Говорит, кнута мне не хватало.
— Нам всем в прошлом кнута не хватало. Полонскому он сказал другое. Поэтому ваш Станислав… — Сазонов с добродушной иронией передразнил Софью, — уверен, что вы будете ему отличным помощником. Но пока он не нашел для вас безопасного убежища. Нужна также и соответствующая подготовка для отъезда за границу.
— Работа в посольстве! За границу! Кто же мне позволит?
— Вот так вопрос! А мы на что?
Софья пожала плечами.
— Не пойму я вас. То вы подозреваете меня, то вдруг такое доверие…
Сазонов уже совсем по-доброму похлопал Софью по руке. Поднявшись, он сел на свое место.
— Людей без сучка и без задоринки не бывает. Вы еще молоды. Поживете в новой обстановке, все взвесите на критических весах. А за суровость не обессудьте, не исключено, что когда-нибудь и добрым словом помянете.
— Я могу сказать два слова, Николай Петрович? — Голубев поднялся. — Нам надо подвести итоги…
— Пухова, думаю, сама это сделает. Лучше подумай, куда сможешь устроить свою подзащитную, чтобы все-таки не томиться ей здесь еще сутки.
— А что если к Полонскому, на госдачу? Там, правда, два раненых двадцатипятитысячника долечиваются.
— Абсолютно надежные люди, — оживился Сазонов. — Вальцова, кстати, я еще по Питеру знаю.
— А что с ними? — встревоженно заинтересовалась Софья.
— Кулаки стреляли, — пояснил Голубев.
— Я в медицине кое-что смыслю, — оживилась Софья. — Может, чем-то буду полезна?
— Вряд ли, — сказал Андрей Иванович. — На даче — свой врачебный пункт, нечто вроде небольшой больнички для выздоравливающих. Да и времени у вас будет в обрез. Сразу же языками займетесь, другие хлопоты… У Полонского не заскучаешь.
Софья вдруг весело и как-то счастливо рассмеялась.
— Даже не верится, что так вот все разрешилось! Что я возьмусь за дело…
— Ну, вот и отлично, — облегченно вздохнул Сазонов, поднимаясь с места. — Может, вечером и отправитесь?
— Сейчас же отправлюсь к Полонскому, а потом… заезжаю за вами… Не прощаюсь, Софья Галактионовна. — Отдал честь Голубев.
5Иван Федосеевич Вальцов и в самом деле попал в крутую переделку. В него стреляли, и он стрелял, его ранили в руку, и он попал и даже в двоих. Все это произошло так стремительно, что теперь, почти две недели спустя, он, томясь бездельем, вспоминал все происшедшее как эпизод из кино. Правда, боль в руке все-таки напоминала о реальности происходившего.
Гуляя по осеннему парку, Вальцов переносился мыслями на завод, с которого он ушел, казалось теперь, тоже совсем недавно, к своему верстаку, теперь занятому другим слесарем, и с которым он расставался почему-то труднее, чем тогда, в Германскую, думал о Разумнове, о Борьке Дроздове. «Крепкий парнишка, свой!» Они, конечно, ждали от него вестей.
ЦКК тщательно тогда расследовала заявление Вальцова и полностью его оправдала. Не было сомнений, что позорная история с дефицитной колбасой подстроена. И дело не только в должности директора, на которой кто-то хотел его подсидеть, нет, все закручивалось туже — для кого-то Вальцов был опасен, и его решили устранить. Но недооценили балтийца, его умения дать сдачи. Выстоял Вальцов. И предательство жены хотя и ошеломило, но не сломило его: легкомысленная женщина стала орудием в ловких руках. Но не меньшим легкомыслием со стороны провокаторов было строить расчеты на таком человеке, как Юзовский.
Юзовский юлил, ссылался на объективность собственных оценок.
— Как вы могли пренебречь показаниями начальника охраны комбината товарища Прохорова, члена партии с января семнадцатого года? — спрашивал его партследователь.
— Он был другом Вальцова.
— Вот так принцип! Гриневич тоже был другом, а оказался противником Вальцова, изменил свои показания. Об этом говорят два коммуниста.
— Свидетельства Гриневича подтверждал и заведующий складом, а он тоже член партии.
— И все-таки, почему слова двух коммунистов с дореволюционным стажем оказались для вас не авторитетными? Лисовенко в ВКП(б) менее пяти лет. К тому же, как вы знаете, в прошлом он был левым эсером!
— Я не знал, что Лисовенко был эсером, — открещивался Юзовский.
— Так ли, Наум Григорьевич? Вы сами в прошлом эсер, жили в одном городе с Лисовенко и не знали его?
— Нет, не знал. Я уже о том говорил и повторяю твердо: не знал.
ЦКК ничего не оставалось, как оставить Юзовского в покое. Но наступит время, и к запутанной жизни этого деятельного человека ЦКК еще придется вернуться.
В разговоре с Натальей Вальцовой партследователь с нотками задушевности поинтересовался, что же все-таки произошло между супругами? На свой осторожный намек получил красноречивый ответ: не любит она Вальцова.
Столь откровенное признание обескуражило следователя. Он поинтересовался:
— А замуж выходили — тоже не любили? Что же случилось?
— Разлюбила.
— Но почему?
— Фанатик ваш Вальцов. Сам умрет с голоду, на колбасе сидючи, и других уморит…
— Полная противоположность Георгию Семеновичу, не так ли?
— А почему бы и нет? — дерзко ответила Наталья, не отводя взгляда от пристальных глаз следователя ЦКК. — Человек он дальновидный. По крайней мере с ним жить не скучно. Ведь ваш Вальцов только будущее славит, а настоящего он не имеет и никогда не будет иметь.
Признание Натальи заставило по-новому взглянуть на Гриневича, этого «дальновидного человека». Выводы не заставили себя долго ждать. От руководства комбинатом Гриневича отстранили, а вскоре его делами на комбинате занялись следственные органы.
И, наконец, перед работниками ЦКК предстал сам Вальцов. Он, как выяснилось, на самом деле мог умереть от голода, «на колбасе сидючи».
— Орел! Кристальная душа! А в личном плане — шляпа! — отчитывал его председатель комиссии.
Щеки Вальцова вспыхнули от такой мужицкой прямоты. И возразить было нечего.
— Как же дальше вы собираетесь строить свои семейные отношения, коммунист Вальцов?
— Вы же сами предложили мне быть двадцатипятитысячником. Еду с охотой. С глаза долой — из сердца вон.
…На завод Вальцов возвратился как на крыльях. Через неделю он должен принять председательские вожжи, а пока надо подчистить все концы: закончить работу, сдать верстак. После смены они с Разумновым и Дроздовым бродили по городу, пили пиво, вели долгий откровенный разговор, будто хотели наговориться на многие годы вперед. Борис спросил: не задевает ли его, Вальцова, принятое решение? Почему не возвратиться ему на прежнюю должность?
Вальцова вопрос Бориса только развеселил.
— Что же мне перед ЦК нос задирать? Сам подумай. Чего я стою, там знают. А вообще-то… откровенно говоря, мне бы в деревне родиться: люблю я землю, Борис, и сельский быт мне по душе…
— Да если есть поблизости хоть какая-нибудь водица, — не удержался от шпильки Разумное.
Вальцов рассмеялся и с удовольствием потер руки.
— А я просил комиссию… Чтобы, так сказать, землица была с водоемчиком. Хотя бы и плохоньким… Обещали рукавчик от Москвы-реки протянуть.
Борис внимательно слушал и все пристально вглядывался в него. Наверное, показалось парню: как-то не очень серьезно звучат его слова. О земле целая наука создана, а у него, Вальцова, все замешено на шутке, ему, видишь ли, реку подавай. Разве крестьянину до красот сейчас? Селу нужны специалисты, борцы…
Не удержался, высказал, что думал. Вальцов в душе похвалил его за прямоту. Усмехнулся. Усмехнулся и Арефьевич. Вальцов, кивнув на Бориса, сказал Разумнову:
— В самое яблочко угодил. Я ведь тоже подумал об этом. Давай рассуждать по такой схеме. Что важнее сейчас: знать землю, как, скажем, ее знает агроном, или знать крестьянина, человеческую душу вообще, но знать ее, конечно, с позиции марксиста. Как считаешь?
- Наследство - Николай Самохин - Советская классическая проза
- Мы были мальчишками - Юрий Владимирович Пермяков - Детская проза / Советская классическая проза
- Новый дом - Леонид Соловьев - Советская классическая проза
- Какой простор! Книга вторая: Бытие - Сергей Александрович Борзенко - О войне / Советская классическая проза
- Твой дом - Агния Кузнецова (Маркова) - Советская классическая проза
- Афганец - Василий Быков - Советская классическая проза
- Победитель шведов - Юрий Трифонов - Советская классическая проза
- Вдруг выпал снег. Год любви - Юрий Николаевич Авдеенко - Советская классическая проза
- Характеры (Рассказы) - Василий Макарович Шукшин - Советская классическая проза
- Победитель - Юрий Трифонов - Советская классическая проза