Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Егорышев хотел спросить об этом Матвея, но Матвей сидел за столом и что-то яростно зачеркивал в своем докладе. Егорышев решил, что не стоит его отрывать. Он поворочался еще немного, взглянул на Наташу, прошептал ей: «Уже скоро, лада, уже скоро…» — и уснул.
За билеты не пришлось ничего платить. В Москву специальным рейсом отправлялся самолет с багажом какой-то экспедиции, работавшей все лето в Торже, и Ройтман упросил командира корабля посадить в этот самолет Строганова и Егорышева.
Кабина была битком набита ящиками с инструментами и с образцами. Матвей и Егорышев с трудом нашли свободный уголок и уселись, тесно прижавшись друг к другу, возле мутного окошка. Начальник порта выдал им служебные билеты, в которых было написано, что они сопровождают багаж и, следовательно, отнюдь не являются бесплатными пассажирами.
Матвей махал рукой Косте и Леночке, которые стояли внизу. Домой их должна была отвести соседка. Ее же Матвей попросил присмотреть за детьми, пока он будет в Москве.
Рядом с Костей и Леночкой стояла группа сотрудников геологического управления, там были Ройтман, Анциферов и еще какие-то люди, которых Егорышев не знал.
Завертелись винты, за окном поднялось облачко желтой пыли, и самолет, пробежав по полю, плавно оторвался от земли. Ящики заскрипели и стали медленно надвигаться на Матвея и Егорышева.
— Кажется, в Москву привезут только наши кости, — сказал Строганов, с опаской поглядывая на ящики. — В Красноярске будет посадка, надо укрепить их получше.
— А где еще будет посадка? — спросил Егорышев. — В Новосибирске, Свердловске и Казани. Часов через двенадцать приземлимся на Внуковском аэродроме.
— В Москве будем в три часа дня, — подсчитал Егорышев. — Сейчас по местному времени восемь утра, но с Москвой пять часов разницы.
— Давно я не был на Внуковском аэродроме, — сказал Матвей. — Оттуда на такси можно доехать до любой гостиницы.
— Я думаю, тебе не придется ехать в гостиницу, — ответил Егорышев. — Ты поедешь в другое место.
Строганов не спросил, куда он поедет, и разговор прекратился.
В Красноярске они затянули веревками багаж, в Новосибирске пообедали, в Казани решили не выходить из кабины. Им не терпелось попасть в Москву и казалось, что, если они будут сидеть в самолете, тот взлетит быстрее. До Москвы осталось два часа. День тянулся бесконечно.
Внизу снова поплыли ровные квадраты полей, и Егорышев спросил:
— Костя и Леночка твои дети или нет?
Он долго колебался, прежде чем задать этот неловкий и бесцеремонный вопрос, и спросил только потому, что позже уже не было бы возможности узнать об этом.
— Нет, не мои, — ответил Матвей.
— Ты взял их на воспитание в детском доме?
— Нет, не в детском доме… Это сложная история. Впрочем, не очень сложная. Костя и Леночка дети Льва Алексеевича Гольдберга… Был такой известный геолог. Он женился поздно, жена его умерла. Он взял Леночку и Костю с собой в Торжинскую экспедицию… Здесь он заболел воспалением легких и умер… Ребятишки остались у меня… Вот и все.
— Ты участвовал в этой экспедиции?
— Да… Впервые я встретился с Гольдбергом в Красноярске, он взял меня в свою партию… Но мы тогда ничего не нашли. Гольдберг вернулся в Москву, вернее, под Москву, там у него была дача… А я остался в этих краях. Исколесил всю Восточную Сибирь, приехал в Торжу и узнал, что Гольдберг тоже в Торже. Я снова к нему присоединился… Снова нас постигла неудача, но Гольдберг был совершенно убежден, что мы на верном пути… Он оказался прав.
— Значит, у него есть дети, — задумчиво сказал Егорышев. — Они могли бы вернуться в Москву…
— Им там пока нечего делать, — пожал плечами Матвей. — Подрастут, поедут учиться.
Егорышев вздохнул и покачал головой.
Самолет пошел на посадку. Выглянув в окно, Егорышев увидел белый силуэт университета и стиснул зубы. Над его ухом раздался негромкий голос Матвея:
— Скажи, Степан, зачем ты приезжал в Улуг-Хем? Я знаю, ты разыскивал меня…
— Да, я разыскивал тебя, — глухо ответил Егорышев. — Ты обо всем узнаешь через час.
Они вылезли из самолета, попрощались с летчиком и пошли к остановке автобуса. Егорышев посмотрел на часы. Было ровно три.
— Ты садись в автобус, — сказал он Матвею, — мне нужно позвонить в одно место…
Взяв чемодан, он закрыл за собой стеклянную дверцу телефонной будки, а Матвей вошел в автобус и высунулся в окно. Егорышев позвонил Наташе на работу и, услышав ее голос, долго не мог справиться со спазмой, стиснувшей горло.
— Алло, кто это? Алло! — сердито говорила она и вдруг замолчала, глубоко вздохнула и тихо спросила: — Это ты, Степан? Ты вернулся?
— Это я, — хрипло ответил он. — Я вернулся, Наташа. Приезжай сейчас домой. Ты можешь сейчас приехать домой?
— Да, да, — торопливо ответила она. Егорышев повесил трубку и вышел из будки.
— Что с тобой? — тревожно спросил Матвей, выглядывая из окна автобуса. — Тебе плохо?
— Нет, все в порядке, — ответил Егорышев и подошел к окну.
— Входи скорей, водитель сказал, сейчас отправимся.
— Успею. Время еще есть.
Егорышев вынул из кармана пачку папирос и закурил.
— Почему ты такой мрачный? Что с тобой творится? — спросил Матвей.
Егорышев затянулся, выпустил дым и ответил:
— Ты нашел свой Алый камень. Ты долго искал его и нашел. Я тоже долго искал… Но ничего не нашел…
— Алый камень принадлежит нам обоим, — сказал Матвей. — Нам обоим, Степан!
— Он не может принадлежать двоим… Каждый человек должен сам найти его для себя…
Шофер включил двигатель, и автоматические двери автобуса мягко закрылись.
— Что же ты! — испуганно сказал Матвей. — Сейчас я ему скажу, чтобы открыл дверь!
— Не надо, не надо… Ничего не надо! — торопливо ответил Егорышев. — Я с тобой не поеду. Ты выйдешь на Ломоносовском проспекте и разыщешь дом номер сорок семь. Это такой новый десятиэтажный дом. Поднимешься на десятый этаж и позвонишь в квартиру номер двадцать четыре… Хорошенько запомни, двадцать четыре…
— Степан!..
— Не перебивай меня… Ты позвонишь туда, и тебе откроет женщина, которую ты любишь… Ты увидишь Наташу. Она не погибла в пятьдесят втором году на реке Юле… Ты ошибся, Матвей. Она жива, и ты увидишь ее…
Матвей что-то сказал или вскрикнул, а может быть, промолчал, Егорышев этого не знал. Автобус заревел и, обдав его синим удушливым дымом, медленно отъехал…
Егорышев отвернулся и несколько секунд простоял без движения. Ему не хватало воздуха. Слишком много бензина, копоти и пыли было в этом московском воздухе; неудивительно, что после степного простора Егорышеву трудно было дышать.
Он подозвал такси и сказал шоферу:
— Пожалуйста, на Софийскую набережную. Погас зеленый огонек, и мимо помчались голые, унылые кусты и перелески. Блестел мокрый асфальт, а серое небо висело над самой землей…
Егорышев смотрел в окно, но видел не пустынные поля и не пролетающие мимо церквушки, он видел подъезд своего дома и Матвея, поднимающегося по ступенькам. Почему-то ему представилось именно так, что Матвей не поедет в лифте, а поднимется по лестнице прямо на десятый этаж… Он поднимется и позвонит, и Наташа откроет ему дверь… Она вскрикнет и побледнеет, увидев его… Он обнимет ее, обнимет и увидит совсем, совсем близко ее милые, добрые, испуганные глаза, и эти глаза нальются слезами и засияют навстречу ему… Он вдохнет тревожный, родной и милый запах ландыша. Он обнимет Наташу и ощутит ладонью мягкую и теплую ложбинку на ее спине и своей грудью почувствует ее грудь…
Острая, нестерпимая боль пронзила сердце Егорышева, и он застонал. Шофер посмотрел на него в свое зеркальце и снизил скорость…
— Поезжайте, пожалуйста, по Ломоносовскому проспекту, — попросил Егорышев.
Шофер повиновался, и вскоре замелькали знакомые корпуса. Егорышев увидел свой дом и окно на десятом этаже, которое ничем не отличалось от других окон. Он увидел это окно и сказал:
— Прощай, моя лада… Прощай!
Он сказал это не вслух, а про себя, но ему показалось, что вся улица, весь мир услышал его слова. Они прогремели у него в ушах, как набат.
Исчез Ломоносовский проспект, и потянулась набережная Москвы-реки. Показалось массивное здание Управления лесного хозяйства. Егорышев расплатился с шофером, поднялся по лестнице и вошел в комнату, в которой проработал три года. Было четыре часа: рабочий день подходил к концу. Зоя Александровна печатала на машинке, Долгов царапал пером по бумаге, инженер Кудрявцев щелкал на счетах. Все они показались Егорышеву очень маленькими, он даже удивился, что раньше не замечал, какие они маленькие, серые и невзрачные в своих аккуратных, хорошо сшитых костюмах… И потолок в комнате стал как будто ниже, и воздух еще гуще пропитался запахом столярного клея и застарелой пыли.
Дверь кабинета открылась, выглянул Лебедянский. Он хотел, наверно, позвать Зою Александровну, но взгляд его упал на Егорышева. Лебедянский первый заметил Егорышева и громко сказал:
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- «Подвиг» 1968 № 01 - журнал - Современная проза
- Явление чувств - Братья Бри - Современная проза
- Клуб любителей книг и пирогов из картофельных очистков - Мэри Шеффер - Современная проза
- Из Фейсбука с любовью (Хроника протекших событий) - Михаил Липскеров - Современная проза
- Роман как держава - Милорад Павич - Современная проза
- Небо падших - Юрий Поляков - Современная проза
- Летать так летать! - Игорь Фролов - Современная проза
- Тысяча жизней. Ода кризису зрелого возраста - Борис Кригер - Современная проза