Форма входа
Читем онлайн Жизнь на фукса - Роман Гуль
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
В кресле никто не сидел молча. Это было в 22-м году.
И надо сказать без преувеличений, что кресло "Русской книги" было замечательным местом.
Андрей Белый
Чаще всех в нем сидел Андрей Белый. Его хорошо слушать тем, кто любит нерасшифрованные телеграммы и не желает знать, о чем стучит аппарат Морзе: точка - тире, тире - точка.
В 1922 году я вошел в широкое кафе "Ландграф" на собрание русского "Дома Искусств". Сев, увидал, что рядом сидит человек и ест. Я посмотрел на то, что человек ест. Это был бифштекс. Человек ел его чрезвычайно торопясь, словно за минуту до третьего звонка. Он растопыривал локти, низко склонялся лицом над тарелкой. Но, склонившись, тогда же подымал глаза кверху, быстро обводя ими присутствующих. Его лицо мне показалось странным. И я спросил писательницу: "кто этот странно едящий человек?"
Она сказала:
- Тсс, тише - это Андрей Белый!
- Белый?
Тогда я повернулся к человеку. Я увидал, что с тарелки скрывается остаток пищи. Человек обтирает бумажкой губы. Очень подозрительно взглянул на меня. И вдруг, схватившись обеими руками за глазницы глаз, так облокотился. Поэт Андрей Белый был узнан мною.
В тот вечер Белый читал "Две России". Одну о том, чтоб Россия исчезла в пространстве. Другую о том, что Россия - мессия грядущего дня. Я думаю, что эти стихи - гениальны. Лучшего у Белого нет. Но и их достаточно, чтоб занять место в русской поэзии.
Вскоре он пришел в бархатное кресло. Говорил много. Странен был Белый. И интересен. Есть люди светлых голов и темных. У него была темная голова. Казалось, что под черепом Белого сознание с бессознательным обменялись местами. И на вас в разговоре плыла, лезла, вас штурмом брала хаотически изуродованная масса осколков чувств, обрывков мыслей, парадоксов, невнятиц, нелепиц, просветлений.
Когда Белый развивал "антропософическую философию", говоря о "со-знании" вместо сознания, о "челе-века" вместо человека,- он балансировал на грани комического так же, как выкрикивая из форточки комнаты на Викториа-Луизенпляц:
Бум-бум:
Началось!
Сердце поплакалось - плакать
Нет
Мочи.
И кончал:
Бум-бум:
Кончено!
По улицам Берлина Белый не ходил - бегал от погони. Так я бежал с ним по Тауенцинштрассе, пока Белый не вскрикнул:
- Стойте! Стойте! Какой изумительный старик! Медленно и согбенно навстречу шел старик в черной крылатке, в широкополой шляпе над длинной сединой волос.
- Он похож на рыцаря Тогенбурга! И мы побежали дальше, говоря об Айхенвальде. В редакцию Белый не входил - врывался, бросаясь ко всем с улыбками, всем жал руки, говорил приятное, сталкивая со стола телефон, спотыкался через провод, все находя "прелестным".
Смотря на людей, как на биологические факты, мне становилось с Белым жутко. И странно, что кругом - шутили, улыбались, восторгались, не понимая, что человек несчастен. Что он бежит от самого себя, на ходулях странности скрывая "нелепицу" в рвущейся ветром разлетайке.
- Я бегу, я бегу, прощайте, прощайте,- говорит Белый, перебегая от одного к другому, стремительно выхватывая из угла швабру вместо палки и с ней бросаясь в выходную дверь.
- Да это щетка, Борис Николаевич! - хватаю его за локоть.
Белый - в наивной улыбке:
- Щетка?!. Как странно!.. да это щетка!.. действительно!!. как странно... спасибо, спасибо... прощайте... бегу...
И ветер берлинских улиц уж мнет и крутит его песочно-странную пальто-разлетайку. И Белый - в бегстве.
Площадь Ноллендорфпляц перерезана пополам воздушной дорогой. На площади мечутся желтыми битюгами автобусы, трамваи, такси, извозчики. На ней, в кафе "Леон", Белый, с черным жабо над широкой белизной воротника, с большой желтой розой в петлице, декламирует:
Впейся в меня
Бриллиантами
Взгляда.
Под аммиантовым
Небом сгори;
Пей
Просияние сладкого яда
В золотокарие гари зари.
Он декламирует с жестом, с позой, с миной лица. Публике даже нравится. А мне жаль Андрея Белого как человека, от которого ушла женщина.
Белый вскоре стал - танцевать. Он вбегал в редакцию ненадолго. Широкими жестами, танцующей походкой, пухом волос под широкой шляпой, всем создавая в комнате ветер. Говорил, улыбаясь, ребенком:
- Простите, я очень занят...
- Да, Борис Николаевич?..
- Да, да, да, я танцую... фокстрот, джимми, яву, просто шибер-это прекрасно-вы не танцуете?.. прощайте... пора.
И Белый убегал танцевать. Желтая роза, скифство, танцы, Штейнер, антропософы, а подо всем - арифметическое несчастие просто человека. Может быть, это не только трагедия Белого. Может быть, это - биологическая трагедия творчества вообще. Когда люди в бешеной гонке мечутся по земле, не понимая, что за ними никто не гонится, кроме собственной тени.
Так в 22-м году Белый метался по Германии. Он заехал в деревушку, где промыслом жителей было делание гробов. И оттуда давал S.O.S. знакомым, уверяя, что в деревушке его обстали гроба. Но у литераторов нет друзей. Литературные друзья Белого, улыбаясь, говорили, что в гробовую деревню Белый поехал за тем, чтобы дать телеграмму.
Один день Белый был эмигрантом. Другой день был поэтом мировой революции. Все дни Белый был болен, мечась по Европе 22-го года с проклятьями брюнету в котелке, "ехавшему за ним по пятам".
Вечера "Дома искусств"
Отец русского декаданса, Н. М. Минский, председательствовал в "Доме Искусств". Было странно думать, что веселенький старичок с рядом белых зубов и есть автор декламации, от которых своевременно дамы сорокалетнего возраста, задыхаясь, упадали в обморок:
Тянутся по небу тучи тяжелые,
Мрачно и сыро вокруг.
И не верилось совсем, когда Николай Максимович рассказывал: "познакомившись с Достоевским..." У поэтессы, спросившей о возрасте, он взял палец и провел им по своим челюстям: "У молодых это видали? то-то!" засмеялся Николай Максимович и продолжал: "однажды гуляя с Тургеневым..."
В "Доме искусств" в неизменном драдедаме читал заяшные сказки Алексей Ремизов. В плетеном стуле сидел Толстой, скрипя им потому, что был толст. Он пил рейнвейн и смотрел, как на эстраде венгерский скрипач качается в такт танцам Брамса.
Славянскую вязь Ремизова сменял ремингтонный Эренбург. После него с прохладцем читал Толстой "О детстве Никиты". А время доходило до полуночи. И все шли тихими улицами в немецкие пансионы. Россия была за морями, за горами, тридевятым царством, неким государством.
Когда оттуда приехали Борис Пильняк 71 и Александр Кусиков 72, кафе "Ландграф" вспыхнул огнями. На вечер публика шла валом. Толстые дамы с пудреницами в сумочках. Со всем штабом редактор "Руля" Гессен. Все "Знамя борьбы" с Шредером и Бакалом, "Социалистический вестник" с Мартовым, Николаевским, Далиным, эсеры "Голоса России", вся литература и журналистика.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Жизнь на фукса - Роман Гуль бесплатно.
Похожие на Жизнь на фукса - Роман Гуль книги
- Оно того стоило. Моя настоящая и невероятная история. Часть II. Любовь - Беата Ардеева - Биографии и Мемуары
- Георгий Иванов - Ирина Одоевцева - Роман Гуль: Тройственный союз. Переписка 1953-1958 годов - Георгий Иванов - Биографии и Мемуары
- Прощание с иллюзиями: Моя Америка. Лимб. Отец народов - Владимир Познер - Биографии и Мемуары
- Как писать книги - Стивен Кинг - Биографии и Мемуары
- Как писать книги. Мемуары о ремесле. - Стивен Кинг - Биографии и Мемуары
- Королевы смеха. Жизнь, которой не было? - Сергей Капков - Биографии и Мемуары
- «О, возлюбленная моя!». Письма жене - Вольф Мессинг - Биографии и Мемуары
- Мой век, моя молодость, мои друзья и подруги - Анатолий Борисович Мариенгоф - Биографии и Мемуары
- Мемуары «Красного герцога» - Арман Жан дю Плесси Ришелье - Биографии и Мемуары
- Истребление персиян - Татьяна Никитична Толстая - Биографии и Мемуары
