Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Почти вся сорокаминутная передача получилась скучной, иногда просто глуповатой — полным провалом, с точки зрения режиссера, о профессионализме которого судят по мере пролития чьей-либо крови перед объективами телекамер. Маккиллин умело и терпеливо парировал все выпады оппонентов: ни один из недоброжелателей-соратников не был назван по имени, а вся проблема была сведена не к борьбе за лидерство, а к надвигающемуся спаду, угрожающему миллионам потерей работы. А об этом голова должна болеть в первую очередь у премьер-министра, а не у него. Вся эта ерунда о его трудностях высосана из пальца прессой, заявил он, осуждающе глядя на Брайана Бринфорд-Джонса, газета которого выступила первой с самой сенсационной статьей. «Вы в состоянии назвать хоть одно имя недовольного, о которых упоминалось в статье?» — с вызовом спросил политик. Редактор, не привыкший к рукопашным схваткам, поспешил уступить другому свою очередь перед микрофоном.
До конца передачи оставалось чуть больше двух минут, и режиссер совсем отчаялся: дискуссия увязла в топкой сфере воззрений оппозиции на проблемы охраны окружающей среды. Очередь снова дошла до Бринфорд-Джонса. Маккиллин добродушно улыбнулся, как улыбается крестьянин на ярмарке, глядя на призового хряка. Ему дискуссия нравилась.
— Мистер Маккиллин, ввиду ограниченности времени позвольте мне задать вам более личный вопрос. — В руке у Бринфорд-Джонса была какая-то брошюрка. — Вы являетесь старостой «свободной церкви» Шотландии, не так ли?
Политик глубокомысленно кивнул.
— Только что эта церковь опубликовала воззвание — я держу его в руках, — озаглавленное «К двадцать первому веку: моральное наставление для юношества». Оно касается широкого круга проблем и содержит, на мой взгляд, некоторые прекрасные предписания. Но здесь есть раздел, который заинтриговал меня. На странице… четырнадцать речь идет о гомосексуализме, который характеризуется как «пагубный грех». Считаете ли вы, мистер Маккиллин, гомосексуализм пагубным грехом?
Политик сглотнул слюну.
— Я не уверен, что сейчас самый подходящий момент для того, чтобы начинать дискуссию на такую сложную тему. В конце концов, наша передача не религиозная, а политическая…
— Вопрос, тем не менее, имеет прямое отношение к обсуждаемой теме, — прервал его Бринфорд-Джонс. — И, к тому же, он простой. Считаете ли вы грехом гомосексуализм?
На щеке политика блеснула капелька пота, замеченная только профессиональным глазом режиссера, отчего душа у него взыграла.
— Мне трудно представить себе, как на такой общий вопрос можно ответить в передаче, подобной вашей…
— В таком случае позвольте помочь вам. Представьте себе, что ваши мечты сбылись и вы стали премьер-министром. Вы сидите у барьера, а я, лидер оппозиции, задаю вам прямой вопрос: считаете ли вы гомосексуализм злом, грехом? Мне кажется, что дальше в парламенте принято говорить: «Поскольку вопрос настолько прост, что даже вы в состоянии понять его, простого „да“ или „нет“ будет достаточно».
Все присутствующие и миллионы телезрителей узнали эту фразу, собственную фразу Маккиллина, которую он так часто произносил, насмехаясь над Урхартом. Теперь он повис на собственном крючке. Капельки пота начали стекать вниз ручейками.
— Если хотите, я могу перефразировать его для вас, — ободряющим голосом продолжал редактор. — Считаете ли вы неверными моральные наставления вашей церкви?
Маккиллин отчаянно искал слова. Как ему объяснить в обстановке вроде этой, что именно наставления его церкви с юных лет поддерживали в нем желание помогать другим и строить собственную жизнь, давая ему ясные убеждения, на которых были основаны его политические взгляды и которые вели его через все помойные ямы морали Вестминстера, что в качестве старосты он должен принимать учение своей церкви с открытым сердцем, без вопросов и компромиссов? Он понимал грехи и слабости других и мог принять их, но его вера не позволяла ему отречься от них.
— Да, я староста своей церкви, мистер Бринфорд-Джонс. Разумеется, как простой человек я принимаю учение моей церкви. Но для политика все сложнее…
— Позвольте мне выразиться ясно, предельно ясно. Согласны ли вы с заявлением вашей церкви по данному вопросу?
— Как гражданин я должен быть согласен, но позвольте мне…
Было слишком поздно. Финальные титры были запущены, и в студии зазвучала музыкальная заставка. Сквозь нее миллионам зрителей удалось разобрать последнюю реплику Бринфорд-Джонса:
— Спасибо, мистер Маккиллин. Боюсь, что наше время вышло. Это были замечательные сорок минут. — Он улыбнулся: — Мы так благодарны вам.
Кенни и Майкрофт смотрели передачу вечерних новостей молча. В ней были куски интервью с Маккиллином и бурные отклики на него. В канцелярии лидера оппозиции сказали, что готовится разъясняющее заявление, но такое заявление уже явно опоздало. Высказывались лидеры соперничающих церквей. Борцы за права гомосексуалистов перешли в наступление, пресс-секретарь парламентской оппозиции храбро заявил, что по данному вопросу позиция лидера, к глубокому сожалению, полностью и непростительно ошибочна. Его спросили: «Существует ли кризис руководства?» «С настоящего момента — да», был его ответ.
Газетам больше не было нужды держать в секрете свои источники информации, и они наперебой старались заклеймить обскурантизм, средневековую мораль и лицемерие. Даже согласные с Маккиллином не могли помочь ему: когда отыскали уже полузабытого организатора кампании против гомосексуалистов, он в агрессивных выражениях потребовал, чтобы Маккиллин изгнал из своей партии всех депутатов-гомосексуалистов, иначе он будет заклеймен как лицемер.
Кенни выключил телевизор. Майкрофт некоторое время молча сидел среди разбросанных перед телевизором пакетов с орешками. Кенни спокойно налил две чашки горячего кофе и добавил в них бренди из миниатюрных бутылочек, привезенных из какой-то поездки. Ему случалось видеть такое раньше — ярость, тревогу, обвинения, подозрения. Он видел и огорчение Майкрофта. Его пожилой партнер прежде такого не видел, во всяком случае, под таким углом зрения.
— Господи, я не знаю, что и думать, — пробормотал наконец Майкрофт, кусая губы. Он все еще смотрел на пустой экран, не решаясь взглянуть на Кенни.
— Весь этот шум, все эти вопли о правах… Я не могу забыть, как этот противный Марплс таскал за собой того паренька. Разве у мальчишки нет своих прав?
— Стригут всех голубых под одну гребенку, да?
— Иногда я спрашиваю себя, что же я делаю? Чем все это кончится для моей работы, для меня. Знаешь, я все еще не могу определиться, пристать к какому-нибудь берегу, особенно когда я вижу людей вроде Марплса или этих крикунов на экране.
— Я гомосексуалист, Дэвид. Извращенец. Гомик. Голубой. Назови меня как хочешь, и это буду я. Ты хочешь сказать, что ты не хочешь быть таким, как я?
— Я… я не слишком разбираюсь в этом. Всю свою жизнь я соглашался с общепринятым, с тем, что такие вещи… Послушай, Кенни, половина моего существа согласна с Маккиллином. Быть голубым грешно! И все же, и все же…
Он поднял свои озабоченные глаза и посмотрел прямо в лицо Кенни.
— Я никогда не думал раньше, что могу быть так счастлив, как в последние недели.
— Это гомосексуализм, Дэвид.
— Тогда, наверное, я и есть гомосексуалист, Кенни. Гомосексуалист. Потому что я знаю, что люблю тебя.
— Тогда забудь всю эту чушь! — Кенни сердито махнул рукой в сторону экрана. — Пусть весь остальной мир исходит криком, мы не станем присоединяться к ним в их проклятьях. Любовь — это нечто свое, личное, чем не трясут на каждом углу.
Он серьезно посмотрел на Майкрофта.
— Я не хочу потерять тебя, Дэвид. И не считай меня грешником.
— Если Маккиллин прав, мы никогда не попадем в рай.
— Если рай полон таких же жалких типов, которые не могут решить, кто они и что чувствуют, то я не хочу быть с ними в одной компании. Поэтому мы с тобой должны держаться за то, что у нас есть, и быть этим счастливы.
— Как долго, Кенни?
— Пока у нас это есть, дорогой.
— Пока нас не трогают, ты хочешь сказать?
— Некоторые подходят к краю пропасти, смотрят вниз и в страхе убегают. Они не знают, что можно летать, парить, быть свободным. Всю жизнь они ползают среди камней, так и не находя в себе мужества. Не трать свою жизнь на ползание, Дэвид.
Майкрофт вяло улыбнулся:
— Никогда не думал, что ты поэт.
— А я не думал, что ты можешь быть так дорог мне.
Майкрофт медленно поднял в приветствии свою чашку кофе:
— Тост, Кенни. За прыжок в пропасть!
Ствол винтовки медленно и с особой тщательностью поднялся и нацелился в находящуюся ровно в двадцати пяти ярдах мишень, портрет Гордона Маккиллина на одном из его старых предвыборных плакатов. Палец медленно и ровно нажал на курок, и с резкой отдачей винтовка послала в цель свою пулю калибра 0,22. Точно во рту лидера оппозиции появилось аккуратное отверстие, а потом плохо проклеенная бумага рассыпалась на куски и клочьями слетела на пол.
- Карточный домик - Майкл Доббс - Политический детектив
- Бродяга, Плутовка и Аристократ - Александр Фарсов - Научная Фантастика / Политический детектив / Социально-психологическая
- Когда-то они не станут старше - Денис Викторович Прохор - Политический детектив / Русская классическая проза / Триллер
- Первая Кровь - Дэвид Моррелл - Политический детектив
- День Шакала - Фредерик Форсайт - Политический детектив
- Агент «Никто»: из истории «Смерш» - Евгений Толстых - Политический детектив
- Икс-30 рвёт паутину - Данг Тхань - Политический детектив
- Неучтённый фактор - Олег Маркеев - Политический детектив
- «Роза» Исфахана - Михель Гавен - Политический детектив
- Обманщик - Фредерик Форсайт - Политический детектив