Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Среди ночи мимо проезжает шикарный джип, всех будит, хлопает дверьми, орет пассажирами, в общем, позволяет себе. Муж мой вылезает из постели, злобно смотрит, что за шум, а потом возвращается и, «раз уж разбудили», устраивает бурный секс (в смысле, не один, а со мной). В тот момент, когда все приличные люди закуривают, я говорю: «Вот ты опять надуешься, а, между прочим, это было так, будто ты им решил всем показать – у вас джип, а у меня вон чего! Баба! И я ее вон чего!»
«Ну и че, – отвечает, – а хотя бы и так?!»
«А ниче, – говорю. – В старости на виагре сэкономим, буду тебя в случае нужды в автосалоны водить».
Сivic duty, второе декабря седьмого года
Что вы сделали со мной? Что вы со мной сделали?! (Не отвечайте, это был риторический вопрос.)
Знаете, до чего довела меня насквозь политизированная среда? Четыре года назад я даже не заметила выборов, а в этот раз первого декабря проснулась, знаете, с какой мыслью? Знаете?! Вот открыла небесные розовые глазки и подумала: «О, смогу ли я осуществить мой гражданский долг завтра?»
Тут пришел муж, поставил на стол у кровати кружку сока и стакан с витамином С. Я и спрашиваю тревожно:
– Oh, can I fulfil my civic duty tomorrow?
– No, – отвечает, – рано тебе еще завтра к плите. Без супчика обойдусь.
– Какой супчик?! Мне голосовать!
– Еще чего, свяжу полотенцами.
– Что бы ты понимал, космополит понаехавший, Россия пропадает!
– Не переживай, – говорит, – с ней все хорошо. Россию уже продали и купили, кто ж ей теперь даст пропасть, собственность же. Чайку принести?
– Ах нет.
– Секс? Апельсинчик? Курочки хочешь?
– Ничто мне не мило, – я присаживаюсь в подушках и протягиваю бледную слабую руку, – братья и сестры, социалистическое отечество в опасности, а мне так плохо…
Махнул рукой, ушел на работу, но, видимо, по дороге настучал куда следует, потому что через полчаса мне позвонил папа.
– Ты, говорят, голосовать собралась, больная?
– Ага.
– Никогда не ходила же. С чего бы?
– Потому что эти выборы могут оказаться последними!
– Ну уж, не настолько тебе плохо. Или настолько? – Тут он испугался.
– Я имею в виду, для страны.
– Вон президентские скоро, не переживай, на них сходишь.
– Ах, это уже будет чистая формальность, как за Брежнева. В Думе будет одна партия!
– Ну, четыре будет. А ты за кого собралась?
– (Застенчиво.) За «Яблоко».
– За оппозицию?! Ты слышишь?! (Маме.) За «Яблоко» она собралась! (Мама в трубке: «Ой! Доченька!») Дома сиди, лечись!
Я собиралась, честное слово. Думала, встану завтра и побегу, вся в мехах и чахоточном жару, сначала на метро, потом час на электричке, а потом всего ничего на автобусе, и вот он, гражданский долг. Но нет, утром не смогла подняться, кашляла, как белый боевой слон. Когда он, раненый, падает, подогнув передние ноги, заваливается набок, и попонка с домиком съезжает со спины; на губах его кровавая пена, он кашляет – так, что выпускает газы, и пролетающая над ним стая дроздов с глухим стуком падает на землю – и тихо шепчет: «О, Ганеша, can I fulfil my civic duty tomorrow?»
Позвонила подруга, доложила:
– Мы с мужем сходили, проголосовали. За «Яблоко», как ты и хотела. Тебе лучше? – Видимо, слухи о моей странной болезни распространились со скоростью слоновьих ветров. Я испытала двойственные чувства. С одной стороны, мое политическое завещание было услышано, а с другой – ощутила себя мошенником Коровьевым:
«…Первым долгом следует кричать: «Караул!»… А ну, давайте вместе! Разом! – И тут регент разинул пасть. Растерявшийся Иван послушался шуткаря-регента и крикнул «Караул!», а регент его надул, ничего не крикнул.
Одинокий, хриплый крик Ивана хороших результатов не принес».
Уходя, возвращаясь…
Весенние женщины имеют особый гордый и глупый вид – можно подумать, на них нет трусов. На самом деле, у каждой припасен секрет: у одной лифчик кружевной, другая надела чулки, и ветер холодит былые ляжки, а у третьей всего лишь новая помада в сумочке, – но лица при этом такие, будто у них под юбкой все тайны мира.
Я тоже хожу хитрая, но мой секрет проще других, совсем на поверхности – красная сумка: красная, как поротая попа, натуральная, как морковка с нашей дачи, и стоит, как много килограммов икры соответствующего цвета. И замок, как на наручниках.
Прогуливалась по Народному ополчению и на ступеньках, ведущих в «М-видео», увидела небольшую девушку, держащую под уздцы гнедого сумеречного жеребца, – побирались они там, «накормконю», а никакая не галлюцинация. А уже у самого метро, на той же улице, меня обогнал большой бритый мужчина в кожаной куртке, который нес, жестко держа за гриву, изящную белую кобылицу. Росту в ней было 20 сантиметров, но пропорции все, как у настоящей. И эти двое тоже вполне реальны, ну надо же.
Встретила на Театральной небольшую толпу толстеньких, жизнерадостных и активных эмо. Сто пудов эмо – волосы характерно покрашены и нарочито засосулены, челки, значки, розовые детали на черном. Но при этом разрумянились: ржут, дерутся сумками и скандируют непонятное, хотя «няку» я опознала. Хотела было, по праву взрослого, заметившего непорядок, подойти и спросить строго, почему не плачут, но побоялась, что поколотят. Мне кажется, это противоестественно – быть избитой эмами. Все-таки щедра к нам, грешникам, земля русская, даже эмо у нас жируют.
Около «Детского мира» разговаривали две женщины, при этом одна все время почесывала за ухом плюшевого медведя с этикеткой.
Старушка грозила лающей таксе: «Замолчи, а то уши надеру». Собака не унялась и была наказана. У меня прямо сердце зашлось от такой неполиткорректности: таскать таксу за уши – это все равно, что картавого заставлять мое имя выговаривать. Ну понятно же, что лопухи до пола, но нужно быть деликатными, нельзя вот так по-больному. У нее же травма будет на всю жизнь.
Впереди меня шла женщина в голубой куртке и маленькая девочка – в розовой. Начался редкий дождь, я подумала: «Надо накинуть ей капюшон», и ее мама тоже так подумала. И они шли впереди, голубая и розовая, и женщина держала в левой руке сигарету, изредка затягивалась, выпуская в сторону дым, а девочка – в правой – пластиковую трубочку, и маминым движением иногда подносила ее к губам и выдувала мыльные пузыри.
Возвращалась тихонечко, по-стариковски держась за стены и глядя под ноги, чтоб, не дай бог, в ямку не ступить, не запнуться и не разбить личико. И вдруг вижу, что-то черненькое на земле белеется, изумрудом отливает – перышко! Длинное, сантиметров 25, для вороны легкое, для голубя слишком большое, а главное, зеленое, только на кончике в фиолетовый отдает. И не петушье – мне ли петухов не знать? В связи с этим задумалась: что за большая зеленая хрень летает около моего дома? Птеродактиль? Ктулху? Секретный военный вертолет?
Мне это важно, потому что грусть моя такова, что вставила бы это перо в попу, да и улетела на небеса, но боюсь в фазана превратиться или еще во что – а ведь я лебедушка…
Была в литинституте, много думала, а в пять утра неожиданно осознала, что самое яркое впечатление дня было вот какое: после семинара спустилась в дамскую комнату, заглянула в одну из кабинок и увидела в фаянсовой чаше унитаза огромную, как торт, кучу дерьма. Аккуратно закрыла дверь, потрясенная простой мыслью – надо же, это все сделала девушка! Литератор! И до самого дома пыталась в уме реконструировать по куче ее образ – внешность, характер, стиль письма. Выходила во всех отношениях впечатляющая и одаренная особа.
С особой нежностью вспоминаю англичанку, которая вела группу для дебилов, политкорректно называемых «начинающими». Она, пышная и подвижная, нас очень жалела и объясняла как-то особенно мягко.
– Над некоторыми заданиями в учебнике нарисован котик. Вот такой, – быстро рисует знак бесконечности на четырех запятых, сзади – палочка. Продолжает писать нерусские буковки, нервно косясь на котика. Неожиданно всплескивает руками:
– Ну нет, так нельзя, – и пытается как-то украсить котика, пририсовав ему ушки, что ли. Потом бросает это безнадежное дело – «а, ладно» – и дальше что-то свое пишет.
На остановке обогнала парочку парней и уловила следующее:
– Ну что мне с тобой делать, а? За руку тебя возьму – вырываешься. Обнять попытаюсь – вырываешься. Ласковые слова говорю…
Тут я не стерпела и медленно обернулась, собираясь сказать: «Да просто сделай ему минет!», но вовремя увидела, что второй все-таки девушка, только очень крупная и угрюмая. Счастлива, что удержалась – могла бы и в глаз получить, причем от нее.
У метро услышала глухие веские хлопки, собралась было залечь в укрытие, но вовремя рассмотрела, что стреляет жирная женщина с жестоким лицом, продавщица воздушных шаров. В правой руке у нее целая связка, и левой она иногда, раз в сорок секунд примерно, душит по одному небольшому шарику. Не демон-стративно – «каждую минуту я буду убивать котенка!», а как-то мимодумно. Постоит-постоит, и пальцами эдак судорожно – хщщщ.
- О любви ко всему живому - Кетро Марта - Современная проза
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Зато ты очень красивый (сборник) - Кетро Марта - Современная проза
- Экватор. Черный цвет & Белый цвет - Андрей Цаплиенко - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- ПРАЗДНИК ПОХОРОН - Михаил Чулаки - Современная проза
- Хоп-хоп, улитка - Марта Кетро - Современная проза
- Книга обманов - Марта Кетро - Современная проза
- Первый - Марта Кетро - Современная проза
- Самая-самая, всеми любимая (и на работе тоже все о’кей) - Мартина Хааг - Современная проза