Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кто появляется на стометровке раз-два в неделю, кто — каждый вечер, чтобы шлифовать ее почти до полуночи. У каждого постоянного посетителя стометровки есть своя кличка, чаще производная от фамилии или имени, реже от особенностей характера. Стометровка небогата на выдумку, хотя придуманные здесь прозвища порою сопровождают человека долгое время. Любители всего экстравагантного еще называют стометровку Бродвеем, и у Мишкиных приятелей в ходу странная, неизвестно откуда залетевшая на Оборонную песня под надрывно-разухабистый стон гитары: «Горит огнями ночной Бродвей, моя подруга сосет коктейль...»
...Словом, разные люди живут на Оборонной. И в разные часы Оборонная принадлежит разным людям. Хотя редко кто замечает это — просто так повелось. И ребята на ней живут очень разные, совсем непохожие друг на друга. Взрослые порою называют их странным, ругательно звучащим словом «акселераты». Недавно один пенсионер, увидев Мишку Мушкета, цепляющегося к прохожим у ларька «Русский квас», в гневе воскликнул: «Вот она, современная молодежь! Мы в наше время...» Ему бы вспомнить, что в то давнее время, когда ему было семнадцать, а Оборонной не существовало вообще, на этом месте тонула в грязище слободка с диким названием Брехаловка. Так вот, когда он был в Брехаловке семнадцатилетним комсомольцем, то глухими вечерами вместе с другими такими же заводскими пареньками вылавливал всякую шпану, караулившую в закоулках прохожих. И стоило им чуть опоздать — раздавался истошный вопль: «Караул! Грабят!»
Шпанистым ребятишкам было тоже по семнадцать как и комсомольцам...
Еще бы надо вспомнить гневному пенсионеру, что тогда, во времена, которые он всегда считал лучшими в своей жизни — с них, собственно, и началась его настоящая жизнь, — у них на заводике работал слесарь-партиец Иван Акимыч Корнеев, это он ходил с комсомолятами по ночным улицам Брехаловки, был у них за комиссара и отца родного: так Иван Акимович, вылавливая из темени брехаловской тревожной ночи очередного налетчика, никогда не причитал: «Ну и молодежь пошла...»
Тогда, правда, все было яснее, проще и сложнее. А Мишку Мушкета еще, между прочим, никто ни на каких таких делах за руку не схватил...
ЧУЖИЕ СРЕДИ СВОИХ
Наблюдательный человек после нескольких посещений стометровки заметит, что она разделена на зоны влияния. Мишель Мушкет правит тем отрезком улицы, где начинается Тополиный переулок, и к домам, расположенным за парадным фасадом Оборонной, ведут узкие дорожки, петляющие среди корпусов, обозначенных литерами А, Б, В или цифрами. У Оборонной есть и свои тылы: участки с гаражами, переулки, дальние, еще не застроенные пустыри, задние дворы, где густо разрослись тополя и клены и в выходные дни гулко стучат костяшками доминошники. Поздними вечерами туда редко кто заходит. Но Мишка здесь знает каждый столб и каждую тропку.
У бара «Вечернего» Мушкет появляется только в сопровождении дружков. Свита у него крикливая, нервная, всегда готовая затеять ссору. В таких случаях Мушкет обычно стоит в стороне и равнодушно наблюдает, как его дружки начинают обработку очередной жертвы с неизменного вопроса: «Ты чего?..»
— Ты чего?
— А ты чего?
— Я ничего.
— Нет, ты чего?
В этих «чего-ничего» легко запутаться, и вскоре уже никто не помнит, почему, собственно, вспыхнула ссора, все стараются выглядеть позлее, машут кулаками, напирают на чужака со всех сторон, тот зачумленно отругивается, понимая, что одному против троих не сладить. Иногда ссоры начинались из-за девчонок, иногда просто так, от занудливого желания кого-то напугать, обратить на себя внимание. Больше всего драк бывало ранней весной — тогда вечера становились раздражающе красивыми, дурманящими.
Если словесная баталия достигала кульминационного момента, Мишель или чуть приметным знаком давал разрешение на более энергичные действия, или примирительно цедил сквозь зубы: «Ладно, потом его грехи посчитаем». Приятели не всегда понимают, чем вызвано то или иное решение Мушкета, но подчиняются ему беспрекословно. Правда, было замечено, что часто решение Мушкета зависит от того, кто в данный конкретный момент находится в очереди в бар: он умело определял, ввяжутся ли другие парни в драку, если она начнется, и на чьей стороне будет перевес сил.
Рисковать Мишель и его подручные не любили. Обычно они налетали стаей, били куда попало, никаких неписаных правил уличных стычек не признавали. Свалить с ног, зацепить кованым ботинком, не дать подняться, оставить распластанным на буром асфальте, рассыпаться в разные стороны, и потом в каком-нибудь подъезде, запивая возбуждение дешевым портвейном «из горла́», с истеричным повизгиванием вспоминать: «А я ему...», «Гляжу — уже откинул копыта...» То, что иногда происходило у бара, не было драками — это было чаще всего безнаказанное, бессмысленное, исступленное избиение.
Когда в баре или возле него находился Артем Князев, он же Князь, потасовок почти не случалось. У Князя были свои приятели, которые к Мушкету относились презрительно и звали его за глаза плебеем. Если бы Князь захотел, вполне мог бы править на той части Оборонной, которая тянулась влево и вправо от бара. Мушкет однажды видел, как к Князю прицепились два новичка — бар пользовался популярностью и сюда приезжали с других улиц. Двое в новеньких дубленочках, в фирменных «вельветках» и модных «корочках» прикатили на «Жигуленке». Из машины выбрались не спеша, с ленцой, высокомерно. Не обращая внимания на очередь, словно ее и не существовало, уверенно постучали в деревянную дверь и показали швейцару Ванычу пятерку. Ваныч дрогнул...
Артем Князев вежливо прислонился спиной к двери:
— Будьте любезны занять очередь, господа банкиры. — Сказал он это спокойно, даже как-то равнодушно.
Один из парней окинул Князева снисходительным взглядом и сухо, делая огромное одолжение, процедил:
— У нас заказан столик, юноша.
И такая снисходительность прозвучала в его голосе, что очередь притихла — атмосфера сгущалась на глазах, и до критической точки было уже недалеко.
— Вранье унижает человека, — назидательно изрек Князь, умевший в необходимых случаях изъясняться с большим апломбом.
Парни в дубленках были старше его, шире в плечах.
— Папаша, открывай свою лавочку. — Они явно не хотели принимать во внимание Артема, который хоть и был в джинсах с фирменным ярлыком, но явно казался им несмышленышем, по тупости путающимся в ногах. Тем более что их было двое, а он один.
— Ваныч, прикройте, пожалуйста, дверь, — вежливо попросил Князь швейцара. — То, что сейчас произойдет, вам не обязательно видеть.
- Сохрани мгновения для друга - Алексей Черницын - Прочие приключения / Юмористическая проза
- Седьмой Рубеж - Жорж Бор - Прочие приключения / Периодические издания / Фэнтези
- Хранитель серого тумана - Родион Семенов - Прочие приключения
- Жизнь-река - Геннадий Гусаченко - Прочие приключения
- Милость! - Василий Немирович-Данченко - Прочие приключения
- Поход - Василий Немирович-Данченко - Прочие приключения
- В Петербурге - Василий Немирович-Данченко - Прочие приключения
- Корабль в бурю - Василий Немирович-Данченко - Прочие приключения
- Степан Груздев - Василий Немирович-Данченко - Прочие приключения
- Суд людской - Василий Немирович-Данченко - Прочие приключения