том поведать миру,
Что всюду, мол, насилие и блат:
— Нет справедливости! Вконец ее попрали!
Судите сами, верно ль я сказал:
Ведь нам с Енотихой три комнатенки дали,
Слону ж холостяку — огромный зал!
Осел и камень
На водопой знакомою тропой
Один Осел ходил лет пять, не менее,
Но как-то раз вечернею порой
На полпути застыл в недоумении.
Скалы обломок, чуть подернут мхом,
Лег на тропе, как будто так и надо.
Осел, пыхтя, уперся в камень лбом —
Не дрогнула замшелая громада.
От холки до хвоста Ослище взмок
И, не напившись, вспять побрел уныло…
Тот камень обойти шутя он мог,
Да вот беда: смекалки не хватило!
Конечно, в жизни все куда сложней.
Но неспроста сравненья возникают:
Догматики всех рангов и мастей
Подчас весьма Осла напоминают!
Благодарственный адрес
— Дедушка, — захлебывался от радости внук, — к тебе дяденька приходил и оставил вот это!
— Ну-ка, внучек, покажь, что тут такое? — Дед взял из рук красную папку, прищурил глаза.
На обложке тиснеными буквами стояла надпись: «С юбилеем!»
А внук тем временем продолжал:
— Он очень торопился, извинялся, что не подождал тебя. Он сказал, что они вчера упустили тебя из виду и не пригласили на торжественный вечер. А как это, дедушка, «упустить из виду»?
— Подожди, — остановил внука дед, — не тараторь. Кто был?
— Не знаю. Сказал, Максимов.
— А-а, с производства, значит… Вспомнили, не забыли. — Дед улыбнулся и сел за стол. — Теперь читай, что там написано.
Внук раскрыл папку и начал торжественно: «Дорогой наш ветеран Кондрат Федотович Токарев…»
При этих словах дед крякнул и схватился за бороденку, зажмурился: «Скажи-ка! Кондрат Федотович?!»
«В этот знаменательный день — день столетия нашего родного депо «Тендер» — мы шлем Вам наши чистосердечные поздравления и пожелания в дальнейшей вашей славной…»
— Эк, стервецы, умеют же, а?
— «…героической жизни…»
— Стой!.. Какая-такая «героическая»?
— Здесь так написано.
Дед надел очки.
— «В труднейшие годы гражданской войны Вы с оружием в руках отстаивали величайшие завоевания рабочего класса, молодую Россию от алчных грабителей и душителей свободы…»
— Подожди. Как же?..
— Дедушка, это так, наверное, говорится всегда о тех, кто хорошо работал. «Находясь на передовой линии…»
— Вранье! На передовой не был. В госпитале служил я, прифронтовом…
— Про то после будет… А здесь: «на передовой линии трудового фронта вы трудились дни и ночи без сна и отдыха…»
— Чего ты мелешь? Как это дни и ночи без сна?
— «Находясь на заслуженном отдыхе, Вы, дорогой Кондрат Федотович, все силы отдаете воспитанию подрастающего поколения, выступаете с пламенными речами перед молодежью…»
— Тьфу, шут тебя побери! Чего ты отсебятину несешь!..
«А-а! Ошибочка вышла! Этот альбом не мне. Кому-то другому», — подумал про себя дед и вслух сказал:
— Спутали…
— И ничего не спутали, дедусь. Смотри: «Напечатано в типографии…» И тушью от руки: «Кондрату Федотовичу Токареву».
— Мал ты еще. Не понимаешь!
Дед повертел в руках благодарственный лист, на обороте прочитал: «Тип. «Октябрь». Зак. 1483. Тир. 500 экз.».
Усмехнулся. Сказал:
— М-да… много нас, пенсионеров, 500 человек!
Век живи…
Однажды старый крокодил
Брюзгу-зануду проглотил
И стал от желчи зло плеваться:
— И знал же я, что он брюзжит,
Но разыгрался аппетит.
А надо было воздержаться!..
Мораль звучит вполне серьезно:
Учиться — никогда не поздно!
Ради ясности
Карась, представьте, даже не моргнет,
Завидев пред собой смертельную опасность.
Так, может быть, воздать ему почет?
Нет, подождем. Здесь требуется ясность.
Зачем же логикой пренебрегать:
Карась — лишен способности моргать!
Хорошо устроился
Сыр в масло угодил. По недоразумению.
Обжился быстренько. Не ведает забот.
И вот уже высказывает мнение:
— Без сыра — масло в пищу не идет!
Любопытная натура
Вот все говорят, что я летун. Глупости. Здесь все гораздо сложнее. Не понимают руководящие товарищи мою сложную натуру. А она у меня натура любопытная. Ну день не могу прожить без нового… А если и выпадет такой, считай, зря его прожил, не прожил, а так, проканителился. И вот эта моя любознательность создает обо мне отрицательное общественное мнение.
Посудите сами. В молодости работал я в киоске союзпечати. Милое дело. Сидишь газетки почитываешь. Журналы тоже. Пока прочитаешь, поистреплешь малость (особливо, если и знакомым на денек-другой одолжишь) — не без этого. Так сказать, издержки производства. А товар потом не берут. Начальство недовольно… зарплату не платит, премию не дает… Ясно, не выдержал я, уволился. И все через нее, любопытную натуру…
Учел ошибки. Устроился на кондитерскую фабрику. Хи-и-и… Не жизнь, а сироп. Идешь по цеху, а карамельки из машины жиг, ты их в рот. Из другой — шоколадка. Ты ее, скажем, в карман. Надобно ведь знать, из чего эта штукенция получается. И опять виновата моя натура. Много я переисследовал тех сладостей, аж на работу идти мутило. И то. Попичкай любого с месяц конфетками — взвоет! Так что душа моя не приняла того производства…
Учел. Пошел туда, где жевать нечего. На стройку. День работаю, два. Приглядываюсь. Любопытно стало. Лежат доски. Плохо лежат. Прибрал. Раствор не у места. Навел порядок. Построил себе сарай, зятю гараж, тестю погреб зацементировал. Пригрозили судом. Не поняли любопытную натуру — хотел я узнать, как это они без тех досок да цемента стройку будут заканчивать. В общем-то, дом построили, но как, не могу сказать. Ушел я на завод. По собственному желанию.
Учел. Не брал даже то, что плохо лежит. Зайду, бывало, на склад, переговорю с дядей Ваней и — на базар. Домой ни-ни. Уж очень мне хотелось знать, каким инструментом народ на барахолке интересуется… Н-н-да… Задержали в проходной…
К тому времени я уже проголодался по настоящей работе. Поступил на мясокомбинат. Сначала в сумках носил. А что? Не станешь же с сырого мяса пробу снимать прямо на производстве! Негигиенично. Это вам не карамелька. Здесь для пробы колбаса есть. Молочную люблю. Уж сколько я ее, сердечную, перетас… перепробовал… не
