Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зеркало чистилось трудно.
– Ты врешь, аба! – ярилась Тейша. – Оно ничего не говорит!
– Не знаю, мне говорит, – пожимала плечами Зейнаб.
– И что же?
Они уже привычно терли зеркало с разных краев. Край Зейнаб сверкал чистыми полукружьями, край Тейши был лишь чуть-чуть светел.
– Оно говорит: всех казню! закопаю живьем в песок! отребье, сыны сколопендр и ослиц! И еще много других слов, неприличных.
– Халиф не мог…
– Почему? – удивилась Зейнаб. – Он халиф.
– Ты врешь, аба!
Зачерпнув песок из мешка, Тейша с остервенением принялась чистить черный налет.
– Молчит! – чуть не плакала она.
Зейнаб посмотрела на свои ладони.
– Может, ты еще не почувствовала. Может, и не надо тебе оно?
– Ты врешь! – вскочила Тейша. – Это не помыслы! Ты хочешь очернить халифа, потому что он добрый и справедливый! Он спас меня. Он любит всех нас, и я люблю его! Люблю!
Топнув ногой, она выбежала со двора, в котором теснились обозные повозки.
Зейнаб вздохнула ей вслед:
– А его ли?
После Иль-Сатха обоз, приросший телегами и воинами, двинулся караванной тропой к Шунгуну, второму городу халифата.
Путь был длинный.
Зеркало выставлялось часто. Желающих разбогатеть грабежом было много, но все они падали перед халифом ниц. И темнолицые сарматы, и мохноштанные кефу, и барбары в войлочных шапках.
Кого закапывали в песок, кого протыкали копьями, кого брали с собой в рабы.
Один раз на обоз напали без переговоров, и зеркало едва успели установить. Зейнаб и Тейша потом чистили его до утра, изведя полмешка песка и меняя руки.
Песок чернел, ладони гудели от усилий.
– Я не хочу ваших смертей, – говорил халиф.
– Мы все должны думать о детях, – говорил халиф.
– Я всем дам еду и кров. Никто не будет обижен, – говорил халиф.
– Слышишь? – наклоняла потом голову Зейнаб. – Он думает: «Да выклюют вам глаза птицы! Да иссохнут ваши чресла! Да сгинет род!»
Тейше хотелось вцепиться старухе в волосы.
– Признайся! – кричала она. – Ты ненавидишь его! Он честный, высокий, умный. А кто ты? Старуха! Он не ляжет с тобой даже после года воздержания!
– Это да, – улыбалась Зейнаб.
А Тейша задыхалась от злости. Ей не слышалось ничего.
Багатуры были грозные, в кольчугах, наголо обритые.
За скрещенными копьями багатуров был виден поднятый полог шатра и халиф, возлежащий на низкой тахте. Перед халифом стоял столик с фруктами, и он лениво перебирал их – то персик повертит, то от граната рубиновое семечко отщипнет.
– Господин мой Муннар! – упала на колени Тейша. – Да пребудет в веках ваша слава великого правителя!
Халиф прикрыл глаза.
– Чего тебе, девочка?
– Мне надо сказать вам…
Халиф щелкнул пальцами, и копья багатуров разошлись.
– Ползи ко мне, девочка.
Тейша поползла.
Сначала по песку, потом по ковру. Замерла у столика, не смея поднять взгляд выше замерших у ее головы туфель.
В груди обещанием счастья колотилось сердце.
– Ты же моя чистильщица, да? – спросил халиф.
– Да, господин мой, – осмелилась выпрямиться Тейша.
Халиф Муннар ибн-Хайяр абу-Терим кивнул.
– И что ты хочешь мне сказать?
– Старуха Зейнаб думает о вас плохое! – выпалила Тейша. – Она говорит, вы совсем не такой, как в зеркале.
Халиф хмыкнул.
– А ты уже научилась чистить его?
– Я могу чистить зеркало целую ночь!
Халиф подошел к столику. Пальцы выкрутили виноградину, сочную, почти черную.
– Лови!
Тейша, вскинувшись, поймала ртом мелькнувшую в знойном воздухе ягоду. Ягода лопнула на зубах. Слаще, кажется, ничего не было.
Халиф засмеялся.
– Ловкая!
Ночью Зейнаб пропала.
Пропали и ее узлы и тряпки. В углу повозки осталось пустое, неуютное пятно от ее циновки. Тейша накрыла его ковром.
Ближе к полудню явился халиф.
– Ты теперь единственная чистильщица, – заявил он.
– Да, мой господин, – улыбнулась Тейша.
Халиф прищурился.
Губы его приоткрылись. Высунулся и спрятался язык.
– Любишь меня?
Опустив глаза, Тейша кивнула.
– Повернись, – приказал халиф.
Девочка переступила ногами, оказавшись к нему спиной.
Раздался щелчок – и перед Тейшей опустилось зеркало. Она отразилась в нем мутным пятном, зато лицо халифа за ее плечом оказалось четко очерченным.
– Ах, красавица! – сказало зеркало.
Отраженные глаза зажглись страстью. Пальцы, унизанные перстнями, коснулись заплетенных в косички волос.
Тейша вздрогнула. Но не от страха, от ожидания.
– Волосы – шелковые удавки, поймавшие мое сердце! Лицо – солнце! Под твоим взглядом я таю, как козий жир!
– Еще! – шепнула Тейша.
Там, в зеркале, руки халифа накрыли ее маленькие, не оформившиеся еще груди.
– О, груди твои – два холма, с которых истекает жизнь. Живот – гладкая пустыня с прохладным колодцем пупка. Бедра твои…
Длинное, до пят, платье Тейши поползло вниз.
– Это все правда?
– Конечно, – произнесло зеркало. – Я подарю тебе весь мир, ты достойна этого, рахат-лукум моего желания. Все богатства, все халифаты, что есть, все акыны будут петь твое имя… Как тебя зовут?
– Тейша.
– О, как славно. Наклонись, пожалуйста…
Боль была в спине. Боль была внизу живота.
Бархат укрывал Тейшу. Платье тряпкой валялось в пыли. Зеркало было черным.
Тейша лениво подумала, а стоит ли теперь его чистить, ведь теперь она, наверное, переселится в шатер наложниц, у нее будут подарки, дорогие ткани, драгоценности…
У нее все-таки удивительная, сказочная судьба!
Вздохнув, она завернулась в кусок бархата и встала. Обоз расположился у древнего колодца, ветви сухого дерева резали красный круг солнца. Горели костры, что-то жарилось, недалеко пофыркивали лошади.
– Госпожа, – поклонился откуда-то взявшийся багатур, – разрешите.
Тейша отошла в сторону.
Багатур, кряхтя, спустил зеркало, потом мешок, потом скамеечку.
– Госпожа, – он поклонился снова и пропал.
Тейша уселась на скамеечку, зачерпнула песка, определилась, с какого места начнет. Наверное, это ненадолго, просто сейчас некому чистить…
Ладонь совершила круговое движение.
– Тварь, – услышала она вдруг шепот халифа из-под пальцев. – Худющая, костлявая… Нет, даже Мирьям лучше…
Тейша так и не заметила, что плачет.
Слезы текли, а она чистила, чистила, чистила.
Зеркало же не останавливалось…
Софья Ролдугина
Поворот
Сколько себя помню, у нас, в Коста-да-Соль, всегда творилась какая-то… полная дичь.
Нет, честно, ну.
Взять хотя бы Маман Муэртес, которая жила на отшибе, старуху эту. Мать семейства из неё, как из меня мадам в кружевах. Я и рюши, представили, да? Уржаться. Детей она на дух не выносила, да и людей вообще, впрочем. Но если к ней заявится жёнушка, которая хочет безопасным образом овдоветь, например, то пара бутылок рома и горсть побрякушек смягчат сердце чёрной стервозы, смажут нужные механизмы, типа того.
А вот дети – нет, никаких исключений, вы чего. Вон, когда Тереза втрескалась
- Лучшее за год 2005: Мистика, магический реализм, фэнтези - Эллен Датлоу - Социально-психологическая
- Клан Идиотов - Валерий Быков - Социально-психологическая
- Кровные узы (Hellraiser: Bloodline) - Андрей Цепляев - Ужасы и Мистика
- Древние Боги - Дмитрий Русинов - Героическая фантастика
- Знак Огня - Роберт Говард - Героическая фантастика
- Девушка из золотого атома (сборник) - Рэй Каммингз - Ужасы и Мистика
- Рассказы о мире Нэстэ - Михаил Евгеньевич Щукин - Боевая фантастика / Героическая фантастика / Периодические издания
- Каникулы в джунглях (Книга-игра) - Роберт Стайн - Ужасы и Мистика
- Икс. Место последнее - Линдквист Юн Айвиде - Ужасы и Мистика
- Берега смерти (сборник) - Майкл Муркок - Социально-психологическая