Форма входа
Читем онлайн ПУБЛИЦИСТЫ 1860-х ГОДОВ - Феликс Кузнецов
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Ведь, собственно говоря, и «теория реализма» Писарева, и «бланкизм» Зайцева, а потом Ткачева, и концепция «глуповцев» Салтыкова-Щедрина, и «критически мыслящие личности» Лаврова при всей разнородности этих явлений были не чем иным, как реакцией на «болотистость» почвы, на отсутствие реальных условий для народной, крестьянской революции в России.
В течение десятилетий русские революционные демократы бились над этой неразрешимой задачей: как поднять массы на революцию? Неразрешимой потому, что революционность крестьянства была революционностью особого рода. Без руководства буржуазии или пролетариата оно не в силах было подняться на организованные и сознательные действия и было способно «только на бунты» [1] . Даже в период наибольшего революционного подъема — в 1859–1861 годах «…народ, сотню лет бывший в рабстве у помещиков, не в состоянии был подняться на широкую, открытую, сознательную борьбу за свободу. Крестьянские восстания того времени остались одинокими, раздробленными, стихийными «бунтами», и их легко подавляли» [2] .
Движение русской революционной демократии уже изначально было чревато трагедией, пусть и не всегда осознаваемой идеологами. Ибо трагическая коллизия, по Энгельсу, и заключается в «столкновении между исторически необходимым требованием и практической невозможностью его осуществления (тоже историческая закономерность). Столкновение этих двух необходимостей дает трагизм положения» [3] .
Предчувствие, предощущение трагизма положения русской революционной демократии было уже у Чернышевского.
«Не имеешь духа объяснить свою неудачу настоящей ее причиною — недостатком общности в понятиях между собой и людьми, для которых работаешь; признать эту причину было бы слишком тяжело, потому что отняло бы всякую надежду на успех всего того образа действия, которому следуешь; не хочешь признать эту настоящую причину и стараешься найти для неуспеха мелочные объяснения в маловажных, случайных обстоятельствах, изменить которые легче, чем изменить свой образ действий», — писал Чернышевский в 1862 году, когда стал очевидным начавшийся спад крестьянских волнений. В полных горечи и отчаяния словах уже и у Чернышевского прорывалась тоска, обусловленная, по словам Ленина, «отсутствием революционности в массах великорусского населения» [4] .
3
Писарев — современник и сподвижник Чернышевского, это общеизвестно. Но не совсем точно. Писарев принадлежал и выразил своим творчеством иную, более позднюю эпоху, чем Чернышевский и Добролюбов, — эпоху второй половины 60-х годов. Еще точнее: Писарев и публицисты его круга — фигуры переломные; в их мировоззрении с предельной выразительностью выявился тот трагический момент в развитии революционно-демократического самосознания, когда впервые обнаружилось несоответствие классических концепций крестьянской демократии, выработанных в условиях революционной ситуации, тягостным обстоятельствам реальной жизни.
Начало идейного формирования Писарева — немногие месяцы 1861-го — начала 1862 года — пришлось на время «бури и натиска» «святых» (Чехов) шестидесятых годов, наполненное исступленным ожиданием и подготовкой революционного взрыва. «Схоластика XIX века» (май, сентябрь 1861 г.), «Меттерник» (сентябрь, ноябрь
1861 г.), «Московские мыслители» (январь 1862 г.), «Русский Дон-Кихот» (февраль 1862 г.), «Базаров» (март 1862 г.), «Бедная русская мысль» (апрель — май 1862 г.), наконец, прокламация о Шедо-Ферроти, за которую Писарев и оказался в крепости, — вот вехи его стремительного сближения с лагерем Чернышевского и Добролюбова, путь становления революционера и демократа.
«Низвержение благополучно царствующей династии Романовых и изменение политического и общественного строя составляют единственную цель и надежду всех честных граждан России. Чтобы при теперешнем положении дел не желать революции, надо быть или совершенно ограниченным, или совершенно подкупленным в пользу царствующего зла», — писал он. в прокламации о Шедо-Ферроти в июне 1862 года. Жажду революции, которая низвергнула бы царствующее зло и изменила политический и общественный строй, Писарев пронес через всю свою жизнь. Революционно-демократическая основа убеждений Писарева оставалась неизменной при всех противоречиях его последующей эволюции — менялись представления о реальных путях коренного преобразования общества. Первоосновой же мировоззрения Писарева всегда был один и тот же неотвязный, изматывающий душу вопрос о «голодных и раздетых людях». «Вне этого вопроса», утверждал Писарев, нет «решительно ничего, о чем бы стоило заботиться, размышлять и хлопотать».
И решить этот вопрос, по убеждению Писарева, могут только сами «работники», сами «голодные и раздетые люди», то есть народные массы. Эту мысль он проводил и в статье «Бедная русская мысль» (1862), и в «Исторических эскизах» (1864), и в «Исторических идеях Огюста Канта» (1865), и в своем завещании — статье «Французский крестьянин в 1789 г.» (1868).
Трагедия России той поры, трагедия революционной идеи, впервые с полной ясностью осознанная именно Писаревым, и заключалась в том, что народные, то есть крестьянские, массы не были способны на сознательную, широкую революционную борьбу за коренное изменение условий своего существования.
Так же, как и у Чернышевского, а точнее, еще и большей мере, чем у Чернышевского, сомнения в революционной активности крестьянских масс прорываются у Писарева уже в 1862 году. В те весенние месяцы 1862 года, когда он писал роковое для его личной судьбы воззвание, Писарев с горечью признавался в этих мучивших его сомнениях в готовности народа на революцию: «Проснулся ли он теперь, просыпается ли, спит ли по-прежнему — мы не знаем. Народ с нами не говорит, и мы его не понимаем».
Но это состояние сомнения в революционных возможностях народа не только не препятствовало открытому воззванию к немедленной революции, а, наоборот, понуждало Писарева к тому. Сомнение не исключало надежд на возможный революционный взрыв.
1863 год убил эту надежду. Сомнения в революционных возможностях крестьянства, в его готовности к активным действиям переросли в горестную уверенность. Еще в мае 1862 года Писарев, предчувствовавший возможную неудачу, писал, что исторические периоды, когда народ пассивен и не может «жить своим умом, наводят на нас тоску и досаду». Уже в первых номерах возобновленного в 1863 году после цензурного приостановления «Русского слова» этот мотив звучит с трагической резкостью. Предвосхищая цитировавшиеся выше знаменитые слова Чернышевского, журнал клеймит гнусную черту «рабской преданности» своим господам, воспитанной в народе веками крепостного права. «Мы знаем, что известные причины влекут за собой известные следствия, и поэтому мы не можем не понимать этого. Мы знаем, что крепостное право между прочими прелестями Должно было породить и эту. Но если рабское чувство отвратительно само по себе, — утверждает журнал, — то оно делается еще отвратительнее, когда стараются возвести его в идеал добродетели…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});На этой странице вы можете бесплатно читать книгу ПУБЛИЦИСТЫ 1860-х ГОДОВ - Феликс Кузнецов бесплатно.
Похожие на ПУБЛИЦИСТЫ 1860-х ГОДОВ - Феликс Кузнецов книги
- Мысли и воспоминания. Том II - Отто фон Бисмарк - Биографии и Мемуары
- Адмирал Советского Союза - Николай Кузнецов - Биографии и Мемуары
- Против Сталина и Гитлера. Генерал Власов и Русское Освободительное Движение - Вильфрид Штрик-Штрикфельдт - Биографии и Мемуары
- Прощание с иллюзиями: Моя Америка. Лимб. Отец народов - Владимир Познер - Биографии и Мемуары
- Мой университет: Для всех – он наш, а для каждого – свой - Константин Левыкин - Биографии и Мемуары
- Сравнительные жизнеописания - Плутарх - Биографии и Мемуары
- При дворе двух императоров (воспоминания и фрагменты дневников фрейлины двора Николая I и Александра II) - Анна Тютчева - Биографии и Мемуары
- Мой XX век: счастье быть самим собой - Виктор Петелин - Биографии и Мемуары
- Домашняя жизнь русских царей - Иван Забелин - Биографии и Мемуары
- Мемуары «Красного герцога» - Арман Жан дю Плесси Ришелье - Биографии и Мемуары
