Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что значит ОВЛ? — спросил он у стюардессы.
Это была аккуратно одетая и совершенно безликая молодая женщина, напоминавшая своими ухватками то ли акушерку, то ли гувернантку, то ли продавщицу.
— Особо Важные Лица, — ответила она с убийственной серьезностью.
— А это ничего, что меня привели сюда?
— Все как положено. Вы — Особо Важное.
«Интересно, — подумал Скотт-Кинг, — как же они с обыкновенными людьми обращаются, не особо важными?»
Он находился в обществе двух попутчиков, мужчины и женщины, тоже из Особо Важных и тоже летевших в Беллациту, столицу Нейтралии; оба, как вскоре обнаружилось, были гостями Юбилейного Комитета Беллориуса.
Мужчина принадлежал к типу людей, хорошо знакомому Скотт-Кингу; его звали Уайтмейд, и он был преподавателем, столь же безвестным и захудалым, как сам Скотт-Кинг, и примерно того же возраста.
— Скажите мне… — обратился он к Скотт-Кингу. — Скажите мне со всей откровенностью, — он огляделся по сторонам, как оглядываются обычно, делая столь двусмысленную оговорку, — вы когда-нибудь слышали раньше об уважаемом Беллориусе?
— Я знаю его сочинения. Впрочем, я редко слышал, чтоб о нем говорили.
— Да, конечно. Он, однако, не по моей части. Мой предмет — римское право, — сказал Уайтмейд, снова сопровождая свои слова вороватой оглядкой, начисто лишавшей это заявление его высокого достоинства. — Они, сами понимаете, пригласили нашего словесника, но тот поехать не смог. Тогда они решили позвать латиниста. А он красный. И уж после этого они предложили кому угодно представлять университет. Никто не выразил желания, и тогда я предложил им свою кандидатуру. Мне подобные вылазки представляются в высшей степени занимательными. Вам никогда не доводилось пробовать?
— Нет.
— На прошлые каникулы я ездил в Упсалу, и там всю неделю нам два раза в день давали вполне сносную икру. Нейтралия, увы, своими деликатесами не славится, но еды попроще, наверно, все же будет досыта, ну и вино, конечно.
— В любом случае это все липа, — произнесло Особо Важное Лицо.
Это была женщина, не слишком молодая. Скотт-Кинг и Уайтмейд уже знали, что это мисс Бомбаум, потому что на всех этапах их долгих скитаний по аэропорту имя ее писали мелом на доске объявлений и выкликали по радио, неизменно требуя, чтобы мисс Бомбаум зашла за поступившей для нее срочной телеграммой. Имя это, стяжавшее скандальную славу чуть не в целом свете, оказалось каким-то образом незнакомо Скотт-Кингу и Уайтмейду. Уж она-то не была ни захудалой, ни безвестной! Одно время мисс Бомбаум была разъездным, точнее даже, разлетным корреспондентом, и в предвоенную пору она с неизменностью оказывалась в той самой точке земного шара, где назревала какая-нибудь гадость, — то в Данциге, то в Альказаре, то в Шанхае, то в Уол-Уоле. В настоящее время она являлась обозревателем, чьи еженедельные комментарии регулярно покупала по контрактам пресса четырех континентов. Скотт-Кинг никогда не читал подобных статей и оттого в который уж раз за сегодняшнее утро принимался праздно гадать, кем бы могла оказаться эта дама. С одной стороны, ее и дамой-то назвать было рискованно, так как вид у нее был не вполне пристойный; ее пишущая машинка как-то не вязалась с профессией актрисы или шлюхи, как, впрочем, и острое личико, почти лишенное признаков пола, однако увенчанное вопиюще женственной шляпкой и вычурной прической. Он уже приблизился к разгадке, когда заподозрил, что это романистка, одна из тех женщин — писательниц, о которых он столько слышал, но которых, однако, никогда не встречал.
— Все это липа, — сказала мисс Бомбаум. — Затея нейтральского бюро пропаганды. Теперь, когда война кончилась, они оказались вроде как на отшибе и, вероятно, не прочь завести новых друзей среди членов Объединенных Наций. Наш конгресс — это только часть их программы. Они там сейчас устроили религиозное паломничество, съезд физкультурников, международный съезд филателистов и еще Бог знает что. Думаю, тут можно наскрести сюжетик — я имею в виду Нейтралию, конечно, а не Беллориуса — с ним-то дело дохлое.
— Дохлое?
— Да, у меня тут где-то есть его поэма, — сказала она, роясь в сумке. — Думала, может, пригодится для выступлений.
— Вы полагаете, есть опасность, что нас там заставят выступать? — спросил Скотт-Кинг.
— А зачем бы еще они нас вздумали приглашать? Как вы себе представляете? — спросила мисс Бомбаум.
— В Упсале я произнес три длинных речи, — сказал Уайтмейд. — Они там просто визжали от восторга.
— Боже мой, а я все записи дома оставил.
— Можете брать это у меня, когда захотите, — сказала мисс Бомбаум, протягивая Скотт-Кингу роман Роберта Грейвза «Князь Белизариус». — Грустная книжка. Он ведь там слепнет под конец.
Музыка вдруг оборвалась, и радиоголос проговорил: «Пассажиров, вылетающих в Беллациту, просят пройти к выходу номер четыре», и в ту же минуту в дверях появилась стюардесса.
— Следуйте за мной, — сказала она — Приготовьте посадочные талоны, медицинские справки, свидетельства о прохождении таможенного досмотра, документы на валюту и чеки, паспорта, билеты, опознавательные ярлыки, бронь на билеты, выездные визы, багажные, залоговые и страховые квитанции — для проверки на контроле.
Особо Важные Лица вышли за стюардессой, смешались с менее важными лицами, ожидавшими вылета в соседнем зале, и вместе с ними вступили в зону пыльного смерча, вздымаемого четырьмя вращающимися винтами самолета, затем поднялись по трапу, уселись на свои места и вскоре, пристегнутые ремнями, замерли в ожидании, точно в кресле у зубного врача. Стюардесса дала им краткие инструкции на тот случай, если самолет вынужден будет сесть в море, а в заключение объявила:
— Наш самолет прибывает в Беллациту в шестнадцать часов по нейтральскому времени.
— Ужасная мысль тревожит меня, — сказал Уайтмейд. — Означает ли это, что мы останемся без обеда?
— Вероятно, они поздно обедают в Нейтралки.
— Да, но не в четыре же!
— Наверняка они для нас что-нибудь такое устроят.
— Дай Бог, чтоб устроили.
Кое-что для них и правда устроили — впрочем, отнюдь не обед. Несколько часов спустя Особо Важные Лица вышли из самолета на залитый ослепительными лучами солнца аэродром Беллациты и были встречены целой депутацией хозяев, которые, быстро сменяя друг друга, пожимали им руки.
— Добро пожаловать в страну Беллориуса, — заявил глава депутации.
Он с учтивым поклоном сообщил прибывшим, что его зовут Артуро Фе и что по званию он доктор Беллацитского университета. В его внешности тем не менее не было ничего профессорского. Скотт-Кинг подумал, что человек этот скорее похож на стареющего киноактера. У него были тоненькие, мастерски прорисованные усики, едва намеченные бачки, редкие, однако тщательно причесанные волосы, монокль в золотой оправе, три золотых зуба и аккуратный темный костюм.
— Дамы и господа, — сказал он, — о вашем багаже позаботятся. Машины ждут вас. Следуйте за мной. Что-что? Паспорта? Документы? Не беспокойтесь о них. Все улажено. Идемте.
Именно в этот момент Скотт-Кинг обнаружил присутствие в их группе молодой женщины, которая флегматично возвышалась над всеми. Он видел ее еще в Лондоне, где она казалась выше всех пассажиров на добрых пятнадцать сантиметров.
— Я приходила, — заявила она.
Доктор Фе поклонился.
— Фе, — сказал он.
— Свенинген, — отозвалась она.
— Вы наша гостья? Гостья Ассоциации Беллориуса?
— Нехорошо говорю английский. Я приходила.
Доктор Фе пытался говорить с ней по-нейтральски, по-французски, по-итальянски и по-немецки. Она отвечала на языке своей родины, далекой северной страны. Доктор Фе поднимал руки к небу и возводил очи горе, демонстрируя крайнюю степень отчаянья.
— Много говорите английский. Мало говорю английский. Так что мы говариваем английский, да? Я приходила.
— Приходила? — сказал доктор Фе.
— Приходила.
— Для нас большая честь, — сказал доктор Фе.
Он повел их между рядами цветущих олеандров и клумб, засаженных ромашкой, мимо столиков под навесами кафе, к которым с тоской обращался взгляд, Уайтмейда, через зал ожидания аэропорта и дальше, к стеклянной двери, к выходу.
Здесь произошла заминка. Два часовых, одетых довольно неряшливо, однако с полной боевой выкладкой, на вид сильно потрепанные в боях, зато ревностные служаки, настоящие львы, вдруг преградили им путь. Доктор Фе попробовал прикрикнуть на них, потом пустил в ход обаяние, угостил сигаретами. Затем внезапно обнаружились сокрытые доселе черты его характера: он впал в нечеловеческую ярость, стал потрясать кулаками, обнажая оскал цвета золота и слоновой кости и так гневно щуря при этом глаза, что от них оставались лишь узенькие монгольские щелочки. То, что он при этом выкрикивал, было недоступно пониманию Скотт-Кинга, однако со всей очевидностью звучало оскорбительно. Но часовые держались твердо.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Хроника одного скандала - Зои Хеллер - Современная проза
- Другое море - Клаудио Магрис - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- Из Фейсбука с любовью (Хроника протекших событий) - Михаил Липскеров - Современная проза
- Мерзкая плоть - Ивлин Во - Современная проза
- Две памятные фантазии - Хорхе Борхес - Современная проза
- Остров Невезения - Сергей Иванов - Современная проза
- Игнат и Анна - Владимир Бешлягэ - Современная проза