Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Двухлетие открытия Аномалии отпраздновали на всех базах, а на следующий день произошло странное событие. Одна из грузовых ракет прошла в непосредственной близости от Аномалии и, корректируя курс, «чиркнула» по поверхности черного тела. Ракета исчезла, и диспетчеры, которые видели уже много подобных картин, мысленно с ней распрощались. Но спустя шесть секунд ракета опять появилась в зоне слежения. Двигаясь к базе по инерционной траектории и не реагируя на командные импульсы, она должна была врезаться в посадочный комплекс и смять его. Диспетчерам пришлось решать: уничтожить ракету или попытаться спасти ее с риском для посадочных емкостей. Выбрали второе: машина, вернувшаяся из Аномалии, была ценнее.
Ракету остановили магнитными щупами в нескольких метрах от причального окна. Внешне она не пострадала, но во всех системах была, как оказалось, стерта информация. Лишь в памятных ячейках нескольких микромодулей, вышедших из строя еще в свободном полете, информация сохранилась. Но она, конечно, не имела отношения к Аномалии.
Пожертвовали еще одним автоматом. Его направили по касательной к Аномалии так, чтобы время его пребывания под видимой поверхностью черного тела не превышало трех секунд. Резервные системы блокировали, чтобы они не могли работать при выходе из строя основных.
Все шло по программе. Автомат исчез, появился, и тогда по команде с базы включились резервные системы. Заработал двигатель, и все увидели, как на месте ракеты полыхнуло пламя. Взрыв разнес машину на обломки, собрать которые было невозможно.
Но за миллисекунды — от включения резерва до взрыва — автомат успел кое-что сообщить. Главное, все основные системы не работали, а в одной из дублирующих цепей вышел из строя датчик топлива. Он перестал регулировать подачу рабочего тела, и двигатель пошел вразнос из-за перенасыщения активными веществами.
Объяснение предложил Снайдерс — один из экологов экспедиции. По его мнению. Аномалия была живым существом и поглощала информацию, преобразуя ее в чистейший первозданный шум. Любой модулированный сигнал оказывался прекрасной пищей для этого космического монстра, но именно поэтому исследования недр Аномалии становились делом совершенно безнадежным.
Изучение Аномалии теперь переходило в ведение Комитета по контактам. Следующий год тоже был годом неудач, но терпела их другая организация. Арсенин знал о поражениях Комитета, но они его, в общем, не интересовали, как и вся проблема. Он жил другой жизнью: вокализы, репетиции, спектакли.
Представитель Комитета отыскал Арсенина в театре, Андрей смывал губкой грим (в тот вечер он пел Валентина в «Фаусте») и слушал невнимательно. Лететь к неведомой Аномалии он не собирался. Это была глупость, в которой он не желал участвовать.
Арсенин провел бессонную ночь и наутро вызвал по стерео председателя Комитета. Хотел сказать одно лишь слово: нет. В кабинете оказалось неожиданно много людей, они будто ждали звонка Арсенина, и он понял тогда, что дело гораздо серьезнее, чем ему представлялось.
— Нужно лететь? — упавшим голосом спросил он.
— Да. Классические методы контакта провалились. Гениев-контактистов, которые могли бы решить проблему интуитивно, в нашем времени просто нет. Ждать, пока они появятся в будущем?.. А отыскать их в прошедших веках можете только вы…
— Я певец, — сказал Арсенин. — Я не ощущаю в себе ничего такого… Это было давно. Да вы и сами никогда не верили в идеи старика…
— Лишь вы, Андрей Сергеевич, — сказал председатель, — можете отыскать человека, способного решить проблему Аномалии. И только вы можете держать с ним постоянную связь.
Арсенин подавленно молчал. Мысленно он уже распрощался со сценой и проклял старика Цесевича за его эксперимент, который, возможно, и не удался, но чтобы в этом убедиться, ему, Арсенину, придется лететь неведомо куда и взваливать на себя ответственность за первый контакт.
Вадим услышал бой часов, увидел свою руку с бокалом шампанского и понял, что все прожитое им заняло лишь миг обычного времени. Пролетело в сознании нечто, оставив глубокую борозду воспоминаний — не сон, не явь, не жизнь, не галлюцинации. Все уместилось между седьмым и восьмым ударами курантов и осталось в старом году.
Ирина заглянула на последние страницы. Речь там опять шла об Арсенине
— описывалась некая планета Орестея. Возможно, объяснение Странностей где-то в середине, но не искать же наобум! Придется читать с того места, где она остановилась…
Вадим прекрасно помнил детали. Молчать боялся, но боялся и рассказывать. Он был один на один со Странностями. Все время прислушивался к себе, анализировал ощущения, проверял реакции. К новому семестру он пришел с взвинченными нервами, потому что все время находился в состоянии ожидания.
Прошел почти месяц, прежде чем Странности появились опять. Вадим сидел с приятелями в кино, смотрел мелодраматическую историю сестры Керри и скучал. Произошло совпадение, давшее впоследствии пищу для бесплодных раздумий. Вадим привычно подумал о Странности, и экран исчез, сердце зашлось от страха, но в следующее мгновение собственные мысли и ощущения пропали — в сознание ворвался певец и контактист Арсенин.
Ожидание затягивалось. Все понимали: не так-то просто сказать решающее слово. Арсенин чувствовал нетерпение окружающих, но первым правилом, которое вбил в него старик Цесевич, было: не заставляй себя. «Ты уже обучен, — говорил дед, — все, что тебе нужно знать, ты знаешь подсознательно, а все, что ты должен уметь, будет уметь тот человек, с которым ты окажешься связан. Тебе незачем напрягать память, подсознание не выдает знаний по крохам, оно не выдает сведений — оно дает решения».
И Арсенин молчал, хотя знал уже, что нужно делать. Решение проявилось в неожиданном желании, и Арсенин медлил говорить о нем, потому что оно выглядело абсурдным. Но там, внутри его подсознания, примостился студент-физик, гениальный специалист по контактам с другими цивилизациями, и он — самое главное! — внушал Арсенину это бессмысленное на вид желание.
Вадим вернулся в темный зал кинотеатра и просидел до конца сеанса, закрыв глаза. Он заткнул бы и уши, но на это обратили бы внимание. Он думал о том решении, которое только что подсказал Арсенину. Решении, всплывшем неизвестно из каких глубин подсознания. Нужно просто взорвать Аномалию. Уничтожить. Наверно, это будет красивое зрелище. И тогда все станет ясно. Вадим не мог пока объяснить даже себе, что и почему станет ясно после такого варварского действия. Но о решении, при всей необратимости его последствий, не жалел и, кажется, впервые без затаенного страха ожидал очередной Странности. Было любопытно…
Пришло серое утро, затянуло небо белесой дымкой, будто природа израсходовала весь запас летних красок и рисовала теперь одними полутонами. Дымка сгущалась туманом, Ирина стояла у окна, приходя в себя после бессонной ночи и перемежаемого кошмарами короткого утреннего сна.
Новый рассказ Вадима воспринимался так же, как и прежние — будто сквозь дымку, повисшую в небе. Это, впрочем, Ирину не беспокоило. Она возвращалась в город и опять приезжала в обсерваторию, контуры будущего романа об астрофизиках обрисовывались все четче, с Вадимом Ирина виделась часто и подолгу разговаривала, старалась понять его или хотя бы поверить. Не получалось. В глубине души Ирина не верила ни единой написанной им строчке.
4
Арсенин смотрел на это зрелище с ощущением растерянности и полного хаоса в мыслях. Он вовсе не желал того, что произошло. Так уж получилось… Но так получилось из-за его, Арсенина, самонадеянности и еще из-за этого студента-физика Гребницкого, жившего почти двести лет назад.
Арсенин смотрел на то, что осталось от Аномалии: бурые клочья остывающего газа, в которых было не больше жизни, чем в обыкновенном стуле.
Как же это случилось?
Студент-физик Гребницкий, единственный за сотни лет специалист по контактам с внеземными цивилизациями, найденный в дебрях времени им, Арсениным, этот Гребницкий, притаившийся в мыслях Арсенина, как джинн в бутылке, подсказал нелепое решение — взорвать Аномалию. И его желание стало желанием Арсенина.
Арсенин возвратился изогнутыми коридорами в свою комнату, на ходу рассказывая, что истина контакта найдена и заключается она в уничтожении объекта контакта. Это, может быть, против разума, но ему, Арсенину, все равно, он лишь посредник и не сомневается в том, что все понял правильно. Решение кажется странным. Точнее, идиотским. Придется с этим примириться. Таковы издержки интуитивизма.
Арсенин понимал, что говорить так некорректно. Но У него раскалывалась голова — такого еще никогда не случалось после хроносеанса. Он вернулся к себе, лежал, думал. Мысли были обрывочными. Как тяжелые бревна из воды, всплывали воспоминания детства. Хроносеанс еще не закончился, Арсенин чувствовал краем сознания разброд мыслей этого Гребницкого. Арсенин не знал, какая часть его ощущений становится достоянием студента-физика, и во время хроносеанса старался думать четче. А сейчас мысли разбегались. Арсенин вспомнил Цесевича, вечного путаника Цесевича, как его называли. Он тридцать лет проработал в австралийских рудниках, добывая с пятисоткилометровой глубины платину, был прекрасным горным инженером. И все эти годы занимался на досуге проблемой поиска гениев — делом, весьма далеким от его профессии. Он не был дилетантом, удивительно быстро усвоил классические теории, но только для того, чтобы объявить их неверными.
- Стрельба из лука - Песах Амнуэль - Социально-психологическая
- Тривселенная - Песах Амнуэль - Социально-психологическая
- По делам его... - Песах Амнуэль - Социально-психологическая
- Преодоление - Песах Амнуэль - Социально-психологическая
- Бомба замедленного действия - Песах Амнуэль - Социально-психологическая
- Посол - Песах Амнуэль - Социально-психологическая
- Из всех времен и стран... - Песах Амнуэль - Социально-психологическая
- Крутизна - Песах Амнуэль - Социально-психологическая
- И затонула лодка... - Песах Амнуэль - Социально-психологическая
- Летящий орел - Песах Амнуэль - Социально-психологическая