Рейтинговые книги
Читем онлайн Письма самому себе - Симона Гауб

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7

Страна-зеркало

Внутри меня постоянно живёт некая раздвоенность.

Первая моя половина презирает всё показное, лоск, имидж и его поддержание, посты и лайканья, жалкие попытки выделиться или соответствовать – они суть одно и то же – ты кружишь где-то рядом, но никак не можешь поймать себя окончательно, принять, взглянуть в собственное лицо со всей честностью и принятием.

Эта моя часть говорит: «делай что хочешь, только не заходи в интернет, не разменивай себя на мелочи. Ты можешь выйти на улицу и жевать полынь возле забора, но не заходи в интернет, тебя от него тошнит. Беги, убегай в леса, подальше от людей, укройся где-нибудь, одичай, сойди с ума и воскресни новым разумом. Забудь язык, на котором говоришь и сожги свою одежду. Оставь всё и только тогда ты найдёшь себя, найдёшь меня, станешь чем-то необъяснимым. Ты прорвёшься сквозь пелену мелких наваждений. Ты видел, что есть бог, ты знаешь, как работают эти шестерёнки. Брось их, оставь всё. убегай. Тебя тошнит от общества, тебя тошнит от интернета и показухи, ты уже весь в них, и поэтому тебя тошнит от себя самого.»

И, должен признаться, меня действительно тошнит. Моя кожа покрылась странными знаками из крови и гноя, мои глаза устали от слёз, мои уши заплывают серой, чтобы не слышать этого дикого грохота и криков умирающего духа.

Вторая моя половина хочет, чтобы её заметили и признали, и ради этого готова играть по абсолютно любым правилам. Она будет ждать ваших сердечек под постом, а если их не будет, она начнёт пожирать сама себя, под покровом ночи, клевать саму себя в печень, отравлять ядами и запускать иголки под ногти. Как никто другой она понимает, что умрёт, если я выберу уединение. Она есть суть – глядящая на людей. Но любовь к людям её извращена, она может наслаждаться, но не подойдёт близко, она знает, что когда ты выставляешь напоказ что-то личное – это неприятное чувство, но также она знает, что иначе нельзя.

Ей нужно разрывать себя и давать потрогать свои внутренности людям вокруг. Но она прекрасно отдаёт себе отчёт в том, что они могут пнуть её, они могут её ударить, а она упадёт и будет наслаждаться этим.

При этом она хочет, чтобы её укрыли от бурь, сказали ей, что она прекрасна, что она победила и с завтрашнего дня мир поменяется и в нём больше никто никогда не будет несчастен. Люди станут мудры и справедливы, не будет предела шорохам листвы – можно будет просто заснуть под деревом и с чувством выполненного долга смотреть сны о ещё более прекрасных мирах… А пока всего этого нет, сгодятся и пинки.

У неё тысячи щёк, которые можно подставлять под битьё снова и снова, не задавая себе вопроса о том, напрасно ли это. Она не видит разницы между внутренним и внешним.

И, должен признаться, в чём-то она права, шрамы украшают душу. А если ты хочешь, чтобы костёр горел, то не забывай подкладывать в него дров. Неприятие лучше безразличия. Ведь безразличие нас хоронит.

Если никто не смотрит на пламя, то для кого ты горишь?

Зачем пахнуть розе, если никто не вдыхает её аромат.

Зачем рождаться, если тебя забудут?

Зачем мы здесь и для чего?

Может, стоит просто взорваться, разлететься на такие маленькие кусочки, чтобы ни в одном из них не могло поместиться сознание, и исчезнуть?

Но это страшно, и есть чувство, что ты здесь не для того, чтобы сдаваться.

Но нужно либо решить, куда бежать – в себя или вовне, либо научиться бежать в две стороны сразу.

Ё

Страна потерянных

Этот вечер стал отчаянной попыткой вернуть утраченное, бродя под стремительно темнеющим небом, пересекая яркие улицы города Ё. Эти улицы хранили тысячи воспоминаний о том, как приходило сладостное чувство вдохновения, и молодой человек тут же хватался за блокнот. Он писал в трамваях, сгорбившись и поджав под себя замерзшие ноги, на балконах высоток, слагал в голове ритмичные строчки, выходя из продуктовых магазинов под неоновую сень капитализированной родины, и все пестрые сказки, рвавшиеся из сердца, пронимающие до костей образы, хватали молодого поэта за неумелые руки и заставляли их шевелиться. Во тьме ночной, при свете дня, но чаще все-таки в вечерней мгле, под летними закатами на беззаботных душных улицах, в дождливые полудни, когда изо рта шел пар, а холодная вода пробиралась в автобусы через крышу и капала с выключенных ламп.

И кстати, упомянув про дождь, сложно забыть ходьбу в мокрых кедах, а особенно топтание в них у подъезда одной интересной дамы, которая любила быть недоступной тогда, когда хотела, а это происходило в восьмидесяти пяти процентах случаев.

И вот, сегодня Антон пошел собирать по улицам смутные осколки былых впечатлений.

«Я набил руку, и могу снова начать писать в любое время, просто писать пока не о чем» — уверял себя молодой человек, но когда это «не о чем» затянулось на годы, начала подкрадываться паника, и желание срочно проверить этот символ веры на истинность, хотя, если бы он помнил, что объекты веры не нуждаются в экспериментальной проверке, то наверняка, абсолютно не заморачиваясь, написал бы что-то великое, как только достойная тема явила бы себя.

И детство, как назло, закончилось, забрав с собой даже подростковый максимализм, который до поры до времени мог быть неплохой заменой вину из одуванчиков и кашке из песка.

Как ты понимаешь что стал взрослым? В нашем случае, это когда ты направо и налево всех убеждаешь в том, что если в нашей реальности не будет чуда, то мы умрем от скуки, а чудо нужно создавать самостоятельно, но сам ты при этом ничего не создаешь, а только чешешь языком.

Когда Антон был маленьким, он не видел ничего особенного в том, чтобы построить дом из одеял, расставив табуретки в ряд, прыгать по ним, представляя что это дорога из желтого кирпича, разговаривать с тем, что выросло из лимонной семечки, которую засунул в цветочный горшок, но при всем при этом, писал он тогда из рук вон плохо.

Секрет в том, что детство немного похоже на «наркоманию для себя», и никакого «чуда» в нем нет, потому как чудо – это нечто отличающееся от обыденности, обнажающее бинарность волшебного и обыкновенного, а в детстве волшебно все. И нет ни чудес, ни вторников, ни понедельников, мир просто состоит из всего неизвестного, не то, что сейчас, горе от ума. Сейчас же приходится перетряхивать затвердевшие извилины в голове, заставляя их высекать искры, похожие на мерцание снега.

***

Сгущался ранний вечер середины декабря. Серо-голубое, скучное небо грозилось осыпаться в мягкую синеву, и утонуть в рыжести фонарей, иней на стволах кедров уже готов был вспухнуть от лучей закатного солнца, но его скрыли облака. Желтая новостройка за окном пульсировала в такт дыхания, и, если не фокусировать взгляд ни на ней, ни на ручке дивана, ни на ниточке гирлянды, то кажется, что дом вот-вот тронется в путь, вагоном поезда со станции.

Все краски, запахи, звуки и эмоции декабря начинались здесь – дом через пять минут отправляется, провожающих просят покинуть дом, и в сердце смотрящего человека и пассажира, взорвется, как шар с водой от падения на землю, сок вдохновения.

Добро пожаловать в страну двигающихся домов, дорог, пляшущих под ногами, гирлянд и дымной ностальгии. Сразу вспоминается что-то из старых песен сплина, как на втором курсе университета жил в холоде улиц и человеческом тепле, с дешевым растворимым кофе со сгущенкой, узорами на окнах, клубах пара, растекающихся в воздухе. В этой стране музы живут, по крайней мере, в предновогоднюю пору.

Когда становится уже совсем темно, в пять и позже, улицы преображаются. Мегаполис перестает заставлять прохожих играть роли, и люди размыкаются, становятся детьми, ждущими чудес и сюрпризов, душистых мандаринов, много-много шоколада, который помогает пережить ранние закаты и самые длинные ночи года. Все кажется возможным, каждый огонек под руку ласково звенит.

Шум машин становится мягче, колеса шуршат в грязном снегу, красные и зеленые пятна от светофоров лоснятся на трамвайных путях, на проводах, на окнах. Голые деревья, освещенные цветными огнями, склеены из полупрозрачной бумаги, и суматоха подхватывает кучки людей, носит их через дороги, толпит у переходов, выливает из автобусов и тут же заливает обратно, мечтательно ликует, не в состоянии скрыть щенячий восторг, и на лице случайного прохожего иногда появляется улыбка подростка, спешащего на встречу с первой любовью.

***

Снег. Город замер. Встал. Завален. Засыпан.

Выстрелами картечи уничтожить прозрачность воздуха. Сонно и вязко. Снег. Город дышит электрическим потом, любовью. Пьяные небеса щедры.

В моих венах булькает тёплый чай. Ноги целуются с тротуаром взасос. Ошалело. Вяло. Вальяжно. Томно. Мягкость тихого декабря. Его мурлыканье сказками. Его песни и чудеса. Его глаза.

1 2 3 4 5 6 7
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Письма самому себе - Симона Гауб бесплатно.
Похожие на Письма самому себе - Симона Гауб книги

Оставить комментарий