Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Экономическая база.
Здесь Атлантида, и сюда
Сначала надо водолаза.
....................................
И нет Европ, и нет Америк,
Есть только узкий волчий след,
Ведущий на полярный берег.
....................................
Здесь сохранилась от восстаний
Единственная из корон
Корона северных сияний.
***
Знакомых и друзей, случайно
Явившихся издалека,
Чтоб вместе оставаться в чайной
Степной столице Колчака.
Не пить и не забавы ради
Иные люди шли сюда,
Где проходила по эстраде
Поэтов сонных череда.
Когда перед приходом красных
Сгустилась мгла метельных дней,
Туда пришел Георгий Маслов
Сказать о гибели своей.
Он говорил - зараза липнет,
На всем кровавая печать.
Он говорил - культура гибнет
И надо дальше убегать.
Мечтай наивно о Востоке.
И он ушел...
Георгий Маслов был омским поэтом, печатавшимся в газетах, выходивших при колчаковской директории. Умер в 1920 году. Леонид Мартынов в середине 20-х годов составил "альманах мертвецов", куда вошли стихи колчаковских поэтов, в том числе и стихи Георгия Маслова. Сборник этот до сих пор нигде не обнаружен.
II
Сергей Николаевич Марков - старик с седыми висками, часто всклокоченными, с крупным носом и подбородком, слегка закинутым кверху, в начале шестидесятых годов частенько захаживал в Дом литераторов. Он оглядывал своим зорким настороженным взглядом ресторанные столики в поисках, куда бы сесть, Я замечал, что абы где и абы к кому он не садился - а только к людям, с которыми мог поговорить. Одним из таких собеседников иногда бывал я. Сергей Николаевич меня знал. Как-то раз я побывал у него дома - заезжал за воспоминаниями Маркова о юношеской жизни в Омске, о том, как молодые поэты, возглавляемые знаменитым по тем временам омским писателем и чудаком Антоном Сорокиным, издевались над наркомом просвещения Луначарским, как-то приехавшим в город. Очерк был очень злой, и Луначарский (правда, под фамилией Богучарский) высмеивался там беспощадно, однако то, что он все-таки был напечатан в "Дне поэзии", который я составлял расположило Маркова ко мне... И в этот раз, скользнув глазами поверх голов, Сергей Николаевич увидел меня и подсел рядом... Вскоре мы приняли граммов по сто пятьдесят. Марков оживился, помолодел (а было-то ему тогда всего пятьдесят пять или пятьдесят шесть лет - меньше, чем мне сейчас!) и охотно откликнулся на просьбу почитать стихи...
Сначала он прочитал балладу о своей мезеньской жизни. Я слышал краем уха, что он туда был когда-то сослан, но за что, надолго ли и в какое время, толком я не знал, а он сам ничего не говорил ни мне, ни другим молодым поэтам. Баллада была о том, как норвежский король Гакон наградил его за случайные сведения о погибшей норвежской экспедиции, которые молодой Сергей Марков опубликовал в архангельской газете. С воодушевлением сверкая глазами из-под колючих бровей, Сергей Николаевич читал нечто чеканное, звенящее, мужественное, киплинговское:
И тех, кто пьет лишь молоко,
Не любит океан.
Мы пили за корабль "Садко"
И за корабль "Руслан"...
Видимо, в этот злачный дом он заходил от одиночества, и когда я и еще кто-то из молодых поэтов, сидящих рядом, начали восторгаться стихами, он растаял и прочитал балладу о белогвардейце, перешедшем границу, которого предала женщина.
Через реку на черной лодке
С подложным паспортом в подметке
Я плыл в Россию, как домой.
Всю жизнь не подводила водка,
Глотал ее, как соль селедка,
Но вот прекрасная красотка
Меня сосватала с тюрьмой.
...А сейчас я листаю уголовное дело "Сибирской бригады" и нахожу в нем упоминание об этой балладе, но вместо слова "красотка" стоит другое, страшное для тех времен слово "сексотка".
Я всегда любил этого поэта за какое-то особое изящество формы. С первых стихов его, прочитанных мною. Надо сказать, что в 1960 году, когда я поступил в журнал "Знамя" (заведовать отделом поэзии), Борис Леонтьевич Сучков, заместитель главного редактора, однажды посоветовал мне: "Позвоните Сергею Николаевичу Маркову, попросите у него стихи...". Сучков сам отсидел в сталинских лагерях лет десять, литературную жизнь тридцатых годов знал хорошо, и его рекомендация была не случайна. Я позвонил Маркову, вскоре получил стихи, прочитал, удивился, насколько они были хороши по сравнению с теми, которые мне приходилось печатать, понес их к Сучкову. Тот тоже прочитал их. Помолчал. Поднял на меня глаза: "Хороший поэт. Оставьте стихи в резерве. Может быть, и напечатаем...". Но ничего из этого не вышло. В программу крайне прагматичного журнала чистая и не зависимая от злобы дня поэзия Маркова никак не вписалась. Главному редактору Кожевникову она просто была не нужна...
Сергея Маркова арестовали позже других, поскольку он был в командировке в Казахстане в Джаркентском районе. На следствие его привезли оттуда, что зафиксировано в документе: "Литер "А" направляется Марков - (с личностью) в Ваше распоряжение (ОГПУ, Алма-Ата) направляется из Джаркента в Москву. "Подписано пом. нач. УСО Гринбаум".
В Москве Марков написал заявление:
"Я являюсь тяжело нервно больным... Во время ареста никто с моей болезнью не считался. Ничего не знал за собой, считаю свой арест недоразумением. Лично не знаю, почему целый месяц никто не сообщил мне мотивов ареста тяжело больного человека, каким я являюсь.
С. Марков 11 мая 1932 г.
Дом ОГПУ Москва".
Протокол допроса С. Н. Маркова, сов. секретно, 13.5.32 года
"Полностью сознаваясь в своих антисоветских поступках, я, ничего не скрывая и ничего не утаивая от органов ГПУ, показываю следующее:
а). С конца 1927 года по 1929 состоял в антисоветской группе "Памир".
б). С 1931 года состоял в антисоветской группе "Сибиряков".
в). Написал и декламировал среди членов группы стихотворение "Колчак".
г). Написал, читал на собрании в Доме Герцена стихотворение "Семиреченский тигр", посвященное Троцкому.
Подробно о работе группы "Памир", "Сибиряков", политкредо и политфизиономии членов группы изложу в последующих показаниях.
Записано с моих слов верно и мне прочтено
Сергей Марков".
Из протокола допроса С. Н. Маркова от 20.5.32 года
"В антисоветскую группу "Памир" я вступил в Новосибирске в 1928 г. Группа была создана по инициативе секретаря журнала Анова, Мартынова, моей и др. Мы были тогда нелегальной группой".
"В Новосибирске мы потерпели поражение. Меня обвинили, по-моему, без достаточных оснований, в антисемитизме, сняли с работы, и я вынужден был уехать в Ленинград. Из Ленинграда я приехал в Москву в начале 1929 года".
"РАПП нас не включил целой группой, признал нас реакционными, и мы вынуждены были "сократиться" - это было в конце 1929 года".
"Антисоветский тон задавал Анов. С его стороны проводилась определенная антисоветская обработка молодых членов группы. Я лично думал, что он провоцирует, работая агентом ОГПУ, настолько откровенны были его разговоры. Члены группы в большинстве настроены антисоветски...
Записано с моих слов и мне прочитано
С. Марков".
К делу приложено никогда и нигде не публиковавшееся полностью стихотворение Сергея Маркова.
ПОЛЯРНЫЙ АДМИРАЛ КОЛЧАК
Там, где волны дикий камень мылят,
Колыхая сумеречный свет,
Я встаю, простреленный навылет,
Поправляя сгнивший эполет.
В смертный час последнего аврала
Я взгляну в лицо нежданным снам,
Гордое величье адмирала
Подарив заплеванным волнам.
Помню стук голодных револьверов
И полночный торопливый суд.
Шпагами последних кондотьеров
Мы эпохе отдали салют.
Ведь пришли, весь мир испепеляя,
Дерзкие и сильные враги.
И напрасно бледный Пепеляев
Целовал чужие сапоги.
Я запомнил те слова расплаты,
Одного понять никак не мог:
Почему враги, как все солдаты,
Не берут сейчас под козырек.
Что ж, считать загубленные души,
Замутить прощальное вино?
Умереть на этой белой суше
Мне, наверно, было суждено.
Думал я, что грозная победа
Поведет тупые корабли...
Жизнь моя, как черная торпеда,
С грохотом взорвалась на мели.
Чья вина, что в злой горячке торга
Я не слышал голоса огня?
Полководцы короля Георга
Продали и предали меня.
Я бы открывал архипелаги,
Слышал в море альбатросов крик,
Но бессильны проданные шпаги
В жирных пальцах мировых владык
И тоскуя по морскому валу,
И с лицом скоробленным, как жесть,
Я прошу: "Отдайте адмиралу
Перед смертью боевую честь..."
И теперь в груди четыре раны.
Помню я, при имени моем
Встрепенулись синие наганы
Остроклювым жадным вороньем.
III
Наибольшее количество страниц в деле представляют протоколы допросов самого молодого и, может быть, самого талантливого из "Сибирской бригады" Павла Васильева. Интерес ОГПУ к нему и его творчеству скорее всего объясняется тем, что Павел Васильев принадлежал одновременно как бы к двум оппозиционным коммунистической идеологии поэтическим ветвям - с одной стороны, к молодой вольнице сибиряков, а с другой - к группе крестьянских, истинно народных поэтов, объединившей Николая Клюева, Сергея Клычкова, Ивана Приблудного, Петра Орешина.
- Лубянка, ВЧК-ОГПУ-КВД-НКГБ-МГБ-МВД-КГБ 1917-1960, Справочник - А. Кокурин - История
- Страшный, таинственный, разный Новый год. От Чукотки до Карелии - Наталья Петрова - История / Культурология
- 1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так! - Игорь Пыхалов - История
- 1937. Контрреволюция Сталина - Андрей Буровский - История
- Террор и демократия в эпоху Сталина. Социальная динамика репрессий - Венди Голдман - История
- СКИФИЙСКАЯ ИСТОРИЯ - ЛЫЗЛОВ ИВАНОВИЧ - История
- Диверсанты Сталина. Спецназ НКВД в тылу врага - Алексей Попов - История
- Богоборцы из НКВД - Олег Смыслов - История
- Древний Китай. Том 3: Период Чжаньго (V—III вв. до н.э.) - Леонид Васильев - История
- Древний Китай. Том 1. Предыстория, Шан-Инь, Западное Чжоу (до VIII в. до н. э.) - Леонид Васильев - История