Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На пятьдесят лье в окружности это единственное место, где заседал священный трибунал. Преступников привозили отовсюду, а потом отправляли в город для аутодафе. Одни отделывались покаянием и позорным столбом, другие, более опасные, вырывались из лап дьявола, пройдя через цепи костра или виселицы.
Из замка Рено попал в помещение трибунала. Раньше он и не подозревал об этом пути, которым ходили судьи. Рено побрел в коридор и снова прислонился к стене. Из-за непослушных ног приходилось то и дело останавливаться. К тому же, к зелени в глазах присоединилось дикое ощущение, что все это уже было с ним, что это не в первый раз. Рено даже мог сказать, что сейчас произойдет: снизу поднимется добрый отец Де Бюсси и скажет что-то очень важное, от чего сразу переменится жизнь.
Отец Де Бюсси вышел из-за поворота.
– Рено, – сказал он, – тебя нет третий день. В камерах кончились дрова, а нам привезли несчастного, погубившего свою душу. Срочно принеси дров в дальнюю камеру. Враг уже там, но я разрешаю тебе войти.
– Господин… – робко сказал Рено.
– Я знаю, о чем ты хочешь поведать, – внушительно произнес отец Де Бюсси. – Знаю и скорблю с тобой вместе. Но даже скорбь не может угасить священного гнева при мысли о ее грехе. И о твоем грехе тоже, Рено. Где ты ее закопал?
– В лесу.
– Покаяние, сын мой. Я думаю, если ты сегодня всенародно покаешься, то епитимья не будет слишком суровой.
– Но святой отец, – дрожащим голосом спросил Рено, – как же я буду жить, если она никогда ко мне не вернется?
– Молись, Рено. Проси господа, это единственный путь. Спаситель сказал: «Встань и иди», – и мертвый ожил. Если молитва твоя будет горяча, как моления первых праведников, то господь может явить чудо и дать твоей дочери возможность искупить грех. А теперь ступай и принеси дров.
Рено двинулся к каморке. Все вокруг казалось зыбким как во сне. Тихий шелест плыл в ушах, сливаясь в причудливую мелодию, звуки проходили сквозь него, теряя свою привычность, касались мозга таинственной значительностью и исчезали, не оставив в памяти следа. Только голос Де Бюсси еще звучал, и Рено знал, что потом он вспомнит и поймет, что ему было сказано. Туман, ядовито-зеленый, с просинью, кисеей закрывал глаза, смазывал очертания предметов, обтекал тело, щекотал, вылизывал колени, заставляя их дрожать; Рено обратился в марионетку, которую ему приходилось дергать за нити, чтобы она, шаркая, переставляла ноги.
Он спускался по ступеням с вязанкой за плечами, когда снизу донесся рев Шуто – пыточных дел мастера:
– Дрова будут?! Самому мне за ними идти, что ли?!
Голос грохнул и пропал. Рено не вздрогнул, не поднял головы, не ускорил шага. Он твердо знал, что все это уже было, а потом будет снова, что это навсегда.
Он вошел в камеру, не думая, что первый раз заходит туда во время пытки.
И вдруг из угла, с топчана, из завинченных колодок раздался голос. И голос называл его по имени!
– Рено! – звал человек. – Рено, взгляни на меня, слышишь, это я, Рено!
Голос незнакомый, хриплый, острый как лезвие, он рассекал зеленый туман и, казалось, резал уши. Рено повернулся спиной к углу, нагнулся, путаясь пальцами в петлях ремешка.
– Рено!.. – кричал лежащий. – Ты должен посмотреть на меня! немедленно подними голову!
Рено выдернул ремешок, поленья рассыпались с глухим стуком. Ссутулившись и шаркая ногами, Рено пошел прочь.
– Рено!!! – железная дверь захлопнулась, отрезав крик.
В коридоре Рено остановился и поднял голову. Туман исчез, руки и ноги звенели усталостью, но были своими, послушными. Рено выбрался из подвалов и, сойдя с дороги, перелесками, прячась среди кустов, двинулся к дому.
В доме кто-то побывал до него. Дверь была сорвана с петель, вещи разбросаны по полу, а большое посеребренное распятие исчезло совсем. Рено поднял табурет и уселся. Вот здесь он должен молиться горячо, как первые праведники. Молиться и поминутно ожидать удара в спину. Он должен покаяться. В чем?.. Солгать? Какое же это будет покаяние? А правда положит конец и молитве и самой жизни. И разве не молился он вчера? Да от его слов небо должно было обуглиться. И все-таки, молитва не была услышана. Легко было первым праведникам, они видели Христа, могли схватить его за одежды и стоном заставить себя выслушать. А он? Далеко до неба…
И тут Рено ясно понял, что он должен делать. Пусть далеко, пусть как угодно трудно, но он пойдет к краю земли, туда, где она кончается, он поднимется на небо, дойдет до врат и припадет к стопам Спасителя. Он будет молиться богу у его ног, и, когда вернется назад на землю, Рената встретит его, и они вместе споют хвалу Всевышнему.
Рено вскочил. В ногах появилась упругая сила, в глазах молодой блеск. Он начал собираться.
Под утро сборы были закончены. Рено оделся во все старое, на ногах привычно сидели сабо. Башмаки и праздничная куртка уложены в узелок вместе с несколькими кусками хлеба. Тощий кошелек крепко привязан к поясу и хорошенько прикрыт полой. Золото Рено перепрятал еще раз. Все двадцать две монеты он вшил в грудь старой куртки и надел эту драгоценную кольчугу.
Еще до свете все было готово. Рено взял сальную коптилку и полез на чердак. Он не поднимался туда с той страшной ночи. Но теперь и здесь все изменилось. Так и не разобранная постель Ренаты сброшена на пол, сундучок с ее приданым разбит. И только с потолка по-прежнему свисает обрезанная веревка.
Рено постоял, глядя в никуда, потом подошел ближе. Язычок пламени качнулся на фитиле, лизнул веревку и перескочил на нее. Он полез вверх, на чердаке стало светлее, и было видно, как веревка поднимается под потолок к балке и обнимает ее, раздвигая потемневшие пласты старой дранки.
Рено спустился вниз. Огонек, обвившись вокруг веревки, метался, отбрасывая на стены пляшущие тени.
На кладбище Рено заходить не стал. Все равно он скоро вернется, и живая Рената будет его ждать. Оглянулся Рено только выйдя на дорогу и поднявшись на первый холм. Его дом горел. Издали казалось, что это просто большой костер.
Глава 2. ДОРОГА
Первую ночь своего путешествия Рено провел в овраге. Ему было очень неприятно сознавать, что он, имевший право доступа в лес, должен скрываться, что он больше не зажиточный крестьянин, а преступник, бежавший от своего сеньора, бездомный бродяга, каких ловят, секут плетьми и кладут на щеки клеймо.
Овраг густо зарос орешником, но до леса было довольно далеко, так что появления лесничих можно было не бояться. До дороги тоже было далеко, значит и дозоры сюда не заглядывают. Рено набрал сухих сучьев и разложил костер. Он сидел, смотрел на низкое бездымное пламя и ни о чем не думал. Ни о чем не думать оказалось очень легко и приятно. Черные ветки ложились на угли, и угли вокруг чернели, словно потухая. Но вот ветка начинала куриться белым паром и вдруг вспыхивала. Желтые языки танцевали в воздухе, постепенно опадая, пока от ветки не оставалась цепочка длинных угольков, а пламя не превращалось в голубой мерцающий огонек. Тогда Рено клал новую ветку.
Легкий ветерок проникал в лощину, трепал кусты. Листья, облетая, шуршали тысячью осторожных шагов, то были шаги осени, и из-за них Рено не расслышал шагов человека. Старуха, сгорбленная, морщинистая, такая древняя, что казалась бесформенным узлом, перетянутым шалью, возникла из отблесков огня на трепещущих ветвях и шагнула к костру. Рено заметил ее, когда она уже садилась, тихо постанывая и с трудом сгибая ноги.
Рено ничего не сказал, только положил на угли сразу несколько прутьев. Пламя взвилось, осветив лицо старухи: морщинистые щеки, провалившуюся пуговицу носа, острый подбородок в редких длинных волосинах, черную яму рта и какое-то драное тряпье, надвинутое на самые глаза, поблескивающие двумя искрами.
– Плохо, – проскрипела старуха. Густые тени морщин дернулись и вернулись на место.
Рено продолжал молчать, а старуха, протянув к огню скрюченные пальцы, вдруг заговорила:
– Совсем плохо стало. Нынче последняя теплая ночь. Больше погреться не придется, разве что в аду. А в теплых краях нынче голодно, там не подадут. Хорошо, у кого свой домок есть, забился в него – и зимуй. И чего тебя, дурачок, дернуло из дома в такую пору уходить?
– А ты откуда знаешь? – испуганно спросил Рено.
– Хе-е… милый, – протянула старуха. – Я седьмой десяток доканчиваю и много чего знаю. Ну зачем ты удрал? Перезимовал бы, а по весне – беги, коли ноги чешутся. Только куда бежать? Свою могилу все одно не перепрыгнешь.
И тогда Рено, поддавшись необъяснимому порыву, начал рассказывать. Обо всем: о себе, об умершей Анне, убитой Ренате, о том, как нельзя стало жить. Старуха, почти слившаяся с воздухом, молча слушала, глаза ее светились красным, как у бездомной собаки. Рено увидел эти огни и замолк.
– Тяжело тебе, – глухо произнесла старуха. – Большую тяжесть ты поднял и далеко несешь. Только не туда ты пошел! – старуха вскинула голову, раскаленные глаза описали дугу над потухающим костром. – Не туда! – выкрикнула она. – Дочь твоя не у него! Проси настоящего хозяина, того, кто правит миром! Он добр, он отдаст. Проси!..
- Садоводы из 'Апгрейда' - Анастасия Стеклова - Рассказы / Научная Фантастика / Проза / Русская классическая проза
- Попытки маримар (СИ) - Лора Вайс - Рассказы
- Не бойся тёмного сна - Александр Гордеев - Рассказы / Прочее / Русская классическая проза / Социально-психологическая / Фэнтези
- Современная нидерландская новелла - Белькампо - Рассказы
- Noir (СИ) - Диана Килина - Рассказы
- Навий сын - Ольга Корвис - Городская фантастика / Рассказы / Мистика / Разная фантастика / Фэнтези
- Чужой на Земле - Ричард Бах - Рассказы
- Человечье сердце - Олег Николаевич Верещагин - Рассказы / Периодические издания
- Песни, что дали нам имена - Эдгар Лоуренс Доктороу - Рассказы
- Притча об арбузах - Андрей Петрович Ангелов - Рассказы / Прочее / Сатира / Социально-психологическая / Разное