Двух человек, слишком разных, барона и монаха, объединяло общее уважение к тем народам, которых в Европе даже за людей не считали. Но они видели уникальные книги в убогих юртах бурят, под мычание коров выслушивали предания местных лам. Европа только слышала, но слабо верила в существование великого "Ганджура", полного свода буддистского учения; в незапамятные времена его целыми столетиями переписывали с санскрита на язык тибетский: "Ганджур", по мнению Шиллинга, состоял из 106 громадных томов, а страницы его шире газеты. Именно в окрестностях Кяхты они и нашли полный "Ганджур" (даже 108 томов), который когда-то очень давно буряты выкупали у ханов Бухары за целое стадо в семь тысяч быков...

- Мы все вернем обратно, - обещал Шиллинг буддистам. - Если раньше у вас уходили века на переписывание священных книг, то в Петербурге любая книга в единственном экземпляре приобретает тысячи близнецов. Не считайте меня волшебником.

Я не скрываю чуда, которое называется "тираж"...

Нагруженные древними книгами и томами "Ганджура", они вернулись в Петербург, где еще не все доросли до того, чтобы оценить значение их научного подвига, а когда Шиллинг устраивал электрический телеграф, его даже высмеивали:

- Барон рассчитывает беседовать с далекими друзьями, передавая свои мысли через медную проволоку... Чушь какая!

1837 год оказался для России трагическим: на дуэли погиб А. С. Пушкин, в этом же году скончался и барон П. Л. Шиллинг.

Бичурину оставалось только оплакивать своих друзей.

***

Никита Яковлевич родился в 1773 году, но лета не ослабили его сил, не уняли порывов сердца. Высокий ростом, жилистый, как бурлак, в движениях порывистый, он не сдавался старости. Его черные глаза сверкали еще молодо. Священный синод давно махнул на него рукой, как на отпетого бродягу, зато Бичурина признала Академия наук, присудившая ему первую Демидовскую премию; он получил ее за сочинение по истории калмыков.

Пришлось снова навещать Кяхту, где для училища синологов он составил библиотеку на восточных языках. В 1838 году Никита Яковлевич вторично заслужил Демидовскую премию за китайскую грамматику, которая "показывает удивительную легкость, с какою можно выучиться читать и переводить с китайского. Он доказал это на практике в кяхтинской школе, где его ученики чрезвычайно легко и скоро стали разуметь по-китайски".

Бичурин всегда верил в могущество Китая, вольно или невольно восхищаясь его порядками и нравами жителей.

- Что могут знать о Китае в развращенной Европе? - рассуждал он. Один знаток задуривал неучей, будто табачные плантации близ Кантона поливают мочою падших женщин, отчего и урожаи там хороши. Европеец, попав в Китай, мнит себя мудрецом в стране дикарей, а китаец плюет вослед европейцу, называя его варваром. Не спорю, что у китайцев преувеличенная национальная гордость, но таким же качеством обладают французы, немцы, англичане и даже мы, грешные...

"Опиумная" война вызвала в нем приступ ярости.

- Бессовестные! - отзывался Иакинф о колонизаторах.

В обмен за опиум вывозили из Китая груды серебра, а теперь пушками убеждают китайцев в пользе курения отравы. Но я в недоумении: как три тысячи британских матросов могли управиться с великой империей, населенной миллионами людей?..

Белинский писал: "Китай силен, но держится пока с севера миролюбием России", а сам Бичурин в своем почти слепом почитании Китая стал доходить уже до крайности;

- Вот это по-азиатски, - ликовал он, наблюдая хорошее. - А вы остались испорченным европейцем, - упрекал он, заметив дурное в человеке. Обратитесь лицом к Востоку...

Бичурин устал, и сам порой удивлялся тому, как много он успел написать. Знаменитый ориенталист Генрих Клапрот, почти враждебно к нему настроенный, вынужден был признать, что сделанное Бичуриным под силу целому институту с немалым штатом ученых. Научный авторитет Иакинфа был неоспорим, востоковеды Европы просили его быть арбитром в своих спорах, и решение русского монаха оставалось для них безоговорочным.

Намотав на руку железные четки, выкованные из кандалов декабристов, в развевающейся на ветру долгополой рясе, язвительный и громогласный, он всюду вызывал удивление. Его не раз спрашивали: откуда такие странные четки?

- Не скажу! - отвечал Бичурин. - Кузнецы, ковавшие это железо, еще не обрели бессмертия, нужно время, чтобы мои четки стали народной святыней... Боюсь, вы меня не поймете!

Только близкие ему люди знали, что под монашеский клобук Бичурина подвела несчастная любовь к Татьяне Саблуковой, и виновница этой драмы, ныне богатая барыня вдова Корсунская, жила в Петербурге. Никита Яковлевич не забыл своей горькой любви, до самой кончины Татьяны Лаврентьевны он навещал ее, дети и внуки женщины стали для него родными, называя его дедушкой. Перед смертью она успела сказать ему:

- Прости меня! Я-то знаю, что по моей вине ты в монахи постригся, а теперь мой последний вздох принимаешь...

Умевший ненавидеть, Бичурин был очень добр. Он терпеть не мог, когда дочь покойной, Софья Александровна Мицикова, наказывала детей, а своих лакеев отсылала в полицию ради их сечения. В таких случаях Никита Яковлевич вступался за крепостных с такой же яростью, как и за детишек:

- Это варварство! В Китае так бы не поступали...

В 1843 году он стал трижды лауреатом Демидовской премии.

К деньгам относился равнодушно, никогда не знал, сколько у него в бумажнике. Однажды за партией в преферанс полез расплачиваться, но бумажника - при себе не обнаружил. Заподозрили домашнего лакея. Мицикова велела дворнику тащить лакея на двор, драть его нещадно, но лакей в краже не сознался.

- Да что вы делаете! - возмущался Бичурин. - Плевать я хотел на эти премиальные, только оставьте человека в покое...

Через год или два бумажник нашли. Бичурин велел позвать лакея и при всех вручил ему свой бумажник:

- Сколько б там ни было денег, все твои. Бери за свои невинные страдания. Бери, дурак, не отказывайся... Ты ведь, я знаю, драным всегда будешь, а лауреатом - никогда!

В доме Мициковых прижился молодой художник Костя Флавицкий, позже прославленный картиною "Княжна Тараканова", а тогда он был пропадавший в нищете неудачник. Но Костя осмелился ухаживать за Наденькой Мициковой, которую Бичурин почитал своей "внучкой", и невзлюбил Флавицкого, называя его "прощелыгой". Но при этом тайно помогал ему деньгами, оплачивал наем квартиры, даже сам нанял молочника, чтобы тот снабжал Флавицкого молоком... Г-жа Софья Мицикова осуждала его:

- Сумасшедший! Чуть ли не всю Демидовскую премию моему же лакею отдал. С утра лба не перекрестит, сразу за книгу, а в храм божий на аркане его не затащишь. Зато мечтает в балете побывать, дабы оценить волшебные па Тальони...

Это правда. Никита Яковлевич, в нарушение заветов монашества, театр обожал. Удачно гримируясь, одетый под купца, он ездил в театр любоваться балеринами, слушал в опере лучших итальянских певцов. Но его уже начинала грызть старческая тоска о прошлом, со слезами он поминал Пушкина и Шиллинга; молодежи, окружавшей его, Никита Яковлевич рассказывал забавные случаи из жизни современников - Крылова, Жуковского, Брюллова и Глинки, а в конце рассказа как правило он впадал в меланхолию, вытирал слезу:

- Для вас, молодых, все это уже история, а для меня это была жизнь. Умру вскорости и тоже перейду в область преданий... Только вот вспомнят ли обо мне?

Наденька Мицикова просила подарить ей четки.

- Глупая ты девчонка, - отвечал ей Бичурин. - Для тебя это лишь повод потешиться, а для меня это ведь тоже история.

Не дам! Подрастешь, и оставлю четки тебе на память...

Между тем Виссарион Белинский, всегда высоко ценивший научные заслуги Бичурина, резко отозвался об описанном им "гражданском и нравственном состоянии" Китая. Белинский был возмущен не только искренно, но и справедливо:

- Это уже ни на что не похоже! Беру книгу Иакинфа и читаю, что в Китае все живут в райском блаженстве, никто из китайцев не ведает взяток и насилий, потом я раскрываю последнюю книгу Николая Греча, где автор глубоко скорбит, что во Франции перестали сечь людишек розгами...

"Книга почтенного отца Иакинфа, - писал Белинский в рецензии, истинное сокровище для ученых по богатству важных фактов", а далее разоблачал великодушие Бичурина, который не заметил деспотии цинских богдыханов, закрыл глаза на повальную нищету народа, умолчал о коррупции продажных мандаринов. Я не знаю, с каким чувством отец Иакинф воспринял критику Белинского; в это время он уже начал болеть.

Монах жил в загородном доме Мициковых на Выборгской стороне, в зелени сада занимал скромную беседку, крыша которой протекала, с утра до ночи пил чай, продолжая трудиться.

Более трех лет он писал историю народов Азии, Сибири и Дальнего Востока.

В 1851 году он был удостоен четвертой Демидовской премии. Почуяв что-то неладное со своим здоровьем, Бичурин подарил свои четки "внучке" Наденьке. Мициковы снимали дачу на станции Мурино, старый монах ходил с деревенскими девками в лес за грибами, собирал ягоды, крестьяне любили его за добрую душу, все кланялись ему, когда он шел по деревне с лукошком опят или сыроежек. Однажды в лесу с ним случилась какая-то загадочная история. Его нашли привязанным к дереву, над ним висели на сучке золотые часы, циферблат которых был украшен 12 апостолами, в бумажнике Иакинфа остались целы 300 рублей.

1 2 3 4

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Железные четки - Валентин Пикуль бесплатно.

Похожие на Железные четки - Валентин Пикуль книги

Книга о прекрасных дамах и благородных рыцарях - Милла Коскинен - История
Кукловоды и марионетки. Воспоминания помощника председателя КГБ Крючкова - Валентин Антонович Сидак - Военное / История
Война: ускоренная жизнь - Константин Сомов - История
Николаю Юрьевичу Авраамову - Валентин Пикуль - История
Миноносцы выходят в океан - Валентин Пикуль - История
Лейтенант Ильин был - Валентин Пикуль - История
История рыцарей-тамплиеров, церкви Темпла и Темпла - Чарльз Аддисон - История
Как было на самом деле. Три битвы - Фоменко Анатолий Тимофеевич - История
Реконструкция Куликовской битвы. Параллели китайской и европейской истории - Анатолий Фоменко - История
История Крестовых походов - Екатерина Монусова - История

Оставить комментарий