Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Французский, итальянский, испанский уголки города напоминают здесь об истории эмиграции, о временах, когда потерявшие надежду бедняки из Европы тысячами приезжали в Южную Америку в поисках лучшей доли. Их потомки и составляют сейчас большинство населения Буэнос-Айреса. Метисы и мулаты — дети испанских поселенцев, местных индейцев и завезенных сюда негров — давно уже растворились, в этой массе. Впрочем, «растворились» — это только для столицы. Хотя Аргентину в Латинской Америке называют «европейской страной», но Аргентиной ее делает как раз и индеец с Анд, и креол города-порта, и гаучо — пастух с необъятных просторов пампы.
Тогда, в 1973 году, для Буэнос-Айреса было сложное и радостное время. Я приехал в Аргентину в те дни, когда военные передавали власть новому, гражданскому правительству.
Падение диктатуры генерала Ланусе и возврат к демократии означали крах реакции. Поражение потерпели и военная реакционная верхушка, и стоявшие за ней гражданские национальные и иностранные антидемократические круги...
Что принесла диктатура Аргентине? В первую очередь — разорение. Одно из богатейших государств Южной Америки к концу 1972 года имело долг в шесть миллиардов долларов. В стране, где когда-то был высокий уровень грамотности, 200 тысяч детей вообще не могли посещать школу. Пятьдесят процентов школьников бросали учебу, не получив начального образования. Из 24 миллионов аргентинцев два миллиона не имели жилищ, а около 800 тысяч были лишены работы.
— ...Вы думаете, военные так и отдадут власть? — говорил своему спутнику пожилой человек в черном берете.
— Посмотрим, посмотрим...
Эти двое только что отошли от группы людей, обсуждавших последние новости на площади Пласа-де-Майо перед Розовым дворцом — резиденцией президента. На следующий день должна была состояться торжественная церемония передачи президентских полномочий Эктору Кампоре, новому, впервые за долгие годы избранному президенту Аргентины.
Брошенная человеком в берете фраза заинтересовала меня. Разговор шел об амнистии политических заключенных. Но будут ли вообще отменены репрессивные законы?
За годы господства военных десятки тысяч политических деятелей прошли через тюрьмы. Преследованиям подвергались коммунисты, перонисты (Перонизм (хустисиалистское движение — от слова «хустисия» — «справедливость») — крайне разнородное по социальному составу и противоречивое течение. В последние годы усилилась ожесточенная борьба между правым крылом перонизма, отражающим интересы буржуазии и помещиков, и левым крылом, в которое входят представители трудящихся.), радикалы — все, кто поднимал голос в защиту национального достоинства, против подчинения интересов нации иностранному капиталу.
...Наутро Буэнос-Айрес трудно было узнать. Многотысячные колонны манифестантов заполнили центральные улицы. Все двигались к зданию конгресса и Розовому дворцу.
«Немедленную свободу политическим заключенным!», «Отменить репрессивные законы!» — требовали демонстранты, собравшиеся у монументального серого здания, где шло первое заседание нового конгресса. А когда митинг закончился, людской поток направился к тюрьме Вилья-де-Вото. После наступления темноты у тюрьмы собралось уже около сорока тысяч человек. Положение складывалось критическое. Той же ночью новый президент Эктор Кампора, не дожидаясь решения конгресса, отдал приказ о немедленном освобождении политзаключенных. К утру 275 арестантов вышли на свободу. А на следующий день конгресс единогласно принял закон об отмене репрессивного законодательства, включая антикоммунистический закон 17401, по которому подвергались преследованиям аргентинские патриоты.
«Красный» учитель Энрике
Энрике Гонсалес — плечистый, высоченный парень с белозубой улыбкой и веселыми черными глазами — сопровождал меня по Буэнос-Айресу.
Увидеть хотелось многое, и двадцати четырех часов в сутках не хватало. Казалось, что город стремится оправдать данное ему несколько веков назад название — Буэнос-Айрес — «Добрые ветры». Повсюду народ праздновал победу над реакцией. С флагами выходили колонны встречать Освальдо Дортикоса и Сальвадора Альенде, приглашенных на церемонию передачи президентских полномочий.
Энрике повел меня на первую демонстрацию, организованную комсомольцами Буэнос-Айреса у здания чилийского посольства.
Тысячи 15—20-летних ребят дружно скандировали лозунги, выбрасывали вверх сжатые кулаки — символ солидарности интернационалистов всего мира. Вспыхивали блицы репортеров, пробегал по толпе луч прожектора — работали осветители кинохроники и телевидения. А комсомольцы (я был потрясен увиденным) привычно закрывали лица флагами или плакатами, как делали это в течение долгих нелегальных лет. Стоило лучу уйти в сторону, и снова открывались улыбки, сияли глаза.
...В школе Энрике знали как заводилу и бунтаря. Вместе с товарищами он организовал забастовку школьников — в знак протеста против ограниченного приема дедей бедняков. Разумеется, это пришлось не по вкусу начальству, и, хотя учился мальчик неплохо, ему пришлось покинуть городок Хачаль, где жили тогда родители, и переехать в столицу провинции Сан-Хуан. Работать Энрике начал с шестнадцати лет. Он не знал, что к нему давно уже присматриваются комсомольцы — члены Федерации коммунистической молодежи Аргентины. Строгие правила конспирации не позволяли им открыться перед новичком — требовалась проверка. Лишь через год он был принят в организацию.
С приходом к власти военных в 1966 году наступили тяжелые времена. Диктатура обрушила на коммунистов репрессии. В университете, где теперь учился Энрике, как и во многих других учебных заведениях, шла борьба за автономию. Войска несколько раз вторгались на территорию университета, чтобы подавить сопротивление студентов. Именно тогда, в стычках с солдатами, молодые коммунисты впервые задумались о необходимости начать агитационную работу в армии. Через несколько лет эти идеи вылились в одну из важнейших форм деятельности комсомола: по всей стране проходили собрания призывников, «а которых будущие солдаты давали клятву матерям и невестам «не стрелять в народ». Но это через несколько лет. А тогда, в 1967-м, в армию призвали самого Энрике.
Служил он в небольшом местечке Каусет, неподалеку от Сан-Хуана, в подразделении мотопехоты.
Однажды утром приятель-телеграфист сообщил по секрету, что в Сан-Хуане забастовка: рабочие и студенты вышли на улицу, полиция не справляется, и вот-вот придет приказ о выступлении. Коммунистов в подразделении было только двое: Энрике и Армандо Ливарес — знаменитый ныне Ливарес, руководитель восстания в Чаконе. Оба понимали, что произойдет, если бастующие столкнутся с вооруженными солдатами. Нужно было сорвать выезд. Когда сыграли тревогу и солдаты бросились к машинам, Энрике и Армандо преградили им дорогу. «Не наше это дело — подавлять демонстрации!» — выкрикнул Ливарес. Началась дискуссия... Они затянули ее на три часа. За подобные действия грозил военный трибунал, но, к счастью, обошлось. Пока дискутировали, демонстрация кончилась, и приказ о выступлении отменили.
«Дискуссия», впрочем, не прошла незамеченной. При первой же возможности Энрике демобилизовали.
В короткий срок Гонсалес и его товарищи создали провинциальный комитет ФКМА. Уже стало ясно, что период «экспектативы» — «ожидания» — заканчивается. Пришла пора показать силу. Коммунисты решили организовать на улицах города манифестацию против диктатуры.
Как в то время ходили на демонстрации? Колонны в основном были небольшие — человек по двести-триста. Впереди и сзади на некотором отдалении шли заслоны из самых отчаянных и смелых ребят. В случае надобности они дрались с полицией и при появлении полицейских машин разбрасывали на мостовой «мигелитос» — стальные шипы с острыми иглами: как их ни бросишь — всегда одна игла торчит кверху. Кто и когда назвал эти шипы «мигелито» — именем вихрастого дерзкого школьника, постоянного персонажа острых аргентинских анекдотов?
По традиции в первых рядах колонны шли руководители партии и комсомола. Не все, конечно, а только те, кому было поручено работать полулегально. Как правило, эти люди уже известны полиции Они открыто выступали на митингах, собраниях, вели переговоры с другими левыми демократическими организациями. Часть же руководства всегда оставалась глубоко законспирированной.(Когда арестовывали одного из полулегальных, его место занимал другой.
Работать в подполье трудно, но, пожалуй, на полулегальном положении не легче. Полиция знает настоящее имя, адреса жены, родственников, иногда друзей. В сотнях экземпляров распространяются фотографии. Начинается «охота». Однако произвести арест не так-то просто. На собрании это сделать практически невозможно— товарищи не дадут в обиду. А после митинга надо еще найти человека и если уж арестовывать, то только имея на руках улики, указывающие на незаконную деятельность. Если же улик нет, судья будет вынужден распорядиться об освобождении.
- Журнал «Вокруг Света» №08 за 1977 год - Вокруг Света - Периодические издания
- Журнал «Вокруг Света» №06 за 1977 год - Вокруг Света - Периодические издания
- Журнал «Вокруг Света» №01 за 1977 год - Вокруг Света - Периодические издания
- Журнал «Вокруг Света» №05 за 1979 год - Вокруг Света Журнал - Периодические издания
- «Если», 2006 № 11 - Журнал «Если» - Периодические издания
- Журнал «Вокруг Света» №04 за 1984 год - Вокруг Света - Периодические издания
- Журнал «Вокруг Света» №02 за 1967 год - Вокруг Света - Периодические издания
- Журнал «Вокруг Света» №04 за 1960 год - Вокруг Света - Периодические издания
- Журнал «Вокруг Света» №12 за 1989 год - Вокруг Света - Периодические издания
- Журнал «Вокруг Света» №11 за 1993 год - Вокруг Света - Периодические издания