Форма входа
Читем онлайн Анна Ахматова. Психоанализ монахини и блудницы - Екатерина Мишаненкова
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
– 11 июня по старому стилю или по новому? – прервала ее я.
Не то чтобы это было действительно важно, я могла посмотреть дату рождения в карточке. Просто уж очень плавно лилась ее речь, словно она рассказывала заученный текст. Надо было как-то сбить ее с этой заученности, заставить говорить искренне.
– По старому, – спокойно ответила она. Ясно, чтобы сбить ее с толку, требуется что-то посерьезнее. – По новому – 23 июня. В ночь моего рождения справлялась и справляется древняя Иванова ночь.
– Это имеет для вас значение?
– Для поэта все имеет значение.
– А где именно под Одессой вы родились?
– На даче Саракини, в районе Большой Фонтан, это одиннадцатая станция паровичка.
– Это там снимали «Петра Первого»?
Она лишь кивнула и все так же спокойно продолжила:
– Дачка эта (вернее, избушка) стояла в глубине очень узкого и идущего вниз участка земли – рядом с почтой. Морской берег там крутой, и рельсы паровичка шли по самому краю… Назвали меня Анной в честь бабушки Анны Егоровны Мотовиловой. Ее мать была чингисидкой, татарской княжной Ахматовой, чью фамилию, не сообразив, что собираюсь быть русским поэтом, я сделала своим литературным именем.
– Теперь вы об этом сожалеете?
Вопрос был, конечно, глупый, но зато он немного сбил ее с толку. Она посмотрела на меня так, словно это она здесь была врачом, а я – пациенткой с подозрением на психическое расстройство.
– Конечно нет.
– А когда-нибудь сожалели?
Она чуть помедлила, видимо пытаясь понять, почему меня это интересует.
– Нет. И даже если бы сожалела, вряд ли это стало бы поводом для сведения счетов с жизнью.
Я кивнула:
– Хорошо. Продолжайте, пожалуйста.
– Мой отец был в то время отставной инженер-механик флота, – уже менее ровным тоном продолжила она. Чувствовалось, что мои вопросы слегка вывели ее из равновесия. – Годовалым ребенком я была перевезена на север – в Царское Село. Там я прожила до шестнадцати лет. Мои первые воспоминания – царскосельские: зеленое, сырое великолепие парков, выгон, куда меня водила няня, ипподром, где скакали маленькие пестрые лошадки, старый вокзал и нечто другое, что вошло впоследствии в «Царскосельскую оду». Каждое лето я проводила под Севастополем, на берегу Стрелецкой бухты, и там подружилась с морем. Самое сильное впечатление этих лет – древний Херсонес, около которого мы жили. Читать я училась по азбуке Льва Толстого. В пять лет, слушая, как учительница занималась со старшими детьми, я тоже начала говорить по-французски.
– А когда вы начали писать стихи?
Кажется, я попала впросак – она и глазом не моргнула, но я почувствовала, что она ждала этого вопроса. Похоже, его задавали все, кто слушал ее рассказ прежде.
– Первое стихотворение я написала, когда мне было одиннадцать лет. Стихи начались для меня не с Пушкина и Лермонтова, а с Державина и Некрасова.
– И вы помните, с каких именно стихотворений?
– Конечно. У Державина «На рождение порфирородного отрока», а у Некрасова «Мороз, Красный нос». Эти вещи знала наизусть моя мама.
– Она оказала на вас большое влияние?
– Как любая мать на своего ребенка.
Я позволила себе снисходительно усмехнуться.
– Вы же сами знаете, что не любая. Она понимала вас?
Кажется, то ли вопрос, то ли мой тон задел какие-то нужные струнки, потому что в ее ответе мелькнула заметная нотка гордыни:
– Меня почти никто не понимал по-настоящему.
Я поспешила уцепиться за эту нотку.
– Значит, мать не видела, что вы… особенная? Не такая, как другие дети.
На этот вопрос покупаются практически все творческие личности, главное – вовремя его задать, чтобы не выглядело фальшиво. Каждый из них всегда уверен в своей гениальности. Ахматова не была исключением.
– Когда мне было пятнадцать лет и мы жили на даче в Люстдорфе, недалеко от места моего рождения, – с явным удовольствием вспомнила она, – проезжая как-то мимо этого места, мама предложила мне сойти и посмотреть на дачу Саракини, которую я прежде не видела. У входа в избушку я сказала: «Здесь когда-нибудь будет мемориальная доска». Я не была тщеславна. Это была просто глупая шутка. А мама огорчилась. «Боже, как я плохо тебя воспитала», – сказала она.
Что ж, я услышала даже больше, чем ожидала.
* * *– Ну что, как твоя пациентка? – спросил меня муж прямо на пороге. Глаза его блестели, и я поняла, что он уже знает, кого именно ко мне направили.
– Откуда узнал? – вместо ответа спросила я его.
– Это мой большой секрет, – довольно пропел он строчку из своей любимой «Свадьбы в Малиновке», на которую водил меня в оперетту не меньше десяти раз. – Ты же не расскажешь, о чем вы разговаривали.
– Конечно, не расскажу, – согласилась я. – Это врачебная тайна. И уж тем более я не доверю ее болтливому журналисту вроде тебя.
Андрей не обиделся – «болтливым журналистом» он прозвал себя сам и всегда охотно соглашался, что прозвище соответствует действительности.
– Ну скажи хоть, похожа она на суицидницу или нет? – Он снял с меня легкое пальто, предмет зависти всех соседок, привезенное им из заграничной командировки, и с большим интересом посмотрел на мой портфель. Кажется, за записями будет нужен глаз да глаз. Андрей никогда бы не стал читать мою личную переписку или дневник, но вот что касается рабочих материалов… тут, боюсь, он всегда сначала журналист, а только потом уже человек, муж и коммунист.
– Не похожа. – Я отнесла портфель в кабинет, помыла руки и пошла переодеваться в домашнее. – Она не в депрессии и не в отчаянии. Я бы сказала даже, что она в некоторой степени упивается своим статусом гонимого и преследуемого поэта. Это приравнивает ее к великим, возможно даже к самому Пушкину.
– Значит, ты уже вынесла вердикт? – На кухне Андрей повязал мне фартук и устроился на табуретке. Его роль в приготовлении ужина на этом заканчивалась. Впрочем, поскольку готовила я в основном из того, что он получал в качестве пайка и доставал через своих знакомых, придираться было не к чему. Мне хоть и сильно подняли оклад в марте, но цены росли как на дрожжах. За килограмм ржаного хлеба, который летом стоил рубль десять копеек, теперь нужно было платить уже три сорок. А Андрей еще по секрету рассказывал, что скоро выйдет постановление об экономии в расходовании хлеба. И хотя я была уверена, что работников науки это не коснется, все равно было страшно.
– Таня, ты не уснула?
Я вздрогнула и едва не рассыпала макароны.
– Извини, задумалась об ужине. О чем ты спрашивал?
– Я говорю: значит, ты уже вынесла вердикт? Она не собирается кончать с собой?
– Нет, не вынесла. – Я покачала головой. – Я говорю только, что она не в депрессии. Но это еще ничего не значит.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Анна Ахматова. Психоанализ монахини и блудницы - Екатерина Мишаненкова бесплатно.
Похожие на Анна Ахматова. Психоанализ монахини и блудницы - Екатерина Мишаненкова книги
- Людмила Гурченко - Екатерина Мишаненкова - Биографии и Мемуары
- Фаина Раневская. Один день в послевоенной Москве - Екатерина Мишаненкова - Биографии и Мемуары
- О судьбе и доблести - Александр Македонский - Биографии и Мемуары
- «Дружественный огонь» - Виктор Державин - Биографии и Мемуары / Прочие приключения / Периодические издания / Шпионский детектив
- Декабристы-участники войн 1805-1814 гг. - Лия Яковлевна Павлова - Биографии и Мемуары / История / Прочая научная литература
- Серебряная ива - Анна Ахматова - Биографии и Мемуары
- Мемуары «Красного герцога» - Арман Жан дю Плесси Ришелье - Биографии и Мемуары
- Татьяна Самойлова - Анна Ярошевская - Биографии и Мемуары
- Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах - Вадим Юрьевич Солод - Биографии и Мемуары / Литературоведение
- Тосканский принц и канатная плясунья (Амедео Модильяни – Анна Ахматова) - Елена Арсеньева - Биографии и Мемуары
