Форма входа
Читем онлайн Небо в алмазах - Александр Петрович Штейн
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Абрамовскому бульвару популярный в городе фотограф, с красивой фамилией Ландышев, художественной славой затмивший искусство фотографии моей тетки. Он влетел в комендатуру и рухнул почти без сознания. Из его невнятных слов поняли: на Абрамовском бульваре он назначил свидание, очевидно с дамой. Близился запретный час военно-осадного положения. Дама подвела. Ландышев побрел домой не солоно хлебавши, его настигли басмачи, содрали с него щегольской английский френч, малиновые кожаные галифе, сапоги шевровой кожи, нательную рубаху, оставили в силу свойственной мужчинам Востока стыдливости кальсоны.
Дежурный по комендатуре арестовал Ландышева на четыре часа за нарушение военно-осадного положения и отправил красноармейца к нему на квартиру, к жене, за штанами.
РОМАНТИЧЕСКИЕ НОЧИ
Иногда нам, школьникам старших классов, поручали дежурства на окраинах и караул у складов второстепенного значения. Однажды послали в Бухарскую слободку, так назывался район мусульманской части города, неподалеку от базара и мечети Биби-Ханум, бывшее гетто, куда столетия не внесли ничего нового и где все хранило свой средневековый облик. Даже Октябрь не сумел ни в чем изменить беспросветно унылую наружность слободки. Здесь издавна жили бухарские евреи, будто бы прямые потомки испанских беглецов, скрывавшихся от очередных гонений то ли испанского короля, то ли великой инквизиции. В кривых, пыльных, нищенских кварталах прозябали ремесленники, извозчики, мелкие торговцы, неизвестно чем и на что существующая голь, в мутных арыках плескались грязные ребятишки. Жили скученно, дурно, однообразно, храня фанатическую верность древней религии и всем ее установлениям, переселяясь из дому в ивовые шатры, когда наступал судный день, покупая только трефное мясо, клейменное своими мясниками; одетые, как и узбеки, и таджики, в стеганые ватные или шелковые халаты, только перепоясанные не кушаками, а веревкой — упрямо сохранявшийся ими самими след средневекового унижения, каковое, известно, паче гордости. Обитавшие в русской части города приехавшие из России евреи — главным образом потомки николаевских солдат, вполне обрусевшие и ассимилировавшиеся до того, что не знали жаргона, — относились к своим единоплеменникам снисходительно-высокомерно. Богатые бухарские евреи при первой возможности переселялись в Новый город.
В бывшем гетто, сжимая ложа винтовок, вслушиваясь в шорохи, мы с Петей Кривовым провели несколько романтических ночей — тихое журчание грязных арыков, безмолвные за слепыми дувалами жилища, звезды, безлюдство.
Увы, нам не удалось обессмертить себя бранным подвигом. Басмачи, налетевшие на Бухарскую слободку за два дня до наших дежурств, больше не появлялись. Петя Кривов в последнюю ночь дежурства с досады выстрелил в воздух. Тотчас из других переулков с винтовками наперевес сбежались другие дозорные. Петя сообщил неестественным шепотом, что за арыком он видел ползущего басмача. Где же он? Исчез, гад! Все молча выслушали Петю, молча вернулись на посты.
Мне за всю кампанию так и не довелось испробовать боевую способность ветхой берданки. Оно и к лучшему: не исключено, что ружьецо разорвало бы при первом выстреле и я сам сгинул бы ни за что.
Тем не менее мы захаживали на уроки, опьяненные ответственностью, зевотой афишируя свою воинскую утомленность. Петя Кривов начал бриться, брить ему было нечего. Я не брился, но зато, садясь за парту, небрежно кидал подсумок рядом с циркулем и общей тетрадью. И оба на переменках, кашляя и задыхаясь, дымили махоркой из козьих ножек. Козьи ножки подавляли школьников своими недюжинными размерами.
Учитель физики, по прозвищу Груша (прозвище он получил из-за грушевидной формы лица), постоял молча около моего подсумка и сказал, что поставит мне и Пете Кривову «удовлетворительно» без сдачи зачетов. Я готов был его расцеловать, но непреклонный Петя отверг недостойную подачку педагога, тем более что Петя не считал его близким нам идейно.
Учитель русского языка, священник, на другой день после отречения царя оставивший сан, разговаривал с нами, особенно с Петей, уважительно, однако Петя и ему не доверял.
Немка прекратила ненавистное сюсюканье и уже не называла нас скверными, нерадивыми мальчиками.
Девочки насмешками маскировали зависть. Одна из них особенно потешалась над нашими козьими ножками, отгоняя от себя махорочный дым, который мы пускали девочкам в глаза. Я сносил ее колкости терпеливо. На то были у меня свои, особые, чрезвычайные основания.
ОДА КОРРЕСПОНДЕНТСКОМУ БИЛЕТУ
Наконец был сдан последний зачет, всегда самый мучительный. Нас распустили до осени. Батальон ответработников вернулся в город, ночные дежурства старших школьников отменены. Еды в доме становилось все меньше, надо было зарабатывать на жизнь, и, главное, нас обоих с Петей Кривовым не оставляло неясное беспокойство — мы больше не хотели быть просто школьниками.
Мы оказались в газете. Вот что привело нас туда.
Печатное слово манило меня неспроста — десяти лет от роду написаны были несколько стихотворений в прозе; стыдясь своего куриного почерка, я заставил сестру каллиграфически их переписать; она отправила мои сочинения в столицу, в Ташкент, в журнал «Юный туркестанец», где их опубликовали, не забыв указать возраст автора, видимо, как главное их достоинство.
Почему нас, несовершеннолетних, взяли в редакцию? Все были до неприличия юными в эти времена — командармы, редакторы, журналисты. Если командирами полка бывали восемнадцатилетние, почему нельзя было стать журналистом в четырнадцать? К тому же обнаружилась вопиющая недостача редакционных кадров — горсточка журналистов, работавшая до революции в местной печати, или не хотела работать в большевистской газете, или ее не хотели. Образовалась пустота, в которую устремились два подростка.
Кроме самого редактора, машинистки-секретаря, печатавшей на громадной, как танк, машине «Ремингтон» с пятью отсутствующими буквами, которые успешно заменяла одна отмененная буква «ять», да еще одного «спеца» более чем преклонных лет, писавшего хронику происшествий и обзоры городской жизни под игривым названием «С птичьего дуазо», никакого штата в редакции не было. Мы постигли технику корректуры, занимались перепиской корреспонденций, исправлением грамматических ошибок в письмах воинов, осмелев, сами начали писать небольшие заметки, и дошло до того, что однажды, начитавшись книжек с военными корреспонденциями Брешко-Брешковского и Немировича-Данченко, попросили у редактора командировки на фронт.
— А сколько будет восемью восемь? — спросил нас в ответ редактор. — И верно ли, что «пифагоровы штаны» на все стороны равны? — Оглядев меня сверху донизу, что было сделать вовсе несложно, он предложил, ехидствуя: — И в конце какого века был основан город Мекка? Отвечайте, не тяните, не тяните, говорите!..
Это все были знакомые куплеты из незабвенно памятной оперетты «Иванов Павел», нашумевшей по России, забредшей и к нам на окраину и даже разыгранной с успехом ошеломляющим самаркандскими любителями театрального искусства в бывшем Дворянском собрании.
— Марш в типографию править корректуру! — неожиданно свирепо закричал редактор и склонился над гранками.
Редактор наш был человек странный и одинокий. Жил в редакции. Квартиры не было — расценивал таковую как пережиток. Кровать
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Небо в алмазах - Александр Петрович Штейн бесплатно.
Похожие на Небо в алмазах - Александр Петрович Штейн книги
- Не вижу текста. Документальная сказка о потерянном зрении - Сергей Сергеевич Сдобнов - Биографии и Мемуары / Прочая документальная литература
- Тайна Безымянной высоты. 10-я армия в Московской и Курской битвах. От Серебряных Прудов до Рославля. - Сергей Михеенков - Биографии и Мемуары
- Отряд особого назначения. Диверсанты морской пехоты - Макар Бабиков - Биографии и Мемуары
- Злые песни Гийома дю Вентре : Прозаический комментарий к поэтической биографии. - Яков Харон - Биографии и Мемуары
- Эмир Кустурица. Где мое место в этой истории? Автобиография - Эмир Кустурица - Биографии и Мемуары
- Воспоминание о развитии моего ума и характера - Чарлз Дарвин - Биографии и Мемуары
- Воспоминания. Министр иностранных дел о международных заговорах и политических интригах накануне свержения монархии в России, 1905–1916 - Александр Петрович Извольский - Биографии и Мемуары / История
- Отряд специального назначения «Русь» - Александр Лебедев - Прочая документальная литература
- Кржижановский - Владимир Петрович Карцев - Биографии и Мемуары
- Майя Плисецкая. Пять дней с легендой. Документальная история - Вадим Эмильевич Верник - Биографии и Мемуары / Публицистика
