как только стал генсеком, приехал на Дальний Восток. Я тогда командовал Дальневосточным военным округом. Встретил, войска показал, хозяйство. Он обратил внимание на то, что в солдатских столовых хлеб лежал на тарелках нарезанный, как на «гражданке». Поинтересовался, почему хлеб не выдают в пайках. Я объяснил, что солдаты пайку не съедают, кидаются хлебом. А если его подавать резаным, то и солдат сыт, и экономия большая получается — около девяти тысяч тонн. Горбачев посмотрел бумаги, похвалил. А еще там у меня аж четыре совхоза было. Наверное, когда решали, кого назначить министром обороны, он об этом вспомнил.
Культура: — Горбачев со всеми был на «ты»?
Язов: — Да, такая манера. Потом к нам Ельцин приезжал знакомиться. Этот уже на «вы». Дело было в мае, вода еще холодная была, но они с Коржаковым полезли купаться.
Культура: — Выпили?
Язов: — При мне — сок. Но не это главное. Как я понял, ни Ельцин, ни Горбачев свою страну совсем не знали…
Культура: — А потом был 1991 год, ГКЧП, Вас обвинили в государственном перевороте…
Язов: — Как можно называть это государственным переворотом? На законодательную власть Союза и республик никто не покушался. К президенту в Форос выехала группа товарищей, чтобы предостеречь от ошибки. Но Горбачеву очень хотелось подписать антинародный документ о развале Союза.
Культура: — И тогда Вы решили ввести в Москву войска?
Язов: — Если объективно проанализировать события тех трех дней, то напрашивается вывод: армия не участвовала в каком-то подавлении демократии. Широко разрекламированные «баррикады» не смогли бы остановить танки и БМП. Позже «прораб перестройки» Александр Яковлев признается: «У меня было такое ощущение, что мы вышли в поле, а противник так и не явился».
Культура: — Как происходил Ваш арест?
Язов: — Это случилось в 2 часа 15 минут 22 августа 1991 года. Ил-62, в котором находились Лукьянов, Бакланов, Тизяков и я, вылетел из Крыма через 15–20 минут после президентского лайнера. При посадке во Внуково-2 я обратил внимание на большое количество солдат. А когда подали трап — на крепышей из спецслужб, принявших устрашающую стойку. К трапу направился Баранников, назначенный Горбачевым министром внутренних дел СССР. Я говорю сопровождающему меня полковнику Акимову: «Мы подоспели к аресту». Спустились, направились к зданию аэропорта. Баранников с нами. При входе в зал говорит Акимову: «Вы свободны». Затем мне: «А вас прошу пройти в следующий зал». Там нас встретил генпрокурор Степанков, спросил, нет ли у меня оружия, и объявил, что я арестован по подозрению в измене Родине. Меня подвели к «Волге», толкнули на заднее сиденье между вооруженными автоматами Калашникова охранниками. Я, конечно, знал старинную русскую поговорку «От сумы и от тюрьмы не зарекайся», и вот ощутил ее гнетущий смысл.
Потом следователь Леканов обыскал меня с понятыми и предъявил официальное обвинение по статье 64 — измена Родине… Это мне, фронтовику… Измена президенту — пожалуй, да, имела место. Но Родину свою я не предавал и до сих пор считаю, что новоогаревский договор был неконституционным. В присяге нет ни слова о президенте — я народу давал клятву.
Культура: — Следователь корректно с Вами обращался?
Язов: — Да, вежливо, то по фамилии, то по имени-отчеству. Грубостей не было.
Культура: — Правда ли, что Вас еще допрашивали украинцы?
Язов: — Да. Заместитель генерального прокурора незалежной и самостийной Украины Даниленко. Очень интересовался, что мы собирались сделать с Украиной. По совету моего адвоката, иностранному прокурору я отвечать отказался.
Культура: — Что сильнее всего врезалось в память из времени, проведенного за решеткой?
Язов: — 498 дней и ночей в «Матросской Тишине». Целый день в камере горел свет, ночью зажигалась красная лампа. Я пытался прикрыть ее газетой, но тут же входил майор и срывал: не положено. Пришло сравнение на ум, я его в одной из книг приводил: в войну майоры полками командовали, а этот возле «глазка» стоит. Квартиру мою на улице Косыгина Горбачев отдал Шапошникову. Мелочный человек оказался. Знал ведь, что пока обвиняемый находится под следствием, жилье за ним сохраняется.
Культура: — С сокамерниками общались? Что за люди были?
Язов: — Директор ресторана на Белорусском вокзале. Был еще житель Нижнего Тагила, который несколько лет ждал очной ставки с директором магазина из Орехово-Зуево. Одного интересовала моя служба, другого — отношение к Горбачеву. Оба часто путались в своих рассказах. Думаю, у каждого из них была своя «специализация» по Язову. Так что в таких местах молчание — золото…
Культура: — Помните день освобождения?
Язов: — Конечно! 25 января 1993 года меня отправили в госпиталь МВД. В палату завезли в коляске и сразу под капельницу. Сказали, что я серьезно болен. В тот же день мне объявили, что мера пресечения заменена подпиской о невыезде. 14 апреля начался суд, а в феврале 1994-го, еще до окончания суда, Госдума нас амнистировала.
Культура: — А почему Вы амнистию приняли? Валентин Варенников, Ваш заместитель, отказался и был оправдан судом за отсутствием состава преступления.
Язов: — Варенников все правильно сделал. А меня все равно бы за танки в Москве осудили. За то, что асфальт ими порушил, денег много насчитали.
Культура: — У Вас не было потом желания встретиться с людьми, которые Вас арестовывали, допрашивали? Посмотреть им в глаза? Может, дать пощечину?
Язов: — Нет, эти люди меня не интересуют. А насчет пощечин — я выше этого. Никогда хулиганом не был. Могу только сказать, что я еще не был арестован, следствия и суда еще не было, а нас, членов ГКЧП, какой-то Нуйкин (публицист Андрей Нуйкин. — «Культура») уже обозвал хунтой.
Культура: — А что же «хунта» до конца дело не довела?
Язов: — Да никто ничего доводить и не собирался. Единственное, что мы четко знали, что нельзя страну расчленять. Все надеялись на Горбачева. Поэтому к нему в Форос поехали. То, что он говорил, что у него связи не было, вранье. Ядерный чемоданчик-то при нем был. Стало быть, и связь была.
Культура: — Кстати, о Форосе. Вы довольны, что Крым вернули?
Язов: Конечно.
Культура: — С чего, по Вашему, развал СССР начался?
Язов: — С законов, которые Ельцин стал принимать и которые ставил выше законов Советского Союза.
Культура: — С товарищами по ГКЧП встречаетесь?
Язов: — Да уже почти никого не осталось. Лукьянов жив, Бакланов, Тизяков…
Культура: — Как думаете,
