Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Шакалы, — сказал Лучников. — Где вы только берете таких говноедов?
— не догадываешься, где? — улыбнулся Кузенков. Он все время улыбался, когда общался с Лучниковым, улыбочка персоны, владеющей превосходством, некоей основополагающей мудростью, постичь которую собеседнику не дано, как бы он, увы, ни тщился. Это бесило Лучникова.
— Да что это ты, Марлен, все улыбаешься с таким превосходством? — взорвался он. — В чем это вы так превзошли? В экономике развал, в политике чушь несусветная, в идеологии тупость!
— Спокойно, Андрей, спокойно. Они ехали в лифте на пятнадцатый этаж, и попутчики, западные немцы, удивленно на них посматривали.
— В магазинах у вас тухлятина, народ мрачный, а они, видите ли, так улыбаются снисходительно. Тоже мне мудрецы! — продолжал разоряться Лучников уже и на пятнадцатом этаже. — Перестань улыбаться! — гаркнул он. — Улыбайся за границей. Здесь ты не имеешь права улыбаться.
— Я улыбаюсь потому, что предвкушаю обед и добрую чарку водки, — сказал Кузенков. — А ты злишься, потому что с похмелья, Андрей.
Кузенков с улыбкой открыл перед ним двери «люкса».
— Да на кой черт вы снимаете мне эти двухэтажные хоромы! — орал Лучников. — Я ведь вам не какой-нибудь африканский марксистский царек!
— Опять диссидентствуешь, Андрей? — улыбнулся Кузенков. — Как в Шереметьево вылезаешь, так и начинаешь диссидентствовать. А, между прочим, тобой здесь довольны. Я имею в виду новый курс «Курьера».
Лучников оторопел.
— Довольны новым курсом «Курьера»? — Он задохнулся было от злости, но потом сообразил: да-да, и в самом деле можно считать и новым курсом… после тех угроз… конечно, они могли подумать…
Стол в миллионерском апартаменте был уже накрыт, и вес на нем было, чем Москва морочит головы важным гостям:
и нежнейшая семга, и икра, и ветчина, и крабы, и водка в хрустале, и красное, любимое Лучниковым вино «Ахашени» в запыленных бутылках.
— Эту «кремлевку» мне за новый курс выписали? — ядовито осведомился Лучников.
Кузенков сел напротив и перестал улыбаться, и в этом теперь отчетливо читалось: ну, хватит уж дурить и критиканствовать по дешевке. Лучников подумал, что и в самом деле хватит, перебрал, дурю, вкус изменяет.
Первая рюмка водки и впрямь тут же изменила настроение. Московский уют. Когда-то его поразило ощущение этого «московского уюта». Казалось, каждую минуту ты должен здесь чувствовать бредящее внимание «чеки», ощущение зыбкости в обществе беззакония, и вдруг тебя охватывает спокойствие, некая тишина души, атмосфера «московского уюта». Ну хорошо бы еще где-нибудь это случалось в арбатских переулках — там есть места, где в поле зрения не попадет ничего «совдеповского» и можно представить себе здесь на углу маленького кадетика Арсюшу, — но нет, даже нот и на этой пресловутой улице Горького, где за окном внизу на крыше видны каменные истуканы поздней сталинской декадентщины, представители братских трудящихся народов, даже вот и здесь после первой рюмки водки забываешь парижскую ночную трясучку и погружаешься в «московский уют», похожий на почесывание стареньким пальчиком по темечку — подремли, Арсюшенька, пожурчи, Андрюшенька.
Встряхнувшись, он цапнул трубку и набрал номер Татьяны. Подошел десятиборец. Проклятый бездельник, лежит весь день на тахте и поджидает Татьяну. Месиво крыш за окном. Пролетела новгородская тучка. Ну и намешали стилей! Алло, алло… наберите еще раз. Он повесил трубку и облегченно вздохнул — вот я и дома: все соединилось, водка и дым отечества — это мой дом, Россия, мой единственный дом.
— На Острове образован новый союз, — сказал он Кузенкову. Марлен Михайлович приветливо кивнул другу: интересно, мол, очень интересно. Положил ему на тарелку семги, икры, крабов, подвинул салат.
— Союз Общей Судьбы, — сказал Лучников. Марлен Михайлович обвел глазами стены «суперлюкса» и вопросительно склонил голову — не беспокоит? Лучников отмахнулся. В номер вкатили окованные по углам лучниковские кофры. На лицах моссоветовских молодчиков светилось благостное почтение к «фирме».
— Мне скрывать нечего. В этом вся наша хитрость — ничего не скрывать.
— Ешь, Андрей. Извини, что я заказал обед сюда, но Вера сегодня заседает, — улыбнулся Кузенков. — Знаешь, такой стала общественной деятельницей…
Лучников взялся за еду, и некоторое время они почти не разговаривали, насыщались, чокались, тут и осетрина подоспела, жаренная по-московски, а потом и десерт, ну а к десерту Марлен Михайлович заговорил о Париже, о том, как он его любит, вспомнил даже стихи Эренбурга: «Прости, что жил я в том лесу. Что все я пережил и выжил. Что до могилы донесу Большие сумерки Парижа… «, намекнул на какое-то свое романтическое переживание в этом городе, родном каждому русскому интеллигенту (если, конечно, ты меня, аппаратчика, все-таки причисляешь к таковым) и выразил некоторую зависть Андрею Арсениевичу, как космополиту и бродяге, которому, уж наверно, есть что порассказать о Париже, а?
— Я не вполне тебя понимаю, Марлен, — холодно заговорил в ответ Лучников. — Ты КУРАТОР нашего островка, то сеть никто более тебя в Москве не может быть более заинтересован в наших делах, а между тем сообщение о СОСе тебя как бы и не затронуло. Быть может, мне еще раз объяснить тебе, что со мной хитрить не нужно?
Кузенков вытер рот салфеткой и взялся за сигару.
— Прости, Андрей, это не хитрость, но лишь свойства характера. Я просто-напросто сдержанный человек, может быть, даже и тяжелодум. Конечно же, я думаю о СОСе. Если молчу, это вовсе не значит, что мне это не интересно, не важно. Однако ты уж прости меня, Андрей, еще более важным для меня — в свете будущего, конечно, — кажутся сомнения полковника Чернока.
Тут настала очередь Лучникова показывать аналогичные «свойства характера», то есть попытаться скрыть изумление, более того, некоторое даже ошеломление, попытаться вынырнуть из того состояния, которое в боксе именуется словечком «поплыл». Марлен же Михайлович очень мягко, явно давая возможность собеседнику скоординироваться, пересказывал между тем вчерашнюю их беседу с Черноком в кафе «Селект» на бульваре Монпарнас.
— Понимаешь ли. Андрей, мы знаем полковника Чернока как самоотверженного русского патриота, знаем, что он предан ИОСу не менее тебя самого, но вот ведь и он сомневается относительно перемены «миражей» на «миги», задаст вопрос: понадобятся ли Союзу в будущем такие летчики, как он. — а, стало быть, мы можем только себе представить, сколько вопросов подобного рода, сколько сомнений в душах тысяч и тысяч островитян, не столь цельных, не столь идейных, как Александр Чернок.
Лучников налил себе коньяку. Рука, поднимавшая бокал, еще слегка дрожала, но опустилась она на стол уже твердо — выплыл.
— Вig Вrоther wаtсhes уоu eveгуwhere, dоesn’t it? [2] — усмехнулся он, глядя прямо в глаза Кузенкову.
В глазах куратора плавала улыбка уже не снисходительная, но по-прежнему мягкая, полная добра. Марлен Михайлович развел руками.
— Теперь ты можешь понять, какое значение здесь придают вашим идеям.
Лучников встал и подошел к окну. Уже начинало смеркаться. Силуэты братских трудящихся размывались на фоне крыш. Внизу над парфюмерным магазином, над «Российскими винами» и «Подарками» зажглись неоновые цветочки, некие завитушки в народном стиле. Со вкусом здесь по-прежнему было все в порядке.
— Значит, присматриваете? — тихо спросил он Кузенкова. — Подслушиваете? Попугиваете?
— Последнего не понял, — с неожиданной быстротой сказал Кузенков.
Лучников глянул через плечо. Кузенков стоял возле мерцающего телевизора, по которому катилась многоцветная мультипликация и откуда доносился детский писк.
— Разве не нити ребята бабахнули? — усмехнулся Лучников.
— Был выстрел? — Марлен Кузенков преобразился, просто сжатия пружина.
— Два, — весело скачал Лучников. — В оба уха. — Он покачал руками. — Туда и сюда. По твоей реакции вижу, что ты не в курсе.
— Немедленно наведу справки, — сказал Кузенков. — Однако почти на сто процентов уверен… если, конечно… ты сам… своим поведением…
— Сволочь, — любезно скачал Лучников. — Сволочь пайковая. Ты полагаешь, что я должен быть паинькой, когда за мной ходят по пятам ваши псы?!
— Ну знаешь!! — вскричал Кузенков. — Как же можно так передергивать! Я имел в виду, что некоторые лица просто могли выйти из-под контроля, нарушить предписание… если это так, они понесут ответственность! Неужели ты не понимаешь, что… ну, впрочем, прости, я не все могу скачать… я уверен, что это «волчесотенцы» стреляли…
В номере «люкс» гостиницы «Интурист» воцарилось на некоторое время молчание. Лучников прошел в спальню, отщелкнул крышку кофра и достал подарки для всей кузенковской фамилии: «покит-мемо» для Марлена, часы «устрица» для Веры Павловны, кашмировые свитера для ребят. Пластинки для Дима Шебеко он решил передать лично в руки передовому музыканту, ибо это был уже другой мир. другая Москва, это был ЗДОРОВЫЙ мир. Так и подумалось — здоровый.
- Тайная история сталинских преступлений - Александр Орлов - Альтернативная история
- Крым 2.0 [СИ] - Алексей Туренко - Альтернативная история
- Крым 2.0 [СИ] - Алексей Туренко - Альтернативная история
- Русский медведь. Цесаревич - Михаил Ланцов - Альтернативная история
- Шанс. Внедрение. Книга 1 (Я в моей голове 1) - Савелов Сергей - Альтернативная история / Попаданцы
- Архив - Виорель Ломов - Альтернативная история
- Удар змеи - Александр Прозоров - Альтернативная история
- Оружейникъ - Алексей Кулаков - Альтернативная история
- «Черная пехота». Штрафник из будущего - Александр Конторович - Альтернативная история
- Восход двойного солнца - Александр Ярославцев - Альтернативная история / Боевая фантастика