Форма входа
Читем онлайн Дневник (1887-1910) - Жюль Ренар
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Выйдя замуж, женщина блекнет. Исчезает былая миловидность, кокетство. Она уже не следит за своей наружностью. Одевается именно так, как нужно, чтобы сидеть в комнате за лавкой. Иной раз еще у них сохраняется самое лучшее - зубы, блестящие белые зубы. Одна из них, очень хорошенькая, за четыре года растеряла всю свою привлекательность. Остались лишь волосы, которые упорно продолжают виться.
И товар суют в руки, не заворачивая в бумагу.
- Я не умею заворачивать, - призналась мне хозяйка посудной лавки.
А что вы умеете делать, уважаемая?
* Жизнь коротка, но как это длинно - от рождения до смерти.
* На огромном гвозде висят крошечные вещички.
* Даже выходя из вагона, она была совсем свежая. Она путешествовала, как цветок в корзинке.
* Папе Лев Толстой известен как социалист, а Лоран Тайад - как анархист с бомбой.
* Утром, по моем возвращении в деревню, меня приветствовали своей песней жаворонки, которые искрились в воздухе, как огоньки высоких свечей.
* Совершенно ясно, я ничего не умею делать по вдохновению, силою чистого таланта. Чтобы добиться результата, мне приходится крепко работать, держать себя в руках и быть упорным. Я расплачиваюсь за самую невинную слабость. Нужно запретить себе всякую порывистость, экспромты и шик.
* И эти долгие дни, когда можно успеть написать всю книгу от начала до конца.
Июнь. Эгоист? Безусловно, моя собственная жизнь интересует меня больше, чем жизнь Юлия Цезаря, и соприкасается она со множеством других жизней, как поле, окруженное полями.
* Подбавь себе в кровь воды.
* Очевидно, я старею. Встретил вчера Раймона. Когда-то мы с ним вместе играли. Это же развалина! Тощий, сгорбленный, руки у него покрыты какой-то корой, зубы черные, взгляд потухший. Просто старик...
Конечно, говорить легко! Но ведь это изматывает: работать с пяти утра до семи вечера и не есть, чего хотелось бы. Очень мило каждый день есть салат и творог. Сии блюда плюс воздух, здоровый деревенский воздух, - все это и убивает человека в тридцатилетнем возрасте.
А я каждую неделю ищу перед зеркалом седые волосы!
* Иголка в руках портнихи клюет хлопотливо, как курица.
* В моей натуре есть запас грубости, что позволяет мне понимать крестьян и глубоко проникать в их жизнь.
6 июня. Почему я чувствую себя здесь как в ссылке? Что я здесь делаю?
9 июня. Ветер невидимой рукой проводит по листьям.
11 июня. Какое зрелище - старик крестьянин нагишом.
* Я чувствую себя ужасно печальным, как деревенский Верлен.
16 июня. Утверждаю, что описание длиннее десяти строк не дает зримого образа.
* О, разбудить все эти погруженные в сон деревни!
Июль. В тени 25 градусов жары, и Филипп, который на самом солнцепеке возит на тачке песок, говорит мне:
- Ей-богу, славненько, тепло!
У него есть, конечно, соломенная шляпа, но так как он встает до зари, он из-за утренней свежести вечно забывает ее надевать.
9 июля. Я хотел бы сделать хоть шажок к живой литературе, к жизни в литературе.
* Рыжий стиль. Если бы литературные произведения могли иметь цвет, я представляю себе: мой был бы рыжий.
* Тучи, тучи, куда вы бежите? Здесь так хорошо!
* Рот немного наискось, словно вишня, свисающая с уха.
* Я не совсем точно знаю, где родился, и это мне немножко мешает. У меня вечно такой вид, как будто я ищу свои корни.
14 июля. ...Я создан лишь для того, чтобы слушать и смотреть, как живет земля.
* Утка - это домашний пингвин.
* Подбавь немножко луны к твоим писаниям.
* Соломенная шляпа - от луны.
* Мне хотелось бы быть одним из тех великих людей, которым было почти нечего сказать и которые высказали это малое в немногих словах.
18 июля. Умер Гонкур. Жалею, что не ходил к нему чаще: был всего только два раза за всю свою жизнь. Думал, что он мог иметь в виду меня, поскольку считал талантливым. Спрашивал себя, отказался бы я или нет, говорил себе, что отказался бы, ибо, по здравому размышлению, не смел надеяться. Радовался, узнав, что завещание может быть опротестовано, что его, быть может, и вовсе нет. И я жду депеши от какого-то друга, жду известия, что я упомянут в завещании. То и дело спрашиваю себя, кто еще. Тот слишком богат, этот, ей-богу, слишком уж неталантлив. Щажу одного лишь Рони. Потом говорю себе, что если мне, неисправимому лентяю, свалится на голову четыре тысячи франков ренты, - это будет просто несправедливо. Постепенно возвращаюсь к более высоким материям. Очень великий и очень бедный - вот идеал.
* Вопреки тому, что сказано в Нагорной проповеди: если тебя мучит жажда справедливости, тебе никогда не утолить ее.
* Меня не хватает надолго, - я читаю урывками, урывками пишу. Но уверен, что такова участь истинного художника.
Я замечаю смешное в своих поступках лишь много времени спустя. Мои наблюдения не одновременны с течением моей жизни. Возвращаюсь мыслью к подробностям лишь впоследствии.
* Слава стала чем-то вроде колониального товара.
Август. Нет! Не то. Я все еще излишне остроумен.
* Два петуха дерутся насмерть из-за того, что одновременно закукарекали.
* Маргаритка: круглый ротик, в котором со всех сторон торчат зубы.
* Каждый день пиши по странице; но если ты почувствуешь, что она плоха, - остановись. Конечно, жаль, день будет потерян, но лучше вообще ничего не делать, чем делать плохо.
* Я люблю театр, - не профессиональных драматургов, а любителей, таких, как Мюссе, Банвиль, Готье. Театру профессионалов - Сарду, Ожье, Дюма предпочитаю собственную постель.
* О Верлене... Мы пришли в кафе Сен-Мишель. Хозяйка, которая хорошо знала Верлена, наблюдала за нами насмешливым взглядом. Он много говорил о Расине и ни слова не сказал о Мореасе. Все лицо его собиралось в мелкие складочки.
Всегда смешивают человека и художника под тем предлогом, что случайно они живут в одном теле. Лафонтен писал женщинам бесстыдные письма, что не мешает нам восхищаться им. Это очень просто: у Верлена гениальность божества и сердце свиньи... Но я, скромный читатель в толпе, я знаю только бессмертного поэта. Любить его - для меня счастье. Мой долг простить ему то зло, что он причинил другим...
14 августа. В минуты самых живых наших радостей мы резервируем в душе печальный уголок. Это наше убежище на случай внезапной тревоги.
17 августа. Мне не хватает лишь одного - вкуса к непонятному, туманному.
Сентябрь. Река. Тростник - как штыки затонувшего воинства. Ноздреватые берега, где солнце набирается влаги. Три луча расходятся веером.
* Буря. Деревья кружатся на своей единственной ноге, размахивая в воздухе руками, как солдаты, сраженные пулей в сердце. Домишки приседают, вздрагивая, как корабли на якоре. Флюгер растерянно вертится во все стороны. Такое состояние духа, что единственным удовольствием было бы шагать в грозу по лугам. Падают с веток груши. Водой вымывает из земли картофелины. Тополя, с отброшенными набок листьями, зачесывают свои кудри на висок.
* Заяц. Легчайший шорох падающего листа выводит его из себя. Он начинает нервничать, совсем как мы, когда до нашего слуха доносится скрип стула.
* "Буколики". Животные умеют драться спокойно. Два рассвирепевших барана стукаются лбами, принимаются за еду, потом снова, на этот раз уже бесстрастно, бросаются друг на друга.
То же самое и петухи.
* Тот грустный час, когда писатель ищет себе мэтра. 15 октября. А ваша бабушка все еще мертва, не правда ли? Я ведь не ошибся?
18 октября. "Рыжик", которого я утаил.
Будь я великим писателем, я сумел бы рассказать о нем словами столь точными, что они не показались бы чересчур грубыми.
Мы неумело прикасались губами к губам. Она тоже, как и я, не знала, что в поцелуе может участвовать язык. Поэтому мы довольствовались невыразительным чмоканьем в щеку и в ягодицы. Я щекотал ей зад соломинкой. Потом она меня бросила. Кажется, ее уход не огорчил меня, не помню. Вероятно, наш разрыв был для меня облегчением; уже тогда я не любил жить реальностью: я предпочитал жить воспоминаниями.
У мадам Лепик была настоящая мания менять сорочку у меня на глазах. Завязывая тесьму на груди, она подымала руки, вытягивала шею. Греясь перед камином, подымала юбки выше колен. Я невольно видел ее ляжки; зевая или просто охватив голову руками, она покачивалась на стуле. Моя мать, о которой я не могу говорить без ужаса, воспламеняла мое воображение.
И этот пламень остался в моих жилах. Днем он спит, ночью просыпается, и мне видятся страшные сны. В присутствии мосье Лепика, читающего газету и даже не глядящего в нашу сторону, я овладеваю своей матерью, она сама открывает мне объятия, и я возвращаюсь в лоно, из которого вышел. Голова моя исчезает у нее во рту. До ужаса сладостное чувство. И какое мучительное пробуждение, и каким грустным буду я весь день! Сразу же после этого мы становимся врагами. Теперь я сильнее. Этими самыми руками, которые страстно обвивались вокруг нее, я бросаю ее на землю; топчу, бросаю лицом вниз, чтобы размозжить о кухонный пол.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Дневник (1887-1910) - Жюль Ренар бесплатно.
Похожие на Дневник (1887-1910) - Жюль Ренар книги
- Рассказы о Бааль-Шем-Тове - Шмуэль-Йосеф Агнон - Проза
- Исповедь неполноценного человека - Осаму Дадзай - Проза
- Шествие в пасмурный день - Кёко Хаяси - Проза
- Рассказы о Маплах - Джон Апдайк - Проза
- Стакан воды (сборник) - Эжен Скриб - Проза
- Записки бойца Армии теней - Александр Агафонов-Глянцев - Проза
- Печатная машина - Марат Басыров - Проза
- Москва слезам не верит (сборник) - Валентин Черных - Проза
- Докучные - Жан-Батист Мольер - Проза
- Жан-Кристоф (том 4) - Ромен Роллан - Проза
