Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Заходите, заходите.
Ломая смущение, сел Илья на краешек стула, оглядывался кругом робко, на вопросы выдавливал из себя кургузые и тяжелые слова:
— Костромской… плотник… на заработки приехал… 21-й год мне.
А когда ненароком обмолвился, что сбежал от женитьбы и богомольной невесты, девушка смехом рассыпалась, привязалась:
— Расскажи, да расскажи.
И, глядя на румяное лицо, полыхавшее смехом, сам рассмеялся Илья, неуклюже махая руками, долго рассказывал про все, и вместе перемежали рассказ хохотом молодым повесеннему. С тех пор заходил чаще. Комнатка с вылинявшими обоями и портретом Ильича с сердцем сроднилась. После работы тянуло пойти посидеть с нею, послушать немудрый рассказ про Ильича и поглядеть в глаза ее серые со светлой голубизной.
Весенней грязью цвели улицы города. Как-то зашел прямо с работы, возле двери поставил он инструмент, взялся за дверную ручку и обжегся знобким холодком. На дверях на клочке бумаги знакомым, косым почерком: „Уехала на месяц в командировку в Иваново-Вознесенск“.
Шел по лестнице вниз, заглядывая в черный пролет, под ноги сплевывал клейкую слюну. Сердце щемила скука. Высчитал, через сколько дней вернется, и чем ближе подползал желанный день, тем острее росло нетерпение.
В пятницу, 16 числа, не пошел на работу, с утра, не евши, ушел в знакомый переулок, залитый сочным запахом цветущих тополей, встречал и провожал глазами каждую красную повязку. Перед вечером увидал, как вышла она из проулка, не сдержался и побежал навстречу.
IVОпять вечерами с нею или на квартире, или в комсомольском клубе. Выучила Илью читать по складам, потом писать. Ручка в пальцах у Ильи листком осиновым трясется, на бумагу бросает кляксы; от того, что близко к нему нагибается красная повязка, у Ильи в голове будто кузница стучит в висках размеренно и жарко.
Прыгает ручка в пальцах, выводит на бумажном листе широкоплечие, сутулые буквы, такие же, как и сам Илья, а в глазах туман, туман…
Месяц спустя, секретарю ячейки постройкома подал Илья заявление о принятии в члены РЛКСМ, да не простое заявление, а написанное рукою самого Ильи, со строчками косыми и курчавыми, упавшими на бумагу, как пенистые стружки из-под рубанка.
А через неделю вечером встретила его Анна у под’езда застывшей 6-этажной махины, крикнула обрадованно и звонко:
— Привет тов. Илье — комсомольцу!..
V· · ·
— Ну, Илья, время уже два часа. Тебе пора итти домой.
— Погоди, аль не успеешь выспаться?
— Я вторую ночь и так не сплю. Иди, Илья.
— Больно на улице грязно… Дома хозяйка-то лается: „Таскаешься, а мне за всеми вами отпирать да запирать дверь вовсе без надобности…“
— Тогда уходи раньше, не засиживайся до полночи.
— Может, у тебя можно… где-нибудь… переночевать?
Встала Анна из-за стола, повернулась к свету спиной. На лбу косая поперечная морщина легла канавой.
— Ты вот что, Илья… если подбираешься ко мне, то отчаливай. Вижу я за последние дни, к чему ты клонишь… Было бы тебе известно, что я замужняя. Муж четвертый месяц работает в Иваново-Вознесенске, и я уезжаю к нему на-днях…
У Ильи губы словно серым пеплом покрылись.
— Ты за-му-жня-я?
— Да, живу с одним комсомольцем. Я сожалею, что не сказала тебе этого раньше.
На работу не ходил две недели. Лежал на кровати, пухлый, позеленевший. Потом встал как-то: потрогал пальцем ржавчиной покрытую пилу и улыбнулся натянуто и криво.
Ребята в ячейке засыпали вопросами, когда пришел.
— Какая тебя болячка укусила? Ты, Илюха, как оживший покойник. Что ты пожелтел-то?
В коридоре клуба наткнулся на секретаря ячейки.
— Илья, ты?
— Я.
— Где пропадал?
— Хворал… голова что-то болела.
— У нас есть командировка на агрономические курсы, согласен?
— Я, ведь, малограмотный очень… А то бы поехал…
— Не бузи! Там будет подготовка, небось, выучат… · · ·
Через неделю, вечером, шел Илья с работы на курсы, сзади окликнули:
— Илья!
Оглянулся — она, Анна, догоняет и издали улыбается.
Крепко пожала руку.
— Ну, как живешь? Я слышала, что ты учишься?
— Помаленьку и живу и учусь. Спасибо, что грамоте научила.
Шли рядом, но от близости красной повязки уж не кружилась голова. Перед прощанием спросила, улыбаясь и глядя в сторону:
— А та болячка зажила?
— Учусь, как землю от разных болячек лечить, а на энту… — махнул рукой, перекинул инструмент с правого плеча на левое и зашагал, улыбаясь, дальше, — грузный и неловкий.
Кривая стежка
Как будто совсем недавно была Нюрка неуклюжей, разлапистой девчонкой. Ходила вразвалку, косо переступая ногами, нескладно помахивала длинными руками; при встрече с чужими сторонилась и глядела из-под платка чернявыми глазами смущенно и диковато. А теперь перешла Ваське дорогу статная, грудастая девка, на ходу глянула прямо, чуть-чуть улыбчиво, и словно ветром теплым весенним пахнуло Ваське в лицо.
На миг зажмурился, потом глянул вслед, проводил глазами до поворота и тронул коня рысью. Уже на водопое, разнуздывая коня, улыбнулся, вспоминая встречу. Почему-то стояли перед глазами Нюркины руки, уверенно и мягко обнимавшие цветастое коромысло и зеленые ведра, качавшиеся в такт шагам. С этой поры искал встречи с ней, к речке ездил нарочно по крайней улице, где был двор Нюркиного отца, и когда видал ее за плетнем или в просвете окна, то радость тепло тлела в груди; натягивал поводья, стараясь замедлить лошадиный шаг.
На той неделе, в пятницу, поехал в луг верхом — поглядеть на сено. После дождя дымилось оно и сладко попахивало гнилью. Возле Авдеевых копен увидал Нюрку. Шла она, подобрав подол юбки, хворостиной помахивала. Под‘ехал.
— Здорово, раскрасавица!
— Здорово, коль не шутишь, — и улыбнулась.
Соскочил с коня Васька, поводья бросил.
— Што ищешь, Нюра?
— Телок запропастился… Не видал ли где?
— Табун давно прошел в станицу, а вашего телка не примечал.
Достал кисет, свернул козеножку. Слюнявя газетный клочок, спросил:
— Когда ты успела, девка, вымахать такой здоровой? Давно ли в пятишки на песке игралась, а теперь ишь…
Улыбкой прижмурились Нюркины глаза.
Ответила:
— Што нам делается, Василий Тимофеевич. Вот и ты, в роде как недавно без штанов бегал в степь скворцов сымать, а теперь уж в хате, небось, головой за перекладину цепляешься…
— Что ж замуж-то не выходишь? — Зажег Васька спичку, чадно дымнул самосадом.
Нюрка вздохнула шутливо, руками сокрушенно развела:
— Женихов нету!
— А я чем же не жених? — Хотел улыбнуться Васька, но улыбка вышла кривая и ненужная. Вспомнил, каким выглядывал он в зеркале: щеки, густо изрытые давнишней оспой, чуб курчавый, разбойничий, низко упавший на лоб.
— Рябоват вот ты маленечко, а то бы всем ничего…
— С лица тебе не воду пить… — багровея уронил Васька.
Нюрка улыбнулась чуть приметно, помахивая хворостиной, сказала:
— И то справедливо!.. Што ж, ежели нравлюсь — сватов засылай.
Повернулась и пошла к станице, а Васька долго сидел под копною, растирал промеж ладоней приторную листву любистока, думал: „Смеется стерва, аль нет?“
От речки из леса потянуло знобким холодком.
Туман, низко пригинаясь, вился над скошенной травой, лапал пухлыми седыми щупальцами колючие стебли, по-бабьи кутал курившиеся паром копны. За тремя тополями, куда зашло на ночь солнце, небо цвело шиповником, и крутые вздыбленные облака казались увядшими лепестками.
* * *У Васьки семья — мать да сестра. Хата на краю станицы крепко и осанисто вросла в землю, подворье небольшое. Лошадь с коровой — вот и все имущество. Бедно жил отец Васьки.
Вот поэтому-то в воскресенье, покрывая цветную в разводах шаль, сказала мать Ваське:
— Я, сыночек, не прочь. Нюрка — девка работящая и собой не глупая, только живем мы бедно, не отдаст за тебя ее отец… Знаешь, какой норов у Осипа?
- Слово о Родине (сборник) - Михаил Шолохов - Советская классическая проза
- Где-то возле Гринвича - Олег Куваев - Советская классическая проза
- Слово о солдате (сборник) - Михаил Шолохов - Советская классическая проза
- Том 7. Поднятая целина. Книга вторая - Михаил Шолохов - Советская классическая проза
- Беспокойный возраст - Георгий Шолохов-Синявский - Советская классическая проза
- Плотина - Иван Виноградов - Советская классическая проза
- Когда зацветут тюльпаны - Юрий Владимирович Пермяков - Советская классическая проза
- Светлая даль юности - Михаил Семёнович Бубеннов - Биографии и Мемуары / Советская классическая проза
- За что мы проливали кровь… - Сергей Витальевич Шакурин - Классическая проза / О войне / Советская классическая проза
- Голос и глаз - Александр Грин - Рассказы / Советская классическая проза