Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не разговаривать!
Они подошли к мотоциклу, полицейский ловко откинул полог в коляске, и Андрей показал туда стволом пистолета.
— Садитесь.
Изя молча и очень неуклюже уселся. Полицейский быстро вскочил в седло. Андрей сел позади него, сунув пистолет в кобуру. Двигатель взревел, застрелял, мотоцикл развернулся и, подскакивая на выбоинах, помчался обратно к прокуратуре, распугивая психов, утомленно и бессмысленно бродивших по сырой от выпавшей росы улице.
Андрей старался не смотреть на Изю, скорчившегося в коляске. Первый запал прошел, и он испытывал теперь что-то вроде неловкости — как-то все произошло слишком уж быстро, слишком торопливо, впопыхах, как в том анекдоте про медведя, который катал зайца в люльке без дна. Ладно, разберемся…
В предбаннике прокуратуры Андрей, не глядя на Изю, приказал полицейскому зарегистрировать задержанного и доставить его наверх к дежурному, а сам, шагая через три ступеньки, поднялся к себе в кабинет.
Было около четырех часов — самое горячее время. В коридорах стояли у стен или сидели на длинных, отполированных задами скамьях подследственные и свидетели, вид у всех у них был одинаково безнадежный и сонный, все почти судорожно зевали и таращились осоловело. Дежурные время от времени вопили от своих столиков на весь дом: «Не разговаривать! Не переговариваться!» Из-за обитых дерматином дверей следственных камер доносился стук пишущих машинок, бубнящие голоса, слезливые вопли. Было душно, нечисто, сумрачно. Андрея замутило — захотелось вдруг заскочить в буфет и выпить чего-нибудь бодрящего: чашку крепкого кофе или хотя бы просто рюмку водки. И тут он увидел Вана.
Ван сидел на корточках, прислонившись к стене спиной, в позе бесконечно терпеливого ожидания. На нем была своеобычная ватная стеганка, голова втянута в плечи, так что ворот стеганки оттопыривал уши, круглое безволосое лицо спокойно. Он дремал.
— Ты что тут делаешь? — спросил Андрей удивленно.
Ван открыл глаза, легко поднялся и сказал, улыбнувшись:
— Арестован. Жду вызова.
— Как арестован? За что?
— Саботаж, — сказал Ван тихонько.
Здоровенный детина в испачканном плаще, дремавший рядом, тоже открыл глаза, верное — один глаз, потому что другой заплыл у него фиолетовым фингалом.
— Какой саботаж?! — поразился Андрей.
— Уклонение от права на труд…
— Статья сто двенадцать, параграф шесть, — деловито пояснил детина с фингалом. — Шесть месяцев болотной терапии — и все дела.
— Помолчите, — сказал ему Андрей.
Детина посветил на него своим фингалом, ухмыльнулся (Андрей тотчас вспомнил и ясно ощутил собственную гулю на лбу) и прохрипел миролюбиво:
— Можно и помолчать. Почему не помолчать, когда все ясно без слов?
— Не разговаривать! — грозно заорал издали дежурный. — Кто там к стене прислоняется? А ну, отслонись!
— Подожди, — сказал Андрей Вану. — Тебя куда вызвали? Сюда? — он указал на дверь двадцать второй камеры, пытаясь припомнить, чей это кабинет.
— Точно, — прохрипел детина с готовностью. — В двадцать вторую нас. Полтора часа уже стенку подпираем.
— Подожди, — снова сказал Андрей Вану и толкнул дверь.
За столом восседал Генрих Румер, младший следователь и личный телохранитель Фридриха Гейгера, бывший боксер среднего веса и мюнхенский букмекер. Андрей спросил: «Можно к тебе?», но Румер не отозвался. Он был очень занят. Он что-то рисовал на большом листе ватмана, склоняя то к одному плечу, то к другому свою звероподобную физиономию с расплющенным носом, он пыхтел и даже постанывал от напряжения. Андрей прикрыл за собою дверь и подошел к столу вплотную. Румер перерисовывал порнографическую открытку. Ватман и открытка были расчерчены на клеточки. Работа была в самом начале, на ватман пока наносились лишь общие контуры. Труд предстоял титанический.
— Чем это ты занимаешься на службе, скотина? — укоризненно спросил Андрей.
Румер заметно вздрогнул и поднял глаза.
— А, это ты… — проговорил он с видимым облегчением. — Чего тебе?
— Это ты так работаешь? — горестно сказал Андрей. — Тебя там люди ждут, а ты…
— Кто ждет? — встрепенулся Румер. — Где?
— Подследственные твои ждут! — сказал Андрей.
— А-а… Ну и что?
— Ничего, — сказал Андрей со злостью. Наверное, надо было как-то пристыдить этого типа, напомнить зверюге, что ведь Фриц за него ручался, честным своим именем ручался за кретина ленивого, за обормота, но Андрей почувствовал, что сейчас это выше его сил.
— Кто это тебе в лоб засветил? — с профессиональным интересом спросил Румер, разглядывая Андрееву гулю. — Красиво кто-то засветил…
— Неважно, — сказал Андрей нетерпеливо. — Я к тебе вот за чем: дело Ван Лихуна у тебя?
— Ван Лихуна? — Румер перестал разглядывать гулю и задумчиво запустил палец в правую ноздрю. — А что такое? — осторожно спросил он.
— У тебя или нет?
— А ты почему спрашиваешь?
— Потому что он сидит там перед твоей дверью и ждет, пока ты здесь свинством занимаешься!
— Почему это — свинством? — обиделся Румер. — Ты посмотри, титьки какие! М-ммух! А?
Андрей брезгливо отстранил фотографию.
— Давай сюда дело, — потребовал он.
— Какое дело?
— Дело Ван Лихуна давай сюда!
— Да нет у меня такого дела! — сердито сказал Румер. Он выдвинул средний ящик стола и заглянул в него. Андрей тоже заглянул в ящик. В ящике действительно было пусто.
— Где вообще все твои дела? — спросил Андрей, сдерживаясь.
— Тебе-то что? — сказал Румер агрессивно. — Ты мне не начальник.
Андрей решительно сорвал телефонную трубку. В поросячьих глазках Румера мелькнула тревога.
— Постой, — сказал он, торопливо прикрывая телефонный аппарат огромной лапищей. — Ты это куда? Зачем?…
— Вот я сейчас позвоню Гейгеру, — сказал Андрей зло. — Даст он тебе по мозгам, идиоту…
— Подожди, — бормотал Румер, пытаясь отобрать у него телефонную трубку. — Что ты, в самом деле… Зачем звонить Гейгеру? Что мы — вдвоем с тобой это дело не уладим? Ты, главное, объясни толком, чего тебе надо?
— Я хочу взять себе дело Ван Лихуна.
— Это китайца, что ли? Дворника?
— Да!
— Ну, так бы и сказал с самого начала! Нет на него никакого дела. Только что доставили. Я с него первичный допрос снимать буду.
— За что его задержали?
— Профессию не хочет менять, — сказал Румер, деликатно таща к себе телефонную трубку вместе с Андреем. — Саботаж. Третий срок дворником сидит. Статью сто двенадцать знаешь?…
— Знаю, — сказал Андрей. — Но это случай особый. Вечно они что-нибудь напутают. Где сопроводиловка?
Шумно сопя, Румер отобрал, наконец, у него трубку, положил ее на место, снова полез в стол — в правый ящик, — покопался там, заслонив содержимое гигантскими плечами, вытянул бумажку и, обильно потея, протянул ее Андрею. Андрей пробежал бумагу глазами.
— Тут не сказано, что он направляется именно к тебе, — объявил он.
— Ну и что?
— А то, что я его забираю к себе, — сказал Андрей и сунул бумажку в карман.
Румер забеспокоился.
— Так он же на меня записан! У дежурного.
— Так вот позвони дежурному и скажи, что Ван Лихуна взял себе Воронин. Пусть перепишет.
— Это уж ты сам ему позвони, — сказал Румер важно. — Чего это я ему буду звонить? Ты забираешь, ты и звони. А мне расписку давай, что забрал.
Через пять минут все формальности были закончены. Румер спрятал расписку в ящик, посмотрел на Андрея, посмотрел на фотографию.
— Титьки какие! — сказал он. — Вымя!
— Плохо ты кончишь, Румер, — пообещал ему Андрей, выходя.
В коридоре он молча взял Вана под локоть и повлек за собой. Ван шел покорно, ни о чем не спрашивая, и Андрею пришло в голову, что вот так же безмолвно и безропотно он бы шел и на расстрел, и на пытку, и на любое унижение. Андрей не понимал этого. Было в этом смирении что-то животное, недочеловеческое, но в то же время возвышенное, вызывающее необъяснимое почтение, потому что за смирением этим угадывалось сверхъестественное понимание какой-то очень глубокой, скрытой и вечной сущности происходящего, понимание извечной бесполезности, а значит, и недостойности противодействия. Запад есть Запад, Восток есть Восток. Строчка лживая, несправедливая, унизительная, но в данном случае она почему-то казалась уместной.
У себя в кабинете Андрей усадил Вана на стул — не на табурет для подследственных, а на стул секретаря сбоку от стола, — уселся сам и сказал:
— Ну, что там у тебя с ними произошло? Рассказывай.
И Ван сейчас же принялся рассказывать своим размеренным и повествовательным голосом:
— Неделю назад ко мне в дворницкую явился районный уполномоченный по трудоустройству и напомнил мне, что я грубо нарушаю закон о праве на разнообразный труд. Он был прав, я действительно грубо нарушал этот закон. Три раза мне приходили повестки с биржи, и три раза я выбрасывал их в мусор. Уполномоченный объявил мне, что дальнейшее манкирование грозит большими для меня неприятностями. Тогда я подумал: ведь бывают же случаи, когда машина оставляет человека на прежней работе. В тот же день я отправился на биржу и вложил свою трудовую книжку в распределительную машину. Мне не повезло. Я получил назначение директором обувного комбината. Но я заранее решил, что на новую службу не пойду, и остался дворником. Сегодня вечером за мной пришли двое полицейских и привели сюда. Вот как все было.
- Картофельная яблоня (сборник) - Алена Дашук - Социально-психологическая
- Ржавые цветы (социальная фантастика, постапокалипсис) - Анастасия Титаренко - Социально-психологическая
- Собрание сочинений в 10 т. Т. 2. Хищные вещи века. - Аркадий Стругацкий - Социально-психологическая
- Собрание сочинений в 10 т. Т. 9. Бессильные мира сего. - Аркадий Стругацкий - Социально-психологическая
- Апокалипсис. 20**год - Мария Эльф - Русская классическая проза / Социально-психологическая
- Хищные вещи века - Аркадий Натанович Стругацкий - Социально-психологическая
- Собрание сочинений в 10 т. Т. 10. Хромая судьба. - Аркадий Стругацкий - Социально-психологическая
- Песчаная горячка - Аркадий Стругацкий - Социально-психологическая
- Реставраторы миров (сборник) - Сергей Трищенко - Социально-психологическая
- Нас почитают умершими - Роман Казимирский - Социально-психологическая