Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Здравствуй. Добро пожаловать.
— У тебя наживка есть?
— Нет, я не думал...
— Надо же за раками сходить. Где нам теперь наживку взять?
— В садке, наверно, есть рыбешки. Проедем вдоль берега на лодке, осветим фонарем дно и выловим раков сачком.
— Черта с два, раков ловить — не острожить.
— Так заодно и поострожим.
— У тебя нет кошки?
— Одна есть, если еще не ушла. Она обычно уходит на хутор, когда мы уезжаем в город. Наверно, уже ушла.
— Я бы взял ее как приманку для раков.
— Садись пить кофе, остынет. Потом пойдете в баню. Я за это время сготовлю ужин.
Выпив кофе, они отправились в баню.
Лежа ступни к ступням, они потели. По внутренностям разливалось тепло: в предбаннике Топи вытащил из сумки бутылку и плеснул из нее на дно ковша прозрачной влаги.
— Глотни-ка, — сказал Топи.
Он глотнул. Водка.
— Маннергейм всегда говорил, что доктор велел принимать перед баней, — пояснил Топи и опрокинул в рот все, что оставалось в ковше. Потом заткнул горлышко плохонькой пробкой и поставил бутылку в сумку.
— Ты рассказывал, — сказал он.
Вот и весь разговор в предбаннике. А теперь они лежат на полке. Прислушиваются к своим ощущениям.
— Кто слишком разгорячился, тому и глаз вон, — сказал наконец Топи.
— Как так?
— Такое всегда бывало и, наверно, всегда будет. Некоторые ничего не замечают и, захлебываясь, поют, как хорошо жить свободным и свободно мыслить; другие замечают все, даже слишком замечают, и заявляют, что не хотят больше пачкать руки. И тем, и другим — глаз вон, — сказал Топи.
— Не о том речь.
— О том... Плесни-ка на каменку и не ворчи, давай париться.
Они сели и поддали пару.
— Ты что, не понимаешь, в какое варево ты меня бросаешь, собираясь уйти из нашего заведения? На кого я тогда смогу положиться? Ни на кого. На твое место придет новый человек. Политика назначит туда такого, который ни черта не разберет. Человека, который будет только совещаться и болтать. Инженеры позаботятся о технической стороне дела. Этот старик не станет ни во что вмешиваться.
— У меня осталось слишком мало времени, я хочу прожить его так, как считаю нужным.
— Поддай пару и молчи. Прожить, как считаешь нужным. Дьявол тебя дери. Если бы я стал такое говорить в сорок первом, когда надо было углубиться в незнакомый лес с головным батальоном. Или в сорок четвертом, когда мы бежали по болотам к Сяйниё и Выборгу и надо было образумить спятивших прапорщиков и лейтенантов. «Я уже в таком возрасте, что хочу прожить жизнь так, как хочу». Какой в этом смысл? Подумай, что бы со мной стало, если бы я начал нести такую околесицу?
— Если бы все так говорили, было бы лучше.
— Это надо было начинать говорить до нашего рождения. И даже тогда уже было поздно.
— Поддадим пару?
— Давай. Посмотрим, что каменка скажет.
Они парились. Он поддавал пар.
Потом они опять посидели и подождали, когда пар разойдется по всей бане.
— Ты в самом деле уходишь?
— Я не ухожу. Я только настаиваю на своем решении.
— Это то же, что уйти. Тебя уволят.
— Пусть увольняют.
— Нет, ты сумасшедший.
— Сумасшедшим меня даже доктор не признал, хотя Няятялампи в моих интересах надеялся на это.
— Да, ты такой сумасшедший, что даже психиатры этого не замечают. В этом все дело. Если ты уйдешь, то с каким дьяволом я смогу там советоваться? Я все-таки представитель учреждения в правлении. Может, с той политической обезьяной, которая придет на твое место из какого-нибудь провинциального окружного бюро? Он, может, и знает, кто такой был Наполеон или Зигмунд Фрейд, Рузвельт или Грета Гарбо, но в инженерных проектах он понимает столько же, сколько свинья в серебряных ложках. Наше учреждение не нуждается, чтобы отделом заведовала такая скотина, которая мычит о достижениях и перспективах демократии, нам нужен специалист, чистый специалист, как ты. Такой, который пользуется арифмометром, а общественные дела обсуждает дома.
— Пойдем-ка окунемся в озере.
— Пойдем.
Выкупавшись, они отдыхали в предбаннике.
Топи налил влаги в ковш и протянул ковш ему. Он покачал головой. Послышался громкий глоток, потом покрякивание, и заткнутая бутылка отправилась в сумку. Он посмотрел на озеро.
— Старый Господин[15] купался до поздней осени. Я с ним никогда не был в бане, но адъютанты рассказывали. Им было холодно, но приходилось купаться, раз Старый Господин купался. А он не спешил, не боялся холодной воды. Да-да-а... Старик умел пожить. Не то что нынешние, уже в нашем возрасте чувствуют себя старыми и хилыми... Что-то зябко стало, пойдем париться?
Они пошли. И вот он снова сидит, а Топи лежит и продолжает свой монолог. Лица Топи не видно. Видны только короткие толстые ноги, пузатый живот, округлая, как бочка, сильная грудь, короткая толстая шея, широкая физиономия и над ней — поблескивающая лысина.
— Мы уже старые люди, Хейкки. Нам не стоит думать о том, о чем ты думаешь. Об этом можно было иной раз в молодости подумать. Тогда бы мы могли надеяться, что все сложится иначе, чем сложилось. Все это дерьмо. А теперь нам хватит сознания, что все миновало — для нас, во всяком случае... Да, финита. Нам надо только держаться в узде времени. И все. В этой стране люди стареют быстро... И тем, кто держится, надо оставаться в узде до конца... как Старый Господин...
— По-моему, ты делаешь неверный вывод. Не в этом задача, а в том, чтобы действовать до старости...
На полке поднялась рука, сделала взмах и снова опустилась на живот.
— ...неверные выводы, неверные решения, ошибки... да, да. Я ошибался всю жизнь, и не один прапорщик лишился жизни и своей команды потому, что я принял неверное решение... Это неизбежно... Этого нельзя было предотвратить уже тогда; независимо от того, кто их делает, решения чаще всего бывают неверными... Верным бывает только одно, но его чертовски трудно отыскать среди тысячи неверных... Поэтому чем меньше решений, тем лучше, а уж если они приняты, так приняты, и нечего ломать над ними голову всю жизнь... Это мое убеждение... Единственный и верный способ покинуть с меньшими затратами безумный мир... а к этому мы оба уже близимся. Постараемся же с достоинством испустить дух, умереть с честью. Это единственная проблема старости...
— Мы еще не такие старые. Я, во всяком случае. Я тоже сначала думал, что виновата старость.
— Старость — не вина, Хейкки. Вина в том, что моды меняются слишком быстро. Идеология — как мода на платье: новая у каждого поколения. Это закон природы. Никто не любит старика... Его не удостаивают новых проблем, потому что он скоро унесет их в могилу... Не стоит труда. У старого человека нет права реагировать на то, что делает новый мир, пусть он даже лезет в преисподнюю. Так я думаю и позволяю всему идти своим чередом... Я думаю, что старый человек — как старая рукавица... Новый мир не знает, что у этой старой рукавицы тоже были когда-то свои великие минуты... Да и откуда ему это знать! Нас обманывают, все время нас, стариков, обманывают, Хейкки... Но, знаешь, как я к этому отношусь... Я позволяю им обманывать... Новое время делает это с лучшими намерениями, оно думает, что нас надо обманывать в собственных наших интересах... Мы тоже так делали в свое время. Я помню, как мы обманывали нашего старого генерала, а потом молодые офицеры, в свою очередь, обманывали меня... Старость — не вина.
— Надеюсь, нет, но современные руководители, несомненно, ошибаются, поощряя конкуренцию и наращивая темпы за счет качества. Это скоро приведет к возмездию.
— А кто в свое время не ошибался, а? Скажи-ка. Пусть себе ошибаются. Они сами того хотят. Что ты можешь поделать или я? Думаешь, поможет, если ты начнешь писать докладные нашему правлению? Мы только и можем, что пойти искупаться да хлебнуть из бутылочки... Пойдем?
Он не ответил и не двинулся с места. А раз он не встал, то и Топи продолжал сидеть и рассуждать о старости, об одиночестве, о старых рукавицах. Он слушал ровный голос и вспоминал отца Оскари. Тот тоже лежал тут и разглагольствовал. Произносил убедительные речи. Приспособившиеся старые господа, умные и ироничные. Многое повидавшие и испытавшие. А говорят так, словно ничего не произошло. Реалисты.
Умные ли это речи? Это речи такого человека, который всегда позволял обществу влиять на его решения. А если у него когда-нибудь появлялось собственное мнение, ему ничего не оставалось, как не согласиться с ним и отдаться во власть общего течения. В старости легко сдаваться, если всю жизнь упражнялся в этом. «Наиболее легкий способ с достоинством испустить дух», как Топи давеча сказал. Теперь легко обобщать и смотреть на все умеренными глазами старческой пресыщенности, Старческой? При чем тут, черт побери, старость? Топи просто болтает. Уверен, что никто в нашем заведении не сумел бы переделать столько дел, сколько я, сидя с утра до ночи, переделал в июле. И только по собственной инициативе, а не по принуждению и не из-за денег. Я совершенно не могу оставаться без работы... И пока это так, на меня не подействуют никакие разговоры о старости, ни генеральские, ни пасторские. Мне ничего не надо, кроме работы, а работу я и в другом месте найду, если меня уволят. Посмотрим.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Дом на набережной - Юрий Трифонов - Современная проза
- Грузовой лифт - Марга Клод - Современная проза
- Ароматы кофе - Энтони Капелла - Современная проза
- Измена. Тайна моего босса - Нэнси Найт - Проза / Современная проза
- Ярость - Салман Рушди - Современная проза
- Белый Тигр - Аравинд Адига - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- Игры хакеров - Анатолий Сигов - Современная проза
- Там, где цветут дикие розы. Анатолийская история - Марк Арен - Современная проза