собравшихся — усталые, но воодушевлённые лица людей, завершивших грандиозный переезд. Многие всё ещё выглядели измождёнными, кто-то устроился прямо на земле, однако в глазах большинства читалось то особое чувство гордости, которое бывает после тяжёлой, но хорошо выполненной работы.
Я поднялся на специально сооружённый деревянный помост, устроенный возле новой центральной площади острога. По левую руку от меня стояли члены Совета острога: Захар, Прокоп, Марфа и Тихон, по правую мои ближайшие сподвижники — Игнатий, Борис, Василиса, Полина, Тимур и Степан. Чуть в стороне расположились Макарий с коллегой, Джованни, Александр Зарецкий с семьёй, Агафья и плотник Михей.
Толпа постепенно затихла.
— Жители Угрюмихи, Анфимовки, Дербышей и Овечкино! — начал я, выждав минуту полной тишины. — За последние недели все мы совершили настоящий подвиг. То, что раньше казалось невозможным, теперь стало реальностью благодаря вашему труду, упорству и самоотдаче.
Я сделал паузу, оглядывая лица собравшихся — знакомые и незнакомые, молодые и старые. Все они доверили мне свои судьбы, и теперь моей задачей было оправдать это доверие.
— Я видел, как работали все вы — от мала до велика. Видел, как старики помогали упаковывать вещи, как дети переносили мелкие предметы, как женщины готовили еду для рабочих бригад, а мужчины трудились не покладая рук, разбирая и собирая дома. Каждый внёс свою лепту.
Я заметил, как многие в толпе распрямили плечи, словно взбодрившись от моих слов. Особенно отчётливо это было видно у жителей Овечкино, которые изначально с наибольшим скепсисом относились к идее объединения.
— Да, у нас ещё много нерешённых проблем. — Я решил не приукрашивать реальность. — Не все получили собственную крышу над головой, многие делят дома с соседями. Но я обещаю: это временные трудности. Каждая семья обязательно обретёт собственное жилище.
Раздались одобрительные возгласы. Я поднял руку, прося тишины.
— Сегодня важный день. День, когда мы официально становимся не просто группой деревень, а единым поселением. С этого момента Угрюмиха перестаёт существовать, как и Дербыши, Анфимовка и Овечкино. Сегодня рождается острог Угрюм!
Это, конечно, было не совсем точно с юридической точки зрения. Для официального статуса острога мы выполнили ещё не все требования, но я считал важным уже сейчас внушить людям новое самоощущение — не жителей окраинных деревушек, а единого, сильного поселения.
— Теперь нам всем предстоит научиться жить по-новому, — продолжил я. — Забыть старые обиды, отбросить прежние разногласия. Неважно, откуда кто родом. Отныне мы все — жители острога Угрюм, и вместе нам предстоит строить общее будущее.
Глядя на лица собравшихся, я заметил, как Прокоп, бывший староста Дербышей, дружески хлопнул по плечу старика Тихона, с которым ещё недавно они препирались. Это был хороший знак.
— А сейчас я хочу показать вам кое-что особенное.
Я сделал знак, и четверо дружинников сняли покрывало с каменной конструкции, установленной рядом с помостом. Это был простой, но величественный памятник из серого камня — прямоугольная стела высотой около трёх метров.
— Этот монумент посвящён павшим при зачистке Мещёрского капища, — торжественно произнёс я. — На нём высечены имена Евдокима Попова из Дербышей и Фомы Михайлова из Овечкино — первых героев нашего острога, отдавших жизни, чтобы мы могли жить в безопасности.
Я видел, как женщины из семей погибших прижали руки к груди, а многие мужчины обнажили головы.
— Отныне на этом камне будут высекаться имена всех, кто пожертвует собой ради Угрюма и его жителей. Пусть этот памятник станет символом нашего единства, нашей решимости и нашей памяти. Пусть он напоминает нам, что вместе мы сила, которой не страшны ни Бездушные, ни люди!
Толпа разразилась одобрительными возгласами. Люди хлопали в ладоши, некоторые свистели, кто-то скандировал: «Угрюм! Угрюм!». В груди разлилось тепло.
Когда шум немного утих, я жестом пригласил всех к праздничным столам, установленным неподалёку. Едва ли это можно было назвать настоящим пиром — запасы продовольствия требовалось расходовать экономно, но каждый должен был получить по кружке пива и миске наваристой похлёбки. Людям, столько работавшим, требовался отдых и небольшое празднество.
Беседуя со своими соратниками я в какой-то момент оказался возле Макария, который с удовольствием потягивал пенное. Услышав мои шаги, он обернулся, и его голубые глаза приветливо сверкнули.
— Воевода! — его мягкий, мелодичный голос совершенно не вязался с богатырской внешностью. — Хорошую речь вы произнесли. Прямо за душу взяла.
— Благодарю, — я пожал его огромную руку. — Как вам Угрюм? Успели обжиться?
Священник оглянулся по сторонам, будто оценивая всё поселение.
— Крепкое место, с душой построенное, — он кивнул. — Но главное не стены, а люди. А люди здесь хорошие, работящие. Вон как постарались с переездом! Я в жизни не видел, чтобы целые посёлки так слаженно перетаскивали.
— Отец Макарий, — я внимательно посмотрел на него, — позвольте поинтересоваться. Во время нападения Бездушных вы показали выдающиеся боевые навыки. Для простого священника, даже с вашими физическими данными, это нетипично. Где вы так навострились уничтожать этих тварей?
Огромный священник вздохнул и ответил:
— В молодости, до того, как постригся в монахи, я служил в Стрельцах, — признался он. — Пятнадцать лет отдал этому ремеслу. Был старшим десятником в рязанском отряде «Золотые копья».
— И что же привело вас от меча к кресту? — спросил я, искренне заинтересовавшись.
Макарий задумчиво погладил бороду и покачался на пятках.
— Было дело в местечке под названием Старый Кудом, — начал он после паузы. — Большой рейд против логова Древнего. Положили его, но ценой… — он помолчал, словно подбирая слова, — ценой слишком многих жизней. Из двадцати человек только трое вернулись.
На его лице промелькнула тень глубокой печали. Я молчал, понимая, что воспоминания даются ему нелегко.
— Помню, лежал я раненый, в крови, полумёртвый. Вокруг только тела друзей, с которыми плечом к плечу годами сражался. И вдруг вижу — стоит надо мной старец в простой рясе, с посохом. Откуда он взялся посреди логова Бздыхов — до сих пор ума не приложу.
Собеседник отвёл взгляд, словно снова видя ту картину.
— Он наклонился ко мне и говорит: «Не для того Господь даровал тебе такую силу, чтобы ты только разрушал и убивал. Время созидать пришло». Поднял меня, хотя по всем законам природы человек моего веса был бы ему непосилен, и повёл сквозь заросли. Я был в полубреду, но помню, как на нас выскочили Бездушные, а он просто поднял посох, и их сожгло дотла золотыми лучами. Потом помню только
