Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что ж, коль не хочешь в мавзолей, молчи, герой, и молча пей.
Деревянный край кружки ткнулся ему в зубы. В кружке было что-то горячее и пахнущее еще причудливее. Кажется, ему удалось разобрать знакомый аромат шафрана, но не более того. Это пахло так, словно кто-то взял огромный гербарий с ботанической кафедры какого-нибудь университета — и целиком заварил его в чайнике. Весна, лето и осень смешались в этом запахе, и Сталин почувствовал, как у него перехватывает дыхание. Но кружка упрямо упиралась ему в зубы. И он сделал глоток. Нет смысла отказываться от помощи. Пусть хоть разумные крокодилы…
Питье оказалось не таким невыносимо-пряным, как ему представлялось. Скользнуло мягко по пищеводу, окатив изнутри запахом свежей мяты, согрело желудок, растеклось по телу легкой теплой волной. Сталин почувствовал, что вновь скользит в бездну беспамятства. Как он скользил по искореженной палубе «Пони темного», сквозь копоть и огонь, оставляя на раскаленной палубе дымящиеся следы крови…
— Где… Где я? Что с Рэйнбоу Дэш и Пинки Пай? Твайлайт… Она сущий дьявол. Она…
— Не время, милый, горевать. Чтоб сил набраться, надо спать, — мягко сказала тень. Говор был необычен, какой-то излишне правильный, напевный, но напевностью не эквестрийской, а какой-то другой, незнакомой ему. Как будто с ним говорил кто-то, для кого этот язык был чужим, хоть и отлично знакомым, как для него самого когда-то был русский…
Но он уже не думал об этом. Он позволил себе вновь упасть в темноту — и та сомкнулась вокруг него тяжелым пыльным бархатом.
Он приходил в себя медленно. Израненное тело неохотно восстанавливало силы — он чувствовал себя древним линкором, который подняли со дна после попадания десятков торпед, затащили на стапели и теперь упорно пытаются отремонтировать, заваривая пробоины в рассохшейся от старости броне. Лечение продвигалось медленно. Способность его тела затягивать раны требовала времени. Много времени. Но время было единственным доступным ему ресурсом. Почти в неограниченном количестве.
На третий день он смог открыть глаза. На шестой — приподнять голову. Но подняться с постели удалось лишь на третью неделю, когда начали срастаться кости задних ног. Поначалу он не мог даже ходить. Стоял на дрожащих ногах, опираясь на вырезанную из дуба трость, отчаянно балансировал хвостом и пытался не растянуться на полу. Ужасная слабость за время его болезни затопила тело, как ледяная океанская вода — поврежденные отсеки. Сперва Сталин, скрипя зубами, учился стоять на месте. Потом начал делать осторожные шаги. Будь он один, его сил не хватило бы для этого. Но он был не один.
Ее звали Зекора.
И она была зеброй.
На третий день, когда Сталину удалось открыть заплывшие глаза, он увидел ее — и сперва решил, что смерть продвинула его еще на одну клетку на своем загадочном игровом поле, переместив в мир, населенный расписанными причудливым узором лошадьми. Тело Зекоры было покрыто полосками, но не угольно-черными, как у ее знакомых Сталину сородичей, а темно-серыми, как мокрый асфальт московских улиц. Грива стояла торчком на голове, образуя аккуратный гребень, который, по немного провинциальным нравам Понивилля мог бы показаться даже дерзким. Шею украшало множество золотых колец, отчего казалось, что голова присоединена к телу при помощи пружины. В ушах негромко позвякивали огромные серьги. Но позвякивали они нечасто — Зекора редко двигалась, но, даже когда приходилось поднести Сталину кружку с отваром или сменить компресс, перемещалась в пространстве удивительно мягко, практически беззвучно. А еще у нее были большие и внимательные голубые глаза, от взгляда которых делалось немного не по себе. Всякий раз, когда Сталин встречал их, ему казалось, что на него смотрит с высоты само небо. Бездонное, безмятежное, безоблачное. Но в то же время хранящее в себе что-то такое, что очень не хочется злить. Что-то скрытое в этой нарочитой безоблачности, и отчего от взгляда Зекоры по всему телу иногда проходила непонятная дрожь…
— Я вас знаю, товарищ, — с трудом произнес Сталин на четвертый день, когда выбрался из очередного приступа черного беспамятства. Зекора стояла возле него и внимательно смотрела на больного, не выражая ровным счетом никаких эмоций. Бездонное голубое небо окатило его, — Вы — Зекора… Значит, мы в Вечнодиком лесу?
— Оставь вопросы на потом. Но да, попал к Зекоре в дом. И коли будешь поумней, поставлю на ноги скорей.
— Можете не стараться, товарищ зебра. Мои ноги уже никому не принесут пользы.
— Быть может, да. А может, нет. Или еще оставишь след…
Он слышал про нее — от других пони. Она жила в чаще Вечнодикого леса неподалеку от Понивилля — в чаще, соваться в которую не любили даже самые смелые и бесшабашные жители. Никто точно не знал, откуда и когда она пришла. Она просто жила здесь, в маленьком неприметном домике, поросшем мхом и грибами. Собирала травы и ягоды, готовила странные зелья, лишь изредка наведываясь в магазины Понивилля, где ее особо не привечали. Странная дикарка, столь разительно отличающаяся от обычных пони, едва ли стала бы популярной фигурой, обладай она даже более открытым и дружелюбным нравом. Но Зекоре не было необходимости чувствовать себя популярной фигурой. Она довольствовалась одиночеством в своем лесном домике. Тому, в чьих глазах отражается небо, не требуется шумная компания.
В свое время, когда они с Пинки Пай создавали понивилльскую подпольную коммунистическую ячейку, Сталин заинтересовался слухами о Зекоре и думал даже привлечь ее для революционных задач. Но его быстро отговорили. Он позволил себя убедить в том, что Зекора — асоциальный элемент, которому совершенно чужда идея революции. Вечнодикий лес, в котором она жила, не изменился бы при любом правящем классе. А сама она не испытывала никакого интереса к судьбе пони и сталинским воззваниям. Она просто жила в том слое мира, в котором не было ни революций, ни угнетателей, ни принцесс.
— Мне нужно уйти, — сказал ей Сталин, слишком слабый даже для того, чтоб приподняться на кровати, — Меня ищут… Слуги Принцессы будут искать мое тело… Может, даже «Вандерболты»… Я должен скрыться, товарищ зебра.
— Ты должен пить и должен спать! — бездонное небо в ее глазах вдруг опасно потемнело, — А ну-ка марш, глупец, в кровать!
Уже много лет никто не мог ему приказывать. Он был главой самой большой в мире страны, самой могущественной и сильной. Покорные его слову, трепетали дипломаты, министры и послы. Президенты и короли бледнели, стоило ему лишь взглянуть им в глаза и по-особенному усмехнуться. Закаленные войной маршалы и генералы готовы были лишиться чувств, когда он начинал нарочито медленно выбивать трубку. Десятки и сотни миллионов людей выполняли его волю, зная об этом или нет. И на всем земном шаре, от разящий капиталистическими миазмами Америки до поверженной Японии ни один человек не мог ему приказывать.
Но Зекору он послушал. И вскоре понял, что странная зебра была права. Его тело, израненное, поврежденное, слабое, постепенно набиралось сил. Переломанные кости срастались, глубокие раны, оставленные мечом Лучшей Ученицы и острыми зазубринами палубы, затягивались. Сильнее всего поначалу досаждала искалеченная правая передняя нога. Под коконом бинтов угадывалась культя, даже смотреть на которую было больно. Она стонала, принося неописуемые мучения, но Сталин заставлял себе терпеть боль молча. Может, Твайлайт Спаркл и удалось победить его в бою, лишить всего, унизить, почти уничтожить… Но жалобы его никто не услышит, так он решил еще давно.
Поэтому он просто терял сознание от боли. Молча, как и подобает коммунисту.
Зекору сложно было назвать болтливой. Она находила молчание достаточно удобным, чтоб обходиться вообще без слов на протяжении нескольких дней. Когда же она отвечала, что случалось довольно редко, то говорила исключительно стихом, напевно и немного торжественно. Это был не самый удобный способ получения информации, но других в распоряжении Сталина и не было. За те три недели, что он провел на койке в маленьком деревянном домике, наполненном запахами трав, грибов и мха, из отрывочных реплик зебры ему удалось составить целостную картину произошедшего.
«Пони темный» упал, объятый пламенем. «Вандерболты» получили приказ уничтожить всех уцелевших, но им не пришлось излишне себя утруждать — уцелевших почти не было. Рэйнбоу Дэш схвачена стражей Принцессы, хоть и успела основательно помять гриву Рарити. Что же до него самого…
— Раз не пегас, то не летай, — сказала как-то неохотно Зекора, — Обязан жизнью Пинки Пай.
Его спасла Пинки Пай на своем розовом воздушном шаре. Она успела уйти под облака к моменту начала боя. И была достаточно рассудительна, чтоб оставаться там все время, пока громадина «Пони темного» не начала клониться к земле. И достаточно отважна, чтобы выполнить безумный маневр, поймав падающего Сталина у самой земли. После жесткой посадки она смогла дотащить едва живого товарища до хижины Зекоры. И ушла. Куда — Зекора не знала или не считала нужным говорить. Возможно, товарищ Пинки сейчас пытается восстановить подпольную коммунистическую ячейку в Понивилле. Или уже ждет своей очереди в тюрьме Принцессы — вместе с Флаттершай, Рэйнбоу Дэш и Эппл Джек…
- Кащей - Дмитрий Мансуров - Юмористическая фантастика
- Попаданки в матросках! - Михаил Сергеевич Кубрин - Альтернативная история / Попаданцы / Периодические издания / Фанфик / Фэнтези / Юмористическая фантастика
- Народ - Терри Пратчетт - Юмористическая фантастика
- Другой Синдбад - Крэг Гарднер - Юмористическая фантастика
- Дыра - Светлана Шипунова - Юмористическая фантастика
- Полный Кубец! (СИ) - Матисов Павел - Юмористическая фантастика
- Два в одной или как не стоит попадать в другой мир (СИ) - Туркин Евгений - Юмористическая фантастика
- Перст обезьяны - Айзек Азимов - Юмористическая фантастика
- Замуж с осложнениями - Юлия Жукова - Юмористическая фантастика
- ЖнецЪ. Работа в паре (СИ) - Федотов Антон Сергеевич - Юмористическая фантастика