Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она встала раньше, чем надо было, и, не обращая внимания на ворчание соседки, долго и шумно умывалась под фыркающим краном, стянула волосы резиночкой, сняла развешенные на веревке трусики – всю «Недельку», подаренную Герасимовым, упаковала в сумку, похожую на школьный портфель. Туда же кинула туалетные принадлежности, десяток индивидуальных перевязочных пакетов на всякий случай: не дай бог ранит кого-нибудь или у нее раньше времени месячные начнутся; ИПП – штука универсальная, использовать можно при всяком случае, связанном с кровотечением. Ну, и еще кое-что по мелочи: влажные салфетки, чтобы протирать лицо, ночной крем, маникюрный набор, лак для ногтей, губную помаду, хозяйственное мыло. Думала, взять ли порошок, но, повертев коробку в руках, оставила – где там стираться и сушиться? Лучше побольше с собой чистого белья набрать.
Потом надела выстиранную и отглаженную накануне «афганку» Герасимова. Это не было актом дерзкого вызова дивизионной общественности. В одном из африканских племен замужним женщинам выбивают передние зубы, в другом вышедшие замуж красавицы вешают на мочки ушей длинные жемчужные серьги. В Индии замужние женщины вставляют в ноздрю кольцо. Аборигенки Новой Зеландии, связанные семейными узами, татуируют себе губы и подбородки. В Афгане жены и матери надевают паранджу. В нормальной стране, Советском Союзе, семейные женщины носят обручальные кольца. А в ограниченном контингенте прижилось такое правило: отправляясь в незнакомые уголки дивизии, женщина надевала форму своего возлюбленного и тем самым показывала, что она занята, она – ППЖ. Спокойнее, товарищи офицеры! Не надо краснеть и пыхтеть, товарищ прапорщик: видите на моих погонах звезды? Это значит, что мой защитник – старший лейтенант, и я вам не советую совершать необдуманные поступки и вызывать у него чувство ревности.
В семь утра она уже была на задворках разведбата, где собиралась колонна. Сердцевину ее составлял БАПО – боевой агитационно-пропагандистский отряд, подчиненное начальнику политотдела образование, которое разъезжало по гарнизонам, «точкам» и кишлакам, внушая всем подряд оптимизм и веру в революцию и попутно отстреливаясь от нападок моджахедов. Сейчас перед БАПО стояла задача объехать всю зону ответственности дивизии и объяснить отупевшим от войны, завшивленным, обкуренным, истощенным, просоляренным бойцам, что где-то далеко, в прекрасном и счастливом Союзе, грядут выборы в местные советы, что является высочайшим примером советской демократии и величайшим доказательством единства партии и народа в едином шествии к нашей высокой цели – коммунизму. Попутно предполагалось показывать изголодавшим, одуревшим от холода и жары, зачерствевшим от стрельбы, крови и смерти бойцам художественные фильмы о войне, для чего в состав колонны включили походную киноустановку с подгнившим, прохудившимся в некоторых местах экраном. А заодно, балуя озверевших от неугасаемой жестокости, огрубевших от кумара и вседозволенности бойцов культурно-просветительными мероприятиями, оказать им квалифицированную медицинскую помощь.
– Смотри, здесь все, что необходимо, – говорил Гуле капитан медицинской службы Карпенко, подозрительно сутулый и многословный сегодня. Он дрожащим пальцем надавил на язычок большого саквояжа с красным крестом на боку и открыл крышку лишь после нескольких мучительных неудач. – Все упаковано, все в соответствии со сроком годности. Вот ромазулан, вот энзистал, вот дифлюкан, вот ровамицин, вот лемови… лемаце…
– Левомицетин, – подсказала Гуля.
Он все время уводил взгляд, и невозможно было заглянуть в его глаза и выяснить, то ли капитан медицинской службы мучается от жестокого похмелья, то ли ему стыдно, что в опасную поездку отправляется не он, а эта девушка, невероятно нелепо выглядящая рядом с военным железом. И начальник колонны подполковник Быстроглазов, выпускник института иностранных языков, никогда не знающий, что ему делать со своей невостребованной интеллигентностью здесь, на войне, понятия не имел, зачем начальник политотдела воткнул в колонну это милое улыбчивое существо, и куда его теперь посадить, чтобы было покомфортнее и безопаснее, и где потом разместить на ночлег, и как оградить девушку хотя бы от безудержного офицерского мата, солдатской грубости, массового ссанья на обочину во время привалов, повальной антисанитарии и замасленных банок с холодной тушенкой. Как сберечь девушке нервы и пока что не окончательно загаженное впечатление о военных? Как потом, после марша, смотреть ей в глаза и хорохориться перед ней, ежели она узнает всю подноготную, все неприкрытое нутро подполковника Быстроглазова, которое ничто так безжалостно не обнажает, как война?
Гусеничные машины кружились на месте, сдирая с земли скальп, коптили небо, угрожающе раскачивали антеннами. Антенны напоминали стайку мелких змеек, вставших торчком и отлавливающих некую летающую живность. Для антенн добычей были короткие радиоволны с мелкой амплитудой, напоминающие зубчики ножовки по металлу: «Общая команда! Заводи!.. БТР «сто одиннадцать»! Я не ясно выразился? Кому там прочистить уши, козлы сраные! Техническое замыкание! Чего вы дергаетесь? Кто дал команду трогаться с места? Сейчас я вас самих под траки положу!» А вот радиоволны, большие, покатые, вальяжно гуляющие по афганским просторам, пролетали мимо, не обращая на такую мелочь внимания. Великаны, хозяева радиоэфира, они покоряли сотни километров, задевая своими горбатыми спинами стратосферу, отражаясь от гор и облаков, оттого начальник политотдела, разговаривая со знакомым кадровиком из штаба армии в Кабуле, слышал свой же голос, похожий на многократное эхо.
– Михалыч! Что ты мне… халыч! Что… все время каких-то… ты мне все время… крокодилов присылаешь… каких-то крокодилов… Прислал бы нормальную… присылаешь. Прислал бы… бабенку, только без особого гонора нормальную бабенку, только… а то у меня нет времени ухаживать… только без особого гонора… И не слишком молодую… а то у меня нет времени ухаживать… я ведь уже старый, Михалыч… И не слишком молодую… А, Михалыч?.. старый, старый… халыч… халыч… халыч…
Начпо морщился, отнимал трубку от уха, смотрел на нее, будто хотел увидеть того маленького подлеца, который сидел внутри и передразнивал его. И в помещении львовского аэропорта слова диктора пьяно двоились и троились, но там это никого не раздражало, а жену Герасимова Эллу даже радовало: получалось, что приятную новость повторяли несколько раз:
– Прибыл самолет… прибыл… рейса 263… самолет… рейса 263…
Она стояла на горячем сквозняке перед распахнутыми дверями, ведущими на летное поле, и смотрела на свое отражение. Так коротко она, конечно, зря постриглась. Ей не идет короткая стрижка – тифозный парень, а не женщина. Да ладно, для одичавшего в Афгане сойдет. А вот то, что на румяна не поскупилась, это хорошо. Лицо должно полыхать от волнения и радости. Пусть увидит, какая она красная и взволнованная. Сначала хотела выглядеть бледной, ненакрашенной, как безутешная вдова. Но мама отговорила: «Бледная женщина с невыразительным лицом оставляет впечатление безразличной, холодной, болезненно равнодушной барышни. А ты должна гореть от восторга, что он жив, что вернулся». Уже в аэропорту Элла подумала, что неплохо бы купить букетик цветов, чтобы подчеркнуть значимость момента, тем паче что бабки у стоянки такси почти задаром отдавали гладиолусы. Но опять же, позвонила из автомата маме – та отговорила. «Вообще-то цветы по этикету он обязан преподнести тебе. И вообще, доча, не суетись, не принижай себя. Вы оба в равной мере хлебнули лиха. Ждать – это не меньший подвиг, чем где-то там исполнять интернациональный долг. И ты ждала, ты хранила верность. Знай себе цену!»
Элла смотрела, как пассажиры выходят из самолета и идут по бетонке к терминалу. Герасимова пока не видно, значит, еще есть время соответственно подготовить себя. Она придирчиво смотрела на свое отражение. Сделала радостное, восторженное лицо, разомкнула полные губы, обнажила зубы… М-да, такое выражение бывает, наверное, у счастливчиков, которые в «Спортлото» тысячу рублей выиграли. Он же вернулся из Афгана, а не из Анапы, он же, так сказать, герой, кровь проливал, родину защищал. Значит, встречать его надо со слезами на глазах… Элла напряглась, но со слезами ничего не получилось, чтобы их выдавить, нужно было хотя бы минут пятнадцать. Черт с ними, со слезами. С лицом бы разобраться. Значит, так. Брови. Они должны быть безвольно опущены по краям, как у уставшей от слез женщины. Лоб чуть наморщить – но только самую малость, чтобы лицо не выглядело старым. Глаза – полны любви, боли и страданий. Губы сжаты, со страдальческим изломом, подбородок дрожит… Вот так лучше. Сохранить бы эту позицию до его прихода, не смазать.
- Слепой стреляет без промаха - Андрей Воронин - Боевик
- Русский полковник - Максим Шахов - Боевик
- Шатун - Андрей Дышев - Боевик
- Разведрота - Андрей Дышев - Боевик
- Демоны римских кварталов - Андрей Дышев - Боевик
- Однокла$$ник, который знал все - Андрей Дышев - Боевик
- Щекочу нервы. Дорого (сборник) - Андрей Дышев - Боевик
- Щекочу нервы. Дорого - Андрей Дышев - Боевик
- Классная дама - Андрей Дышев - Боевик
- Грозовой перевал - Игорь Афонский - Боевик