что находится на дежурстве, то есть при исполнении служебных обязанностей. 
Сейчас он исполнял свои человеческие обязанности — переживал.
 Товарищ майор сказал ему:
 — Хорош!
 Как это понять? Ведь товарищ майор мог сказать прямо:
 — Горшков, тебе после такого позорного клоунского выступления не место в рядах героической милиции.
 Но он не сказал этого. Он сказал:
 — Хорош!
 Может быть, похвалил? Тогда бы он мог выразиться иначе, яснее, например так:
 — Горшков, ты выполнил свой долг. Не беда, что ошибся и попал в смешное положение, хотя человек ты, безусловно, серьёзный. Конечно, благодарности в приказе ты не заслужил, но твоё место, конечно, не в цирке, а в рядах героической милиции.
 Во всём был виноват цирк. Тут серьёзному человеку не место. А если судьба или служба забросила его сюда, надо усилить бдительность не в два с половиной раза, а в шесть-семь. Иначе такое с тобой случится, что и не придумать.
 Сейчас самое время объявить
    следующий номер нашей программы.
  КОРОННОЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ ГОРШКОВА
   Тут появился Григорий Васильевич.
 — Почему не смотрите? — спросил он.
 — А это вас, гражданин фокусник, не касается. Вам этого не понять.
 — Зря переживаете. Ничего страшного не случилось.
 — Э-эх… — с укоризной произнёс Горшков. — Вас бы на моё место.
 — Или вас на моё. — Григорий Васильевич улыбнулся и ушёл.
 И ни он, ни Горшков не подозревали, конечно, что эти вот слова сбудутся.
 И ещё не знал Горшков, что его несчастья, связанные с цирком, не кончились. Они только-только начались.
 Самое страшное было впереди.
 Вот как это случилось.
 Григорий Васильевич появлялся на арене следующим образом.
 Вставал за кулисами на плоский деревянный круг.
 Включалось специальное устройство.
 И круг как бы сам собой плавно двигался вперёд, на арену — как бы плыл.
 И пока зрители гадали, в чём тут дело, фокусник сходил с круга на ковёр. А круг уплывал обратно.
 — Выступает Григорий Ракитин! Фокусы и манипуляции!
 Заиграл оркестр.
 — Включайте! — приказал фокусник.
 И в это самое время стоявший рядом с кругом Горшков решил посмотреть на товарища майора.
 Милиционер шагнул.
 Споткнулся о край круга.
 Полетел вперёд.
 И столкнул фокусника с круга на пол.
 А сам остался на круге, еле удержавшись на ногах.
 И круг повёз его на манеж.
 Публика увидела Горшкова и засмеялась.
 И зааплодировала, как знакомому артисту.
 А он, согнув ноги в коленях, боялся пошевелиться. Всё тело словно застыло.
 Тут Горшков увидел, что товарищ майор встаёт.
 И уходит.
 А круг на мгновение замер и поплыл назад.
 Горшков стоял на нём по стойке «смирно», смело глядя перед собой, готовый мужественно встретить любую опасность, любую превратность судьбы, любой её фокус.
 И если бы сейчас какая-то неведомая сила подбросила его вверх и ударила о землю, он бы нисколько не удивился. Он перенёс бы и это.
 Зрители опять же решили, что видели очередной смешной номер, с удовольствием похлопали в ладоши и стали ждать, что будет дальше.
 А дальше — появился Григорий Васильевич и начал своё выступление.
    Семнадцатый номер нашей программы.
  Им заканчивается второе отделение нашего представления
   В антракте ребята вышли подышать свежим воздухом.
 Впереди осталось ещё одно отделение — выступление Эдуарда Ивановича с его хищниками.
 Ребятам было уже грустно: скоро конец.
 Наверное, когда-нибудь придумают так, что цирковые представления будут длиться почти без конца. И будет в них не два и не три отделения, а… (впишите цифру — сколько вам надо).
 — А когда я домой приду, — сказал Петька, — там у меня будет «представление продолжается». Больше меня из дому не выпустят. До первого сентября. А потом станут только в школу выпускать. Цепь для меня купят. Буду сидеть на цепи, как Барбос.
 — Сам ведь виноват, — сказала Лёлишна. — Вот если бы ты сегодня не сбежал в цирк, завтра тебя уже выпустили бы.
 — Он что, тоже неподдающийся? — спросил Владик.
 — Вроде этого, — ответил Виктор.
 — Тогда его надо на поруки взять.
 — Это как? — спросили ребята.
 — Очень просто, — начал объяснять Владик. — Пойти к нему домой и сказать, что вы за него ручаетесь.
 — Это как? — спросил Петька.
 — Отвечать они за тебя будут. Не одного тебя ругать станут, а вместе с ними. Со мной несколько раз так делали.
 — И помогает? — спросила Лёлишна.
 — Помогать-то, конечно, не помогает, — честно признался Владик, — но зато удобно. Тебя, к примеру, из школы исключать надо, а класс тебя на поруки берёт. Значит, в школе остаёшься. Стоишь себе на собрании, краснеешь, но домой идти не страшно. А дальше ещё лучше. Натворишь чего-нибудь, а отличники на собрании говорят: мы не доглядели, мы чего-то там не проявили, мы упустили. А им говорят: вы не доглядели, не проявили, упустили, не сумели куда-то подойти.
 — Я не против! — радостно заявил Петька. — Берите, берите меня на поруки эти самые! Не возражаю.
 — Он не возражает! — воскликнул Виктор. — Ты сначала нас спроси, согласны ли мы за тебя ручаться. А если ты нас подведёшь? Тогда что?
 — Закопайте меня живьём в могилу! — Петька шесть раз ударил себя кулаком в грудь. — Под трамвай киньте!
 — Не кричи, — остановила его Лёлишна. — Я бы с удовольствием взяла тебя на поруки. Но мне тебя на поруки не отдадут, да и ни к чему они. Ничего с тобой особенного не будет.
 — Так и вам ничего не будет, — сказал Владик. — Раз, два и взяли на поруки. А дальше — каяться только. Вот и всё.
 — Возьмите! — взмолился Петька. — Поручитесь!
 — Как же за тебя ручаться, — спросил Виктор, — когда ты без царя в голове живёшь?
 — А с чего это у меня в голове царь должен быть? — возмутился Петька. — Смейтесь, смейтесь, — угрожающа произнёс он. — Вот попадёте в беду, я смеяться не буду.
 — Да какая у тебя беда? — возмутилась Лёлишна. — Наоборот. Захотел — из дому убежал. Захотел — в цирк пошёл. Мороженое ел. Хохотал. Теперь немножко попадёт.
 — Последний раз спрашиваю, — грозно проговорил Петька, — берёте меня на поруки или нет? Друзья вы мне или просто так, понарошке?
 — Досмотрим представление, —