Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я только сейчас осознала, в чем смысл погребальных костров. С одной стороны, сжигать близкого человека страшно, но когда смотришь, как дым поднимается к небесам, захватывает дух. Я искренне надеюсь, что Тесс на небе. Где-то там, где много цвета, света и воздуха.
— Понимаю. Боюсь, погребальный костер мы организовать не сможем. Послушайте, а как вы и миссис Хемминг относитесь к кремации?
Мне понравился непринужденный тон отца Питера. Смерть и похороны были частью его повседневной работы — и весьма серьезной частью, однако он не допускал, чтобы эти темы влияли на общий ход разговора.
— Я думала, у католиков кремация не разрешена. Мама говорила, церковь считает это язычеством.
— Раньше считала, теперь уже нет. Главное — верить в телесное воскресение.
— Я верю.
Я хотела, чтобы мои слова прозвучали непринужденно, однако вместо легкости в них слышалось отчаяние.
— Поговорите с матерью еще раз, а потом позвоните мне, если остановитесь на кремации и даже если просто захотите обсудить этот вопрос.
— Хорошо, спасибо.
Припарковав взятую напрокат машину на подземной стоянке у больницы, я вдруг подумала: а что, если отвезти твой прах в Шотландию? Взобраться на гору, поросшую розовато-лиловым вереском и желтым дроком, под серые небеса, к низким облакам, и развеять его на чистом холодном ветру. К сожалению, я знала, что мама ни за что не позволит тебя кремировать.
Мне уже приходилось бывать в больнице Св. Анны, но сейчас я с трудом узнавала отремонтированное здание со сверкающим вестибюлем, современной отделкой, художественными инсталляциями и кофе-баром. В отличие от прочих больниц эта казалась частью внешнего мира. Через широкие стеклянные двери я видела людей на улице, просторный вестибюль был залит солнечным светом. Пахло обжаренными кофейными зернами и новенькими куклами, которых только что вытащили из коробки в праздник Рождества… Может, блестящие стулья в вестибюле сделаны из того же пластика?
Следуя указателям, я вышла из лифта на четвертом этаже и оказалась в родильном отделении. Блеск модной переделки сюда не проникал, аромат кофе и новеньких кукол улетучился, напрочь перебитый обычными госпитальными запахами антисептиков и страха (или их чувствовали — из-за Лео — только мы?). Окон не было, только люминесцентные лампы, льющие безжалостный свет на пол, покрытый линолеумом. Никаких настенных часов, и даже наручные часы медсестер лежали на столах циферблатом вниз. Я вновь очутилась в больничном мире, вне времени и вне погоды, где боль, страдания и смерть — пиковые отклонения линии жизни — по-кафкиански превращались в обыденность. Я выполнила требование таблички, предписывающей вымыть руки с дезинфицирующим гелем, и больничный запах прилип к моей коже, заставив потускнеть бриллиант в кольце. Я нажала на кнопку звонка перед запертым коридором. Дверь открыла женщина лет сорока с небольшим, серьезная и усталая. Ее рыжие вьющиеся волосы были заколоты большим канцелярским зажимом.
— Меня зовут Беатрис Хемминг. Я звонила.
— Да, проходите. Я — Крессида, старшая акушерка. Доктор Сондерс ожидает вас.
Она проводила меня в послеродовое отделение. Из палат по обе стороны коридора доносился детский плач. Раньше я не слышала, как плачут новорожденные. Один из них, как мне показалось, кричал особенно сердито и обиженно, будто его или ее бросили навсегда. Старшая акушерка привела меня в комнату для посетителей и профессионально-сочувственным тоном произнесла:
— Сожалею по поводу смерти вашего племянника.
Поначалу я не поняла, о ком она говорит, так как попросту не задумывалась о родственной связи между мной и Ксавье.
— Я всегда называла его малышом Тесс, а не племянником…
— Когда состоятся похороны?
— В следующий четверг. Сестру тоже хоронят.
Из голоса старшей акушерки исчезло профессиональное участие, теперь в нем звучало искреннее потрясение.
— Ох, простите, я не знала. Мне сообщили только о мальчике. Мои соболезнования.
Я испытала признательность к любезной докторше, с которой разговаривала утром, за то, что она не превратила твою смерть в расхожую сплетню. С другой стороны, в больнице смерть — тема скорее деловая.
— Я хочу, чтобы ребенка похоронили вместе с ней.
— Да, разумеется.
— Кроме того, мне нужно поговорить с теми, кто находился с Тесс во время родов. Я должна была быть рядом, но… даже не ответила на ее звонок.
Я расплакалась, однако здесь слезы воспринимались как совершенно нормальное явление; даже эту комнату со съемными чехлами на диванах, видимо, оборудовали с расчетом на рыдающих родственников. Старшая акушерка положила руку мне на плечо:
— Я узнаю, кто дежурил в тот день, и попрошу поговорить с вами. Позвольте вас ненадолго оставить.
Она вышла в коридор. Через раскрытую дверь я увидела женщину, которая лежала на каталке и прижимала к груди новорожденного ребенка. Рядом стоял врач, обнимавший за плечи мужчину.
— Обычно у нас плачут дети, а не отцы.
Мужчина расплылся в улыбке, доктор тоже улыбнулся в ответ.
— Еще сегодня утром вы были парой, а сейчас — уже целая семья. Поразительно, не так ли?
Крессида покачала головой:
— Вряд ли этот факт должен удивлять вас как акушера-гинеколога, доктор Сондерс.
Доктор отвез каталку с матерью и младенцем в соседнюю палату, я проводила их взглядом. Даже на расстоянии я рассмотрела правильные черты его лица и глаза, излучающие добрый свет. Все это вместе придавало ему скорее мягкую, нежели хищную красоту. Вскоре он со старшей акушеркой вошел в комнату для посетителей.
— Доктор Сондерс, это Беатрис Хемминг, — представила меня Крессида.
Врач улыбнулся совершенно естественной, обаятельной улыбкой и напомнил мне тебя: ты тоже относилась к собственной красоте небрежно, словно бы не замечала ее.
— Ах да, моя коллега, с которой вы сегодня разговаривали, предупредила о вашем приходе. Наш больничный священник уладил все формальности с похоронным бюро. Во второй половине дня они заберут тело ребенка.
Несмотря на окружающую суету, доктор Сондерс говорил неспешно, размеренно, как будто привык полагаться на то, что его услышат.
— Священник перенес тело в комнату прощания, — продолжал он. — Мы решили, что морг — неподходящее место для малыша. Сожалею, что ему пришлось пролежать там все это время.
Мне следовало подумать об этом раньше. О нем. Нельзя было оставлять Ксавье в морге.
— Проводить вас туда? — предложил доктор Сондерс.
— Если я не отнимаю вашего времени…
— Нет-нет, нисколько.
Доктор повел меня к лифту. Я услышала женский крик. Он доносился сверху — очевидно, из родовой палаты. Как и плач младенцев, крик роженицы, пронизанный дикой болью, был совершенно особенным, ни на что не похожим. В лифте помимо нас находились медсестры и другой врач, однако они никак не реагировали на душераздирающие звуки — судя по всему, привыкли к ним, изо дня в день работая в этом кафкианском больничном мире.
Двери лифта закрылись. Я оказалась прижатой к доктору Сондерсу. У него на шее из-под медицинской формы выглядывала тонкая золотая цепочка, на которой висел узенький ободок обручального кольца. На втором этаже все вышли, в кабине лифта мы остались одни. Доктор Сондерс посмотрел мне в глаза:
— Искренне сожалею по поводу вашей сестры.
— Вы знали ее?
— Возможно, да. Не могу сказать точно. Наверное, звучит черство, но…
— …у вас сотни пациентов? — подсказала я.
— Да. За год в нашей больнице рождается более пяти тысяч младенцев. Когда родился малыш Тесс?
— Двадцать первого января.
Доктор Сондерс на несколько секунд умолк, потом произнес:
— В таком случае меня здесь не было. Я уезжал на всю неделю в Манчестер, на курсы. Простите.
Правда это или ложь? Может, надо было потребовать от него алиби на день родов и твоего убийства? Я мысленно задавала тебе вопрос, но ты не отвечала, совсем. Вместо этого я слышала голос Тодда, убеждающий меня не вести себя глупо. В его доводах был резон. Обвинять всех мужчин в Лондоне, пока каждый из них не докажет свою непричастность? И кто вообще сказал, что тебя убил мужчина? Не подозревать ли и женщин — участливую акушерку, любезную докторшу, с которой я разговаривала утром? А в полиции считали сумасшедшей тебя. Однако доктора и медсестры на самом деле властны над жизнью и смертью, и некоторые из них пьянеют от этой власти. Хотя постой: зачем врачу-профессионалу, жаждущему удовлетворить прихоть нездорового рассудка, выбирать полуразрушенный общественный туалет, когда в его распоряжении целая больница, полная пациентов? В этот момент доктор Сондерс прервал мои размышления — его обезоруживающая улыбка заставила меня смутиться и слегка покраснеть.
— Выходим.
- Парик для дамы пик - Анна Данилова - Детектив
- Гелен Аму. Тайга. Пионерлагерь. Книга первая - Ира Зима - Детектив
- Лиловый парик - Гилберт Честертон - Детектив
- Доктора вызывали? - Светлана Алешина - Детектив
- Корона Мышки-норушки - Донцова Дарья - Детектив
- Нечем дышать - Эми Маккаллох - Детектив / Триллер
- Хит сезона - Светлана Алешина - Детектив
- Богатые тоже платят - Светлана Алешина - Детектив
- Любовь с алмазным блеском - Мария Жукова-Гладкова - Детектив
- Цвет боли: черный - Эва Хансен - Детектив