Прежде по большим праздникам на Рождество и именины в день святой Марии Магдалины, приняв в подарок новый шифоновый платок из тех, что потом будет закалывать с волосами в пучок на голову, в качестве высшего поощрения просила включить ей пластинку с фаду из ее фрегезии Санта-Эуфемия округа Коимбра. Заунывные песни родной стороны — единственная музыка, которую его домоправительница признает. Со временем проигрыватель переехал в ее комнату наверху, Мария сама научилась трем простым действиям — пластинку поставить, лапку с иголкой опустить, кнопку «вкл.» нажать, и слушает теперь свои любимые фаду перед сном, когда он сам только начинает работать.
А у Кардозу и правда перхоть на пиджаке. Наблюдательная она, Мария Жезус. Глаз — алмаз. Вся как народ — консервативная, здравомыслящая, знающая свое место. И преданная начальству.
— Ты же Марию явно проверял, и не один раз, — спрашивает диктатор вошедшего после Марии замглавы спецслужбы и рукой останавливает попытки того возразить. — И не пытайся лукавить! Не мог не проверять!
— До меня еще проверяли. Добавить за эти годы нечего.
— Кто же отравил ее ребенка? Действительно жена брата?
— Ребенка? Не было у нее никакого ребенка… По всем отчетам не было.
— Как это не было?!
— И замужем она никогда не была. Так сказать, девица. В Коимбре при приеме на работу приврала.
— Зачем?
— Не могу знать. Может, думала, что к вдове, потерявшей ребенка, больше доверия, чем к перезрелой девице. Ребенок был у ее старшей сестры. Девочка. Люсия. Мария ее нянькой была. Этот ребенок действительно умер. И муж сестры потом утонул.
Как ступни зудят. Сил нет. Надо было попросить Марию сделать ванночку для ног.
— Что у тебя?
— Вынуждены были применить план В.
— Все так плохо?
— По данным всех наших источников, если выборы президента пройдут завтра, Умберту Делгаду опережает Америку Томаша процентов на пятнадцать-семнадцать.
— Делгаду… Когда я его просмотрел? Был же святее папы римского, правее правого. Клялся в верности. Ненавидел коммунистов… И на́ тебе! «Я его уволю!»
Диктатор цитирует недавнее интервью главного нынешнего оппозиционера Умберту Делгаду, который так ответил на вопрос о будущем самого Салазара в случае его победы на президентских выборах.
— «Уволю»! Власть учуял…
— На вчерашнем митинге в Эворе Делгаду заявил об альянсе с компартией. Но мы работаем. Алвиш уже…
— Коммунист? Что с ним?
— Он больше не с нами. Покинул этот мир. Вышел…
— Без подробностей! А Куньял?
— Алваро Куньял, как вы знаете, в тюрьме Пениши. Оттуда убежать невозможно.
— Но ты контроль все же усиль!
Как чешутся ступни.
— Что еще по Делгаду?
— По совокупности обстоятельств предлагается перейти к плану С.
Кардозу протягивает папку с грифом «Совершенно секретно».
«…аннигилировать оппозиционного кандидата, вне зависимости от того, какие средства придется применить».
— …и устроить революцию! Вы в своем уме?
Салазар приподнимает левую бровь, что само по себе уже внушает всем окружающим священный трепет. Диктатор никогда не кричит, но и одной поднятой вверх брови достаточно.
— Думать головой надо! А не только следить и сажать. Что еще не отработанного по варианту В?
— Работа на выборах. Подконтрольные избирательные комиссии, особенно на севере.
— Вот и работайте по плану В. Океан возможностей! Какие-то пятнадцать процентов.
— Так точно!
Кивок головы Кардозу в сторону другой папки, лежащей на столе премьера, в свете заходящего солнца хорошо видно, как перхоть с его головы снова сыплется на его серый пиджак.
— Что прикажете делать с Монтейру? Его перевезли в Лиссабон. Дальше или в Пениши лет на пятнадцать, жаль, Таррафал закрыли! Или…
— Или! — обрывает диктатор. — Такие люди в самый нужный момент пригодятся! Позаботься.
— Есть позаботиться!
И уже вслед уходящему Кардозу задает вопрос:
— Так у самой Марии кто-то был?
— Никогда и никого… Сколько искали ее связи, ничего не нашли. Так и осталась, так сказать, в девицах.
В девицах?! То-то Мария по молодости девушек вокруг него разгоняла. Все не те, все не так…
Что она там сегодня бурчала? Кто из его сотрудниц «понес», а кто с коммунистом связался? Что-то память уже отказывать стала. Быстро девушки вокруг него менялись. Слишком быстро. То ли охрана слишком старалась, то ли Мария.
Одну хорошо помнит, как же ее звали?.. На «Аиду» в оперу с ним ходила. У нее еще в тот день день рождения оказался. Подарил ей кольцо со своего пальца. Которое ему самому в Мадриде Франко подарил, какое-то старинное кольцо еще от Габсбургов.
Повезло той девице. Сидела тогда в ложе вся перепуганная. А страх всегда возбуждает… Возбуждал…
Вспомнить бы, как звали… И у Марии не спросишь. Не скажет. Не любила ее Мария. Всех не любила, а эту особенно. Как же звали… Каталина?
Только черному коту и не везет
СценаристкаПортугалия. АлгарвеПрихожу в себя оттого, что кто-то протирает мне глаза, которые я никак не могу открыть.
Приоткрываю с трудом, но никого не вижу. Темнота сплошная.
— Кто здесь?
Никто не отвечает.
Стоит только прикрыть глаза, как их снова протирают чем-то влажным. Открываю глаза — никого. Все так же темно, и никого. И так несколько раз. Пока не нащупываю около головы что-то пушистое и теплое.
Маркус! Черный кот, которого не видно в этой темноте, приводит меня в чувство, лижет лицо и прикрытые веки.
Черный кот с белыми подушечками лапок.
Всего лишь кот? И ничего страшного? Всего лишь кот упал на мою голову? Сидел на трубе под потолком и решил меня проверить на стойкость, а со стойкостью незадача вышла и я упала?
И никаких неопознанных светлых пятен в темноте подвала — всего лишь белые лапки черного кота Маркуса? Белые лапки черного кота в черноте подвала?
И никакого удара по голове таинственного злоумышленника? Но кот все же не такой тяжелый и, как бы это точнее определить, пружинистый. Так сильно ударить по моей голове не мог…
Кот мяучит. Громко, почти истошно.
Что не так, приятель? Или ты так на помощь зовешь?
Испугался, парень, что я теперь третий труп? Но я все же пока в категории «не труп», на мой случай «другую полицию» вызывать надо.
Кот вопит! Успокаивать его, чтобы не орал, вдруг злоумышленник услышит? Или напротив, пусть громче орет, зовет на помощь?
Кот отбегает от меня. Предатель!
Надо встать. Но голова кружится хуже, чем на американских горках, когда сыновья уговорили меня с ними на аттракционы в Диснейленде пойти — чтоб я еще хоть раз… Это с дочкой еще легко все эти горки переносила, сама на самые крутые ее тянула, а с парнями уже никак, дальше отец с ними катался, у него с вестибуляркой все в порядке.
Встать не получается. Кошачий крик все ближе, и звуки чьих-то шагов ближе.
На всякий случай прикрываю глаза.
— Мама! Как ты здесь очутилась? Мы тебя обыскались.
Дочка вместе с Мануэлой пришли на крики кота Маркуса.
— Упала!
— Сама? — Дочка уже что-то подозревает.
— Разве что кот на голову свалился. Или не кот…
— Только этого не хватало! Одна! В темном подвале! И без телефона.
— Ваш телефон в моей комнате остался! Мы вам звонили-звонили, а он там. И не знали, где вас и искать, уже весь комплекс обошли! — лопочет на своем португальском английском Мануэла. — Осторожнее надо! Разве можно одной в бэйсмент спускаться, когда у нас такое творится!
— И доска какая-то рядом с тобой валяется, — находит дочка. — Может, доской тебя ударили?
Сколько, интересно, я в такой отключке пролежала — минуту, десять, час?
А коту Маркусу нужно вкусностей за мое спасение принести.
Пока поднимаемся наверх, Мануэла рассказывает, что старичка «Мистера Бина» Тиензу увезли в больницу. Голландку и госпитализировать не пришлось, отделалась ушибами, хоть ее муж и всячески настаивал, чтобы проверили, нет ли внутренних повреждений, но местная скорая забирать ее не стала, сказали, чтобы те сами в больницу ехали, но полицейские из «Барракуды» их не выпустили, ограничение на передвижения с них же не сняли.
