Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Билл затаил дыхание и мелко задрожал, словно на самом деле понимал, каково было Черному.
– Трясет тебя, брат? А меня, мать его, как выключило. Этому уроду по всем законам жанра надо было эту его ручку в задницу засунуть и всю обойму высадить, а я стоял как столб и глазами хлопал. А тут, мать их, откуда ни возьмись выбегают два мужика: один мужик как мужик, а второй – толстенный, как буйвол, – и кидаются на меня и на долбаного цэрэушника. И этот, мать его, Симпсон берет и спускает свой «ядовитый пулемет» в канализацию. Представляешь? Он успел избавиться от орудия несостоявшегося, мать его, моего убийства. А эти мужики – те самые местные важные копы, которые у Кржижановского сидели. Ну и что мне было делать? Меня, мать его, колотит. Я уже, можно сказать, с жизнью простился. Мне бы надо бы им этого козла сдать, но тут, блин, выясняется, что толстый – тоже американец. Он этого Симпсона в уголок отводит и там о своем, о женском, тихонько с ним переругивается. А русский, который, мать его, Турецкий, дал же бог фамилию, мать его, начинает меня прессовать: «Кто такой, о чем трепались?» Только это уже было бесполезно, я отморозился: никого не знаю, ничего не ведаю, подошел мужик, спросил, как пройти к американскому посольству, все. Короче, он где сел, там и слез. А Симпсон, ублюдок долбаный, с толстым разговаривал, а сам на меня пялился. И понимаешь, Билли, что самое страшное, он не боялся, что я его сейчас сдам. Я по глазам видел, что не боялся.
Черный под одеялом приоткрыл глаза, прислушиваясь к внутренним ощущениям.
– Все, Билли, конец истории. Понравилось?
Билли пискнул что-то нечленораздельное. Порфирий высунул голову из-под одеяла и спрятал снова – в квартире было отвратительно и страшно.
Исповедь ничего не дала. Он по-прежнему чувствовал свою полную беспомощность, цэрэушник управлял им, как удав кроликом, – на расстоянии. Даже больше чем удав, потому что его взгляд умел заворачивать за угол и проникать сквозь стены. Черный был парализован и совершенно отчетливо понимал, что сейчас никакие медитации не помогут. Почему – не ясно, но не помогут. Нужно что-то кардинальное, чтобы мобилизовать усилия и выдавить из себя беглеца, свидетеля, виноватого, раба, всех, короче, кого нужно. Саке на этот раз не пойдет, разве что самую малость для стимуляции мозгового кровообращения.
Выбравшись из-под одеяла, он короткими перебежками добрался до кухни, выхватил из шкафа бутылку и ползком вернулся на кровать. Шторы-то, конечно, закрыты, но с инфракрасным прицелом на это наплевать, и если снайпер уже на соседней крыше, то спрятаться можно разве что в холодильнике или, наоборот, разведя костер на полкомнаты.
Вдруг пришло в голову: а не связан ли цэрэушник с Митиной? Черный попробовал в деталях вспомнить, что делала Митина в тот вечер, когда была здесь. Блокнот она не нашла – это было просто невозможно в таком бардаке, он валялся за обувной полкой в прихожей вместе с грязными носками, там бы она точно искать не стала. Но она его выследила и, когда сама дневник достать не смогла, послала Симпсона.
А вдруг она тут «жучков» понатыкала?!
Короче! От долбаного блокнота надо избавляться и жечь его уже поздно. Его надо отдать, но не за бабки. На хрен они нужны на том свете! А отдать – за надежные гарантии.
Однако гарантии – это что-то невероятное, потому как из его головы эти маниакальные басинские бредни можно стереть только лоботомией или пулей.
Черный прямо из горла ополовинил бутылку и, отыскав в кровати полузадушенного Билла, объяснил:
– У нас с тобой, брат, есть три выхода: во-первых, снова слинять. А что, бабки имеются, поедем куда-нибудь в Японию. Нет, в Японии нас в первую очередь будут искать, лучше в Африку, там тепло и всем все до задницы. Во-вторых, можно-таки продать или даже подарить этому цэрэушному хрену этот, мать его, басинский блокнот и, наконец, в-третьих, сдаться местным фараонам, все им выложить и верить, что они нас с тобой защитят. И что бы ты выбрал? Правильно, выбирать нечего: во втором и третьем случае нас замочат сегодня-завтра, а в первом мы, может, поживем еще месяц-другой. Но не больше.
Турецкий. 14 сентября, 15.50
С Лубянки поехали на Большую Дмитровку. Реддвей хотел где-нибудь оттянуться, снять стресс от беседы с фээсбэшниками, но Турецкий уговорил его подождать хотя бы до конца рабочего дня.
Пока он отсутствовал, Семаго, оказывается, подвез установочно-биографические справки на Пичугина, Романова и Чеботарева, просмотрев которые Турецкий возжелал безотлагательно поговорить с Меркуловым.
Но у Меркулова было совещание, пришлось ждать.
Реддвей беззлобно пинал бит-боя, у которого на лбу все еще красовалась жирная "Г". Потом попросил у Турецкого маркер, дописал «J. S.» и стал избивать резинового пацана уже с чувством и большим знанием дела.
– Пит, а давай к Симпсону «наружку» приставим, – предложил Турецкий. – Он за нами следит, а мы за ним! При случае можно устроить «случайную» уличную драку и отправить его в больничку дней на десять.
– Кто тебе позволит? – с сожалением вздохнул Реддвей.
– А мы никого и спрашивать не будем. Попросим Дениса Грязнова, он нам по старой дружбе организует.
Реддвей все еще колебался, а Турецкий уже накручивал «Глорию» и после короткой беседы с Денисом получил заверения, что мистер Симпсон поступает под постоянное наблюдение с того момента, как будет обнаружен. Наконец после относительно недолгих уговоров Реддвей согласился раскошелиться на небольшой гонорар для «Глории».
Тут и Меркулов позвонил, что освободился.
– Озарение? – с усмешкой поинтересовался Константин Дмитриевич, глядя, как Турецкий театрально раскладывает перед ним исчерканные красным маркером распечатки.
– Прозрение! – откликнулся «важняк», наконец удовлетворившийся расположением бумаг и их внешним видом. – Читай.
– Рассказывай лучше, – махнул рукой Меркулов. – Пока я все прочитаю, ты дырку в кресле проерзаешь.
– Нет, ты прочти!
– Да не буду я читать. – Меркулов вызвал секретаршу и попросил принести кофе.
Реддвей, тоже пожелавший приобщиться, молча попыхивал сигарой, с удивлением наблюдая за беззлобной перепалкой коллег и не совсем понимая причину, ее вызвавшую.
– Ладно, – сдался наконец Турецкий. – Представленные тебе биографические данные на основных фигурантов дела являются основанием для задержания… их всех!
Реддвей закашлялся.
Меркулов попытался возразить, но Турецкий жестом его остановил:
– Дослушай вначале. Выяснилось, что Пичугин и Чеботарев знакомы, и даже не просто знакомы, с совершенно доисторических времен. Пичугин в конце семидесятых – начале восьмидесятых работал в отраслевом НИИ Миннефтегаза, был аспирантом. В восьмидесятом году он трудился в Тюмени, у него есть относящаяся к этому периоду научная статья, посвященная проблеме повышения надежности буровых установок при низких температурах. Второй соавтор… кто бы ты думал? Правильно, Чеботарев. Степан Степаныч был в те ветхозаветные времена управляющим главком. Ты скажешь, тогда это было широко распространенной практикой – включать в число соавторов большое начальство, их научные труды и ученые степени приветствовались, а они, в свою очередь, подписывали справки о внедрении и экономическом эффекте. Но это отнюдь не случайное совпадение, поскольку дальше они снова и снова пересекаются, несмотря на, казалось бы, большую разницу и в возрасте, и в общественном положении. – Турецкий глотнул кофе и, размахивая зажженной сигаретой, как указкой, продолжил: – В восьмидесятых они ненадолго утратили связи или по крайней мере их не афишировали. Но с приходом Чеботарева во власть всплыл и Пичугин. И тут они уже совместно что-то учреждали и приватизировали. Да какое что-то? Ту же самую нефть и газ! На чем и заработали имена и капиталы. Романов при социализме работал заведующим баней, больше никаких сведений о нем нет. При такой работе он мог в принципе очень давно знать обоих – и Пичугина, и Чеботарева.
– Ужасно интересно, – успел вклиниться в случайную паузу Меркулов. – Вот так начнешь изучать семейные портреты и уверуешь в переселение душ, но что отсюда следует?
– Отсюда следует, что «Собака Баскервилей» нам тоже знакома, правда, Питер? Ладно, это все лирика. У них у всех есть две общих черты: во-первых, все они козлы, во-вторых, чувствуется, что они замешаны в одном деле, вернее – в одних и тех же делах, в скандале с Бэнк оф Трейтон например. И Джеффри, кстати, неплохо вписывается в эту компанию: он тоже козел и тоже связан с Бэнк оф Трейтон. И Апраксина сюда можно пристегнуть.
– Вряд ли он был простым курьером, – заметил Реддвей.
– Именно! Скорее, кем-то вроде полномочного представителя, посла. Когда начался скандал, он мог «заказать» Чеботарева, как ненадежного свидетеля, а Чеботарев – его по той же самой причине. А если покушение на Чеботарева – инсценировка с целью ввести в заблуждение некоего неизвестного партнера, тогда она, возможно, понадобилась, чтобы отвести от него и Романова подозрение в убийстве Апраксина. В таком случае неизвестный партнер – американский, кого еще мог представлять Апраксин. Это или президент Бэнк оф Трейтон, или целое тайное сообщество империалистов. Короче, – резюмировал Турецкий, – всех четверых нужно брать за задницу и сажать.
- Репетиция убийства - Фридрих Незнанский - Детектив
- Сегодня ты, а завтра… - Фридрих Незнанский - Детектив
- Клуб неверных мужчин - Фридрих Незнанский - Детектив
- Инкубатор для шпионов - Фридрих Незнанский - Детектив
- Тополиный пух - Фридрих Незнанский - Детектив
- Поражающий агент - Фридрих Незнанский - Детектив
- Звонок другу - Фридрих Незнанский - Детектив
- Платиновая карта - Фридрих Незнанский - Детектив
- Отмороженный - Фридрих Незнанский - Детектив
- Побег с «Оборотнем» - Фридрих Незнанский - Детектив