Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чик-чик (громче).
Мистер Булабой, пошатываясь, встал на ноги. А что, если какие-нибудь подонки крушат и ломают все на церковном дворе. Нетвердо шагая, он пошел по проходу меж скамьями к южному выходу, распахнул дверь и едва не упал в простертые в страхе руки миссис Смолли. Она взвыла — так, наверное, воют привидения, появляясь перед своей жертвой.
* * *— Ну и напугали же вы меня, мистер Булабой.
Признаться, он и сам испугался: стоял разинув рот, выпучив глаза. Перевел взгляд с миссис Смолли на двор, потом оглянулся на дверь, захлопнул ее так, что лязгнула щеколда. Будто он делал в церкви что-то предосудительное и сейчас не хотел пускать туда миссис Смолли.
До женитьбы мистер Булабой слыл человеком тихим и скромным, хотя и охочим до женщин. Люси полагала, что это преувеличение, ведь ей приходилось довольствоваться лишь рассказами Слоника. И совсем уж невероятно, чтобы мистер Булабой предавался блуду под сенью алтаря — так низко он не мог пасть. Правда, помнится, эта пигалица Сюзи Уильямс частенько уединялась в храме с мистером Булабоем якобы по делам церковным, и кумушки (а вместе с ними и Люси — из самых добрых чувств к бедняжке Сюзи) решили, что рано или поздно дело у них сладится.
— Признаться, я и сам испугался, — пробормотал он, нервно ломая чуть не до хруста пальцы, отчего миссис Смолли хоть и немного, но укрепилась в своих подозрениях. — Я только что вспоминал вас.
— Неужели, мистер Булабой?
Очень занятно всегда видеть, как краснеет индиец. Будь он даже темнее, чем мистер Булабой (у того кожа цвета кофе с молоком), она угадывала безошибочно, когда он краснеет. Мистер Булабой стоял потупившись, смотрел себе под ноги, ей под ноги — куда угодно, только бы не глядеть ей в глаза. Неужто ее предчувствия оправданны — с трепетом (отнюдь не бесприятным) подумала она. Обычно мистер Булабой одевался аккуратно, всегда при пиджаке и галстуке, сегодня же он либо торопился утром и не успел привести свой туалет в порядок, либо позже, с чьей-то помощью, этот порядок нарушился. Он предстал перед Люси без пиджака (может, оставил в церкви), ворот рубашки открыт, но рукава застегнуты. Должно быть, Люси и раньше доводилось видеть его голую шею, но лишь сейчас она обратила внимание: хоть сам он тщедушен, шея у него красивая, отнюдь не цыплячья.
— Очень лестно, когда тебя вспоминают, если, конечно, добром. Я, знаете ли, тоже о вас думала: как вам удается содержать двор в такой чистоте.
Чик-чик-чик-чик.
Уже совсем-совсем рядом. Оба стали прислушиваться, пока не поняли, в чем дело. Из-за поворота дорожки показался Джозеф, он медленно, переваливаясь из стороны в сторону, передвигался на корточках (как танцор вприсядку, чей танец прокручивается в замедленном темпе), выставив вперед, словно краб клешню, большие садовые ножницы.
Он стриг траву.
— А, так это ты, мали! — воскликнула Люси.
Парнишка взглянул на нее, разогнулся и поднялся на ноги. Держа ножницы в левой руке, правой он отдал честь, вид при этом у него был самый серьезный. Мистер Булабой направился к нему, скорее даже на него, что-то крича на хинди. Мали не двинулся с места, но взгляд потупил.
— Что вы ему, мистер Булабой, сказали? Надеюсь, вы не ругали его?
— Я спросил, почему он не работает у вас в саду. Сюда ему разрешается приходить только в свободное время.
— То есть он и здесь работает?
— Только в свободное время и совершенно бескорыстно. А вы разве не знали?
— Не помню. Может, вы и говорили. — Мали виделся ей теперь не просто садовником. — Право же, не нужно его ругать. Он же ничего дурного не делает. Сегодня утром я попросила его прекратить работу. Голова разболелась, да и полковнику нездоровилось, А что, Джозеф — христианин?
— А вы не знали?
— Не помню, может, вы и говорили, — снова повторила она, — да я забыла. Мали, ты умеешь говорить по-английски? Ты же христианин, значит, хоть немного, но знаешь английский. Ну, хотя бы молитвы.
Джозеф лишь покачал головой.
— Немного говорю, мем-сахиб. Читать не умею, разве что чуть-чуть.
— Но говоришь ты очень хорошо! А что ты читаешь?
Чуть смешавшись, он указал на ближайшее надгробие.
— Так ты читаешь надписи на могильных плитах? Как мило! Но зачем?
Джозеф взглянул на мистера Булабоя. Тот снова залопотал на хинди, очевидно переводя вопрос. Вот он замолчал, Джозеф снова потупился, взгляд его забегал по сторонам, но ни на мистера Булабоя, ни на Люси он так и не посмотрел. Потом вдруг быстро-быстро заговорил, замахал руками, что-то показывая. Так же неожиданно умолк и снова опустил глаза.
— Он, миссис Смолли, парень простодушный. Старается разобрать каждое имя на могильной плите. Пока могилку в порядок приводит, он молится за упокой души усопшего. И очень огорчается, когда не понимает написанного. Он думает, если Господь не услышит точного имени в молитве, то может по ошибке отнести эту молитву к другой душе.
— Ах, вот оно что. — Люси растрогалась. Мали ей нравился: крепкий, мужественный паренек. Она умилялась, когда в таких людях открывалась чуткая душа — значит, одарены они не только физически, но и духовно. — Так вот, мали, — говорить она старалась медленно и отчетливо, а подойдя ближе, протянула руку вперед, будто хотела ободряюще положить ему на плечо, однако не положила, — покажи-ка мне неразборчивую надпись, понимаешь меня, малум?
Как прямодушен его взор! Сколько преданности и благодарности в глазах! До чего ж он предусмотрителен: спрятал ножницы за спину, чтобы она ненароком не наткнулась. А сколь легок и мягок каждый его шаг: он не лебезит перед хозяйкой, но уважительно указывает ей путь. Вот он остановился подле одной из могил, дескать, эта, однако сам молчит, предоставляя право заговорить ей. Очень обходительный юноша!
— Так вот, мали, впрочем, я буду звать тебя по имени. Так вот, Джозеф, надпись гласит: «Здесь покоится». Это понятно?
Джозеф кивнул.
— «Здесь покоится Розмари, любимая дочь Джона и Гвендолин Ферфакс-Оуэн». Впрочем, фамилия их тебе ни к чему. Дальше: «5 декабря 1891—12 апреля 1896 года». Значит, бедняжка прожила всего пять лет. Малум? Здесь лежит маленькая мисс-сахиб. И еще написано: «Пустите детей приходить ко Мне»[14]. Кто это сказал, Джозеф?
— Господь наш Иисус Христос.
— Верно. А ты можешь мне показать эту строчку?
Джозеф нагнулся, и Люси уловила терпкий запах его тела. Он указал строчку и провел пальцем по каждому слову.
— Молодец, Джозеф. Ты очень хорошо читаешь. Тебе просто трудно разбирать замысловатые имена. Но тебе нужно лишь помнить, что в этой могилке лежит Розмари, пяти лет. Малум?
— Роза-мари, пять лет.
— Правильно. Несомненно, малышка Розмари попала сразу на небеса. И все же всякая молитва о ней будет услышана. Ну, а теперь покажи то, что ты можешь читать.
Мали повел ее влево, к ограде.
— Вот эта, мем-сахиб, — сказал он и остановился подле могилы Мейбл Лейтон. Она, как и все могилы на аллее, была расчищена, трава на холмике подстрижена. В свежевыкрашенной жестянке стояли цветущие бархотцы. Джозеф присел у изголовья и указал на имя.
— Мей-бел, — по слогам произнес он.
— Почти правильно, Мейбл.
— Мей-блл, — повторил Джозеф и поменял местами цветы в жестянке.
Чик!
Люси обернулась. Какой-то индиец с фотоаппаратом в руках делал снимки. Чик-чик.
— А, ты уже здесь, Ашок, — обратился к нему мистер Булабой.
— Минуточку! — воскликнул тот. — Мем-сахиб, будьте любезны, Встаньте позади могилы.
Чик-чик.
Потом он сказал Джозефу что-то на хинди, тот положил руку на жестянку и не мигая уставился на цветы. Чик-чик.
— Отлично! — сказал фотограф. — Очень удачная композиция. Итак, Булабой-сахиб, что еще снимать?
— Мистер Булабой, не хотите ли вы сказать, что эти снимки опубликуют? — спросила Люси на обратном пути — мистер Булабой пошел проводить ее до ворот и убедиться, что ее тонга не уехала. А фотограф тем временем, щелкнув еще раз-другой, вошел в церковь и стал устанавливать там более сложное оборудование.
Тонга еще ждала, но возница поглядывал уже нетерпеливо. А мистер Булабой, как нарочно, все никак не мог распроститься с Люси: кружил, едва не пританцовывая, подле нее, как вокруг праздничного костра, который нужно то разжечь, то, наоборот, унять: так и слова его были все вразнобой, точно он добивался от нее каких-то откровений. Да что же он, заигрывает с ней, что ли!
— Да, кое-что, наверное, опубликуют, — говорил он почему-то очень громко, словно старался заглушить воображаемый ветер или морской прибой. — Снимка два-три. Вы же получите все. Не позднее завтрашнего дня. Скажите мне, сколько экземпляров каждого снимка желаете. Не стесняйтесь, заказывайте сколько угодно. Ашок — великолепный фотограф, все до мелочей четко и резко.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Сказки Уотершипского холма - Ричард Адамс - Современная проза
- Грета за стеной - Анастасия Соболевская - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Голубой бриллиант - Иван Шевцов - Современная проза
- Белая стена - Антонио Редол - Современная проза
- Москва-Поднебесная, или Твоя стена - твое сознание - Михаил Бочкарев - Современная проза
- Операция «Выход» - Скарлетт Томас - Современная проза
- В двух километрах от Счастья - Илья Зверев - Современная проза
- Все утра мира - Паскаль Киньяр - Современная проза